Как никогда. Одинокая женщина желает... - Порошина Марина Витальевна (список книг txt) 📗
– Ир, не сердись. Я завтра приду. Если проснусь до вечера, — устало попросила Марго. — Я так вылетела из дому, что свет не погасила и хорошо, если дверь толком закрыла.
– А как вы поедете? — озаботился Петрухин.
– Я на машине. Да не волнуйтесь, я доеду. Я не пила. Если бы я еще пила, я бы давно с ног свалилась. Не обижайтесь на меня, ладно? И с Новым годом вас…
Рита соврала. Никакой машины у нее не было, она приехала сюда на такси. Да она не смогла бы сесть за руль в таком состоянии, а вечером было еще хуже. Она сейчас позвонит одному из своих юристов и попросит отвезти ее домой.
Конечно, это свинство с ее стороны, но ведь на что-то же нужны подчиненные. К тому же у него язва и он не пьет, поэтому всегда всех развозит после корпоративных вечеринок. А если не дозвонится — и черт с ним, пойдет пешком. Полезно прогуляться по морозцу. Ей было ужасно стыдно перед Ириной. Было бы лучше, если бы Ирина ругалась, возмущалась… А она так обрадовалась ее появлению. И почему она вбила себе в голову, что этот идиот Буликов свалил к ее Ирине, как будто мало других на свете? Почему она решила, что Ирина на такое предательство способна? Вот уж правда, по себе людей не судят. Наверное, она сама увела бы мужика у лучшей подруги, не задумываясь. Хотя кто знает. Мужиков-то много, а Ирина у нее и вправду одна. Мужики того не стоят. Берешь вроде стоящего, а на поверку выходит такая дрянь, как Буликов. Голодранец и есть, ведь пока вместе работали — он был при деньгах, а психология голодранца. Захотелось ему, видите ли, стать настоящим мужчиной. Мальчик вырос. Как будто есть мужчины настоящие и контрафактные.
Профессиональный термин неожиданно привел Марго в рабочее состояние, и она обнаружила, что стоит посреди двора, сжимая в руках сотовый телефон. А перед ней стоит… Шустрый. Молчит и смотрит вопросительно — ждет, когда она вернется из своих мыслей.
– Опять вы? — усмехнулась Рита. — А как же Вера? И «Зимний сад»?
– Да это я так… прикололся, — нехотя сознался Шустрый. — Верка с любовником своим на Гоа. Все куда-то слиняли, я не хотел один Новый год встречать, как лузер, вот и приперся в вашей подруге. С деловым предложением. Я ее раньше знал… по работе. Она ничего… А столик и вправду заказан. Я вас и жду. Глупо, конечно, но, думаю, вдруг вы ночевать не останетесь — и вот. Как чувствовал! Пойдемте, а?
– Нет, — отказалась Рита. — Сил нет.
– Они вас выгнали, что ли? — догадался Шустрый. — Блин, в пятом часу…
– Что вы, я сама ушла. Ирина просила остаться.
– А вы?
– А я не осталась. Понимаете, я виновата перед ней. Очень. И если она еще расспрашивать начнет — что да почему? — соврать не смогу, а правду скажу — вообще свиньей выглядеть буду. Вот и сбежала.
– Вы никогда не будете выглядеть свиньей! — убежденно произнес Шустрый.
– Вот это комплимент! — порадовалась Марго. — В жизни таких не слышала. Не то что этот сказал… старлей — как его? Ну, фант ему выпал — комплимент. Это ведь он в мой огород камень, насчет энергичных…
– Да черт с ним! — отмахнулся Шустрый. — Много он понимает! Мне же фант выпал ваше желание выполнять, а вы сказали, чтобы я вас домой отвез. Можно, я отвезу? Или у вас уже другое желание?
Шустрый смотрел так просительно, что Марго не выдержала и улыбнулась:
– Нет, желание прежнее — поехали домой. Вы на машине?
Забравшись в уютное тепло нагретого салона, Марго вполне оценила навороченный «мерс», не хуже, чем у нее самой (а ведь о мужчине вполне можно судить по его машине), и расслабилась: а чем черт не шутит, он — Шустрый, она — Мамай, два сапога пара. К тому же мальчик смотрит на нее с таким смешным обожанием! И так готов к услугам. Ну что ж, поможет пережить уход Буликова, раз она запасных вариантов так и не удосужилась подготовить. Пока сойдет и этот. А там видно будет. Тем более фант выпал, а Рита верила в счастливую судьбу и в хорошие приметы.
