Предсказание будущего - Пьецух Вячеслав Алексеевич (книги бесплатно без .TXT) 📗
2
Зимою 1812 года в Москву, только что оставленную французами, приехал Данила Степанович Иванов. Он был крестьянин Тверской губернии, деревни Кончеево, замечательной тем, что ее населяли сплошь Ивановы. Это обстоятельство забавно отразилось на фамилии всех его будущих потомков. Дело в том, что помещик, которому принадлежало Кончеево, подавая ревизские списки, обыкновенно полностью писал только первую фамилию, а всех остальных Ивановых регистрировал сокращенно, то есть писалось — И-ов. Когда в 1812 году Данила Степанович отпросился у своего помещика на оброк, управляющий, который выправлял ему паспорт, то ли машинально, то ли полагая, что так и нужно, вместо Иванов, написал сокращенно — Иов. Под этой странной для русского уха фамилией Данила Степанович и явился в первопрестольную.
По всей вероятности, выходит не совсем ясно, каким образом, вопреки нашему народному, глубоко безалаберному отношению к семейным преданиям, эти сведения дошли до сегодняшних дней. Тут виновато другое забавное обстоятельство: Данила Степанович считал себя незаконным сыном своего кончеевского помещика; конечно, не исключено, что именно так и было, тем более что сожительство господ с целыми деревнями в ту пору было очень распространено, но это сейчас неважно, а важно то, что впоследствии Данила Степанович внушил своим детям, будто бы в их роду не обошлось без добавки дворянской крови, и как-то сама собой ввелась мода оставлять по себе портрет и подробную биографическую записку.
Итак, Данила Степанович явился в Москву, только что оставленную французами, где он вообще предполагал заработать выкуп, и вдруг нашел неожиданную возможность обогатиться без особенных хлопот и в самое короткое время. Поскольку московское дворянство еще не начало съезжаться из своих северо-восточных имений, он принялся грабить беспризорные покуда особняки. Правда, после французов, как оказалось, поживиться было особенно нечем, но еще по арбатским переулкам много оставалось люстр, канделябров, мебели, посуды, золоченых рам, словом, всякого добра, на которое не позарился алчный французский глаз. В результате набегов на арбатские особняки у Данилы Степановича набрался целый лабаз товара, и в 1815 году он уже имел собственную лавку на Разгуляе. Хотя Данила Степанович торговал главным образом тем, что сейчас называется барахлом, лет через десять у него таки составился некоторый капитал, он выкупился у своего кончеевского помещика и записался в московские обыватели. После этого он женился. У него родилось шестеро сыновей и две дочери, но выжил только один старший мальчик, по имени Афанасий. Из других обстоятельств жизни Данилы Степановича известно, что он был неизменный участник кулачных боев на Москве-реке, хотя характером отличался застенчивым, даже тихим. Известно также, что, приехав зимой 1825 года по каким-то коммерческим делам в Петербург, он стал случайным свидетелем событий 14 декабря, целый день простоял в толпе на Сенатской площади и даже вместе со всеми бросался снежками в принца Евгения Вюртембергского, которого Павел I чуть было не сделал наследником российского престола, но впоследствии отзывался о 14 декабря неодобрительно, свысока. Умер Данила Степанович при странных обстоятельствах, в одночасье, он пил чай и вдруг умер. По нем в роду осталась добрая память, и почему-то всем Иовым казалось особенно симпатичным, что их родоначальник не делал тайны из своих зимних похождений в 1812 году, которые положили основание фамильному капиталу. На портрете Данила Степанович вышел с напряженно-застенчивым выражением, точно он что-то припоминает.
Наследник Данилы Степановича — Афанасий Данилович Иов был по натуре человеком жизнерадостным и разносторонним, то есть тем, что у нас называется и жнец, и швец, и на дуде игрец. Он был большой любитель чтения, умно и оборотисто торговал, нравился женщинам, пел баритоном в приходском хоре, изобретательно расписывал пасхальные яйца и даже организовал собственную пожарную команду, при которой выезжал самозваным брандмейстером, чтобы брать необидную пошлину с погорельцев. Одним словом, это был широкий и жизнелюбивый мужик, но, как это часто бывает, в его характере имелся один изъян, который никак не вписывался в характер: он был трус.
Афанасий Данилович женился на дочери богатого купца из Замоскворечья, за которой взял десять тысяч рублей приданого. Вероятно, этого ему показалось мало, и когда тесть умер, Афанасий Данилович уничтожил завещание, по которому одна треть наследства приходилась родне, а две трети Афонскому монастырю, и, таким образом, прикарманил все тестево состояние. Он очень боялся, что эта его проделка как-нибудь раскроется, и даже на некоторое время лег в больницу Московского университета, но проделка осталась тайной.
Заполучив состояние покойного тестя, Афанасий Данилович повел дела на широкую ногу: лавку он переоборудовал в магазин, потом он завел конюшню ломовых лошадей, то есть начал держать извоз, потом приобрел два доходных дома — один в Москве, в Скатертном переулке, а другой в Петербурге, куда он зачем-то надумал переезжать, и, наконец организовал собственную пожарную команду, чтобы брать необидную пошлину с погорельцев. К этому времени у Афанасия Даниловича было уже три сына. Своих сыновей он прочил: старшего, Василия Афанасьевича, — главным наследником и продолжателем всего дела, среднего, Григория Афанасьевича, — в военную службу, он поступил в пехоту вольноопределяющимся, а младшего, Сергея Афанасьевича, — как тогда выражались, по ученой части; Сергей Афанасьевич учился во 2-й Московской гимназии, а впоследствии в Лесотехническом институте.
Умер Афанасий Данилович, можно сказать, с испугу. В 1887 году в Петербурге была разоблачена организация террористов, и, поскольку штаб-квартира этой организации находилась, на несчастье, в его петербургском доме, он насмерть перепугался и стал ожидать какого-нибудь наказания. Это ожидание сказалось на нервах, нервы возбудили загадочное заболевание, и Афанасий Данилович слег. Он поболел-поболел и умер. Сохранился дагерротип, запечатлевший его в торжественной позе. Он стоит навытяжку в сюртуке с книгой под мышкой и одним глазом улыбается, а в другом видится беспокойство.
Судьбы его сыновей сложились следующим образом… Старший сын, Василий Афанасьевич, со временем стал самым настоящим капиталистом, он построил трикотажную фабрику на Госпитальном валу и открыл еще один магазин, в котором он сам торговал рыболовными принадлежностями, охотничьими ружьями, патронами и развесным порохом. По натуре он был этакий беззаветный рыцарь наживы, однако в нем замысловато переплеталась западная предприимчивость с прижимистостью восточного человека. Несмотря на то, что его годовой доход достигал сорока тысяч целковых, он ходил почти оборванцем, воровал у соседей дрова и, чтобы не тратиться на освещение, прорубил в своей конторе окно как раз напротив уличного фонаря. К концу жизни скаредность Василия Афанасьевича приобрела даже болезненную тональность, и дело кончилось тем, что по ночам он ходил лаять на двор, чтобы все думали, что у него заведены злые собаки, в то время как он, конечно, не мог себе позволить такой расход.
Василий Афанасьевич погиб отчасти при трагических, отчасти при анекдотических обстоятельствах. В конце декабря 1905-го, после разгрома вооруженного восстания в Москве, он был расстрелян на Поварской за то, что от его рук пахло порохом — этой улики тогда было более чем достаточно. Портрета после Василия Афанасьевича не осталось, но остался его единственный сын Василий Васильевич, вылитый портрет своего отца, который стал наследником дела и капитала.
Средний из Иовых, Григорий Афанасьевич, поступивший в пехоту вольноопределяющимся, как говорится, темная лошадка, то есть о нем мало чего известно. Известно, что он довольно скоро выслужился и его произвели в прапорщики, что затем он был разжалован за какую-то мелкую кражу, что он участвовал в колониальной войне в Средней Азии и был убит при взятии Бухары. Наконец, о нем известна одна в высшей степени странная вещь: будто бы его всю жизнь преследовал мучительный сон: он поднимается среди ночи, раздевается донага и в таком виде бегает по бульварам. Возможно, он был не совсем здоров. Личность его показана на групповой фотографии: четыре новоиспеченных прапорщика застыли в различных малоестественных позах, на лицах у всех пьяные выражения. Так как Григорий Афанасьевич не был женат, это ответвление Иовых с его смертью заглохло.