Про отражение в стекле она же не знала.
Ирина и Петрухин, оставшись одни, какое-то время молча стояли в прихожей. Потом Ирина, спохватившись, предложила:
– Хотите кофе? А то я уже просто с ног падаю. Как-то странно кончился вечер. Хотя, впрочем, начался он тоже странно.
– Это точно, — согласился Петрухин. — За кофе спасибо, не откажусь. Если можно.
– А вот Лев Николаевич сказал бы — сидите-сидите, я сам все приготовлю, — засмеялась Ирина.
– Он хороший человек, порядочный. Зря вот только ходит по таким объявлениям.
– Он впервые. От отчаяния. От одиночества и никому-ненужности, — заступилась Ирина. — Вы подождите, пожалуйста, в комнате или в кухне. Я переоденусь. Надоело мне в этом платье.
– Нет, что вы! Платье отличное, — возразил галантный участковый. — Я такого никогда не видел.
– А оно из музея. Евстолия Васильевна принесла. И свое тоже, — пояснила Ирина.
– То-то я смотрю… — непонятно подытожил Петрухин.
– Она вернет! — поспешно заверила его Ирина. — После праздников.
И ушла переодеваться. Платье почему-то перестало ее развлекать. И стало как-то неловко сидеть, все время хотелось что-то поддернуть или поправить. Гости ушли, праздник кончился, и Ирина сразу почувствовала себя ряженой. Недаром она всегда не любила первое января: голова болит, спать надоело и вставать лень, недопитое шампанское, которое пить нельзя и вылить жалко, вчерашние салаты, немытая посуда… И все, что еще вчера казалось таким осмысленным и важным, первого января не имеет ровным счетом никакого значения, как, например, это платье.
Ирина переоделась в длинную юбку и блузу — это был летний костюм, выведенный в отставку и доживавший свой век в почетной должности «домашней одежды для гостей». Последний раз она надевала его в сентябре, когда приезжали Юлькины новые родственники, а с тех пор никто к ней в гости не приходил. Волосы собрала в хвостик — довольно коротенький и смешной, — но ей так надоели весь вечер своевольничавшие волосы — между прочим, пушистые и красивые, как у Юльки. Сбоку немедленно спустились два как будто нарочно выпущенных завитка. Задумчиво переводя взгляд с туфель на домашние тапочки, выбрала компромиссный вариант — шерстяные носки, которые напялила с огромным удовольствием. Посмотрела на себя в зеркало и решила, что сорока лет ей никак не дашь. Особенно с хвостиком да при таком освещении…
Бесшумно ступая, она отправилась искать Петрухина — интересно, чем он занимается в ее отсутствие? Чинно сидит потупив взор? Уставился в телевизор? Озирается по сторонам, пытаясь понять, какой у хозяйки характер? Не угадала: Петрухин играл на гитаре. Он сидел к ней спиной, неловко, бочком примостившись на краю стула. Он склонился над гитарой, как над ребенком, и бережно перебирал струны. Гитара в его руках разговаривала тихо, как-то доверительно и нежно, совсем по-человечески. Ирина долго стояла в дверном проеме, слушала, пока ей не стало совсем грустно. Ну вот, а собирались кофе пить. Она решительно вошла в комнату и спросила с шутливой укоризной:
– Вы замечательно играете. И мама у вас директор музыкальной школы. Как же вы в участковые-то попали?
– Исключительно по вредности характера, — отложил гитару Петрухин. И улыбнулся так, как Ирине хотелось, — совсем не смущенно, а просто так улыбнулся, потому что его позабавил ее вопрос.
– Как, как? — настаивала Ирина, поняв, что из неболтливого старшего лейтенанта интересующую ее информацию придется вытягивать клещами. Но ведь любопытно же!
– У меня еще и отец преподает в музыкальном училище, — нагнетал обстановку вполне довольный собой Петрухин.
– Гитару? — изумилась Ирина.
– Нет, скрипку. Они с мамой очень хотели, чтобы и я на скрипке играл. Но я орал и залезал под стол, когда меня пытались заставить играть на скрипке. Я ее ненавидел! И хотел, как все наши пацаны, ходить на самбо. Или на хоккей. Но родители и слышать не хотели — боялись, что попаду в плохую компанию. Или что руку сломаю. Так года два воевали. А потом мы договорились: они не пристают ко мне со скрипкой, а я соглашаюсь учиться играть на гитаре. Мне казалось, что гитара — это все-таки не так позорно, как скрипка. А на самбо я все равно ходил, тайком.
