Сестра милосердия - Воронова Мария (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
– Да я знаю, знаю! Сергей Антонович, неужели Воинов не вступил в партию? Почему?
Костров вздохнул:
– Мне очень жаль, что он этого не сделал. Костя – настоящий коммунист, честный, работящий, отважный. Раненых с поля вытаскивал наравне с бойцами, но сам никогда не стрелял. Еще смеялся: мол, идиот я, что ли, сам себе лишнюю работу доставлять? Удивительный человек, удивительный… Вроде посмотришь со стороны – хмурый парень, а поговоришь минуту, и легче на душе становится. Бойцы к нему тянулись, да что бойцы! Даже наш комиссар его полюбил, а это, поверьте, непросто. Ходил за Воиновым как привязанный, просил его заявление написать, а Костя ни в какую. Говорил, со всем согласен, кроме атеизма.
– Правда?
– Чистая! Никакая антирелигиозная пропаганда его не брала. Помню, как-то к нам в расположение лектор приехал. Всех согнали в клуб, а мы с ним под шумок улизнули. Сидим, курим на лавочке, и Костя вдруг говорит: «Этот великий ученый знает о загробной жизни ровно столько, сколько наш дурачок Ванятка и сколько мы с тобой. То есть ничего. И не узнает, пока не умрет. Поэтому остается только верить». Честно говоря, я считаю наш воинствующий атеизм большой ошибкой. Этот момент отпугивает многих благородных и порядочных людей, которые иначе могли бы украсить партию.
– Мне стыдно, что я так с ним обошлась, – быстро сказала Элеонора. Слова Кострова причиняли ей почти физическую боль. – Сергей Антонович, если вы узнаете, как с ним связаться, вы же мне скажете?
Костров кивнул и после небольшой паузы сказал, чтобы она ни в коем случае не теряла связь с ним и с Катериной.
– Мы все трое люди занятые и не можем общаться столько, сколько бы хотелось, но я очень вас прошу: сразу дайте знать, если вам понадобится помощь. Без всякой там ложной гордости, лады?
От заботы Кострова ей не стало легче. Одиночество оказалось не вынужденным обстоятельством, а единственным состоянием души, которое не причиняло боли. Она невольно сравнивала себя с гнойным больным, который инстинктивно сохраняет неподвижность, потому что малейшее движение вызывает боль. Только пациент держит в неподвижности тело, а она – душу. Искреннее человеческое участие ранило сильнее, чем безразличие. Элеонора чувствовала, что Костров и Катерина – настоящие друзья. Они помогут, если довериться им. Каким-то образом вскроют гнойник, и, наверное, ей станет легче жить. Если бы она еще могла преодолеть свой стыд… Лучше пусть у нее не будет друзей, чем друзья, знающие об ее позоре.
Да и чем можно ей помочь? Похоже, что ничем. По крайней мере, Элеонора не находила средства.
Она обрадовалась, узнав, что день свадьбы приходится на ее дежурство и есть достойный предлог не идти. Отрешенно, будто не о себе, подумала, что вообще не бывает ни на свадьбах, ни на похоронах, ни на крестинах, словом, жизнь проходит мимо нее.
Стало немного грустно, так что Элеонора едва не попросила поменять график. Наверное, старшая пошла бы ей навстречу, несмотря на натянутые отношения, особенно если бы Элеонора сказала, к кому приглашена.
Слава богу, она быстро одумалась. Сидеть за одним столом с видными коммунистами после того, что она сказала Воинову… Это просто непорядочно! А главное, там наверняка будет тот чекист, что отбил ее у насильников. Она не знала ни имени, ни должности своего спасителя, но ясно, что он не последний человек в ЧК, а чиновники высшего уровня должны быть товарищами или хотя бы создавать видимость дружбы.
Ей будет слишком тяжело видеть этого человека.
И вообще, надо знать свое место. Она простая сестра милосердия и не может запросто дружить с городским главой, или как это у них теперь называется. Костров ей искренне симпатизирует, но тут больше покровительства, чем искреннего интереса к ней. А ей не нужно покровительство. Она бедная девушка, но не бедная родственница.
Однако она приняла приглашение навестить молодую на второй день.
Долго ломала голову над идеей подарка. Чем можно порадовать абсолютно равнодушных к быту людей? Книгой? Но любимая новобрачными марксистская литература одним своим видом нагоняла такую тоску…
Что-то из хороших продуктов? Но Элеоноре хотелось почему-то оставить память о себе. Такую, чтобы очень старая Катерина лет через пятьдесят говорила своим внукам: а эту вещицу нам подарила одна очень милая девушка. Она была сестрой милосердия и когда-то спасла мне ногу.
Правда, для этой истории у Кати есть рубец на голени.
Презент не должен быть слишком дорогим, чтобы Костров не подумал, будто она хочет к нему подлизаться и рассчитывает на какие-то благодеяния.
В конце концов она купила на толкучке небольшой отрезик шелка, по кусочку ситца и ватина и сшила бабу на чайник, ведь коммунистка-новобрачная вряд ли знает о пользе таких мелочей.
У Катерины оказалось на удивление мало подруг, и были это сплошь неаккуратные женщины со строгими лицами, большей частью уже немолодые. Они курили как сумасшедшие, размахивали руками и яростно обсуждали какие-то политические вопросы, отчего казалось, что их больше, чем шесть человек, как было на самом деле.
Очевидно, это товарищи по партийной работе, вздохнула Элеонора и села в уголке, не отказавшись, впрочем, от папиросы, предложенной брюнеткой в круглых очках. Стрижка ее была короче, чем у Кострова, который быстро поприветствовал дам. Катерина сильно изменилась. Невозможно представить, что еще недавно эта молодая нежная женщина с сияющими глазами была такой же партийной мегерой, как ее подруги.
Она была одета так же, как и раньше, в простую юбку и гимнастерку, но теперь этот ужасный наряд почему-то смотрелся настоящим свадебным платьем.
Дамам, кажется, было наплевать, что Катерина вышла замуж и они приглашены в дом ради этого события. Говорили только о Ленине и каких-то его новых декретах. Элеонора была очень далека от темы беседы, и новобрачная, кажется, теперь тоже. Она сидела на подоконнике, болтала ногами и мечтательно улыбалась, глядя куда-то в потолок.
– А что вы об этом думаете? – вдруг спросила Элеонору брюнетка, видно, решив быть вежливой.
–Не знаю. Я не политик, а операционная сестра. Если бы у меня и было какое-то мнение, вряд ли оно покажется вам интересным.
– Почему? Мы как раз выражаем мнение операционных сестер и прочих честных тружеников. – сказала брюнетка с сердечностью, показавшейся Элеоноре напускной, – а тебе, Катерина, замечание. Ты отвечаешь за медицину, почему допускаешь подобную инертность? Срочно исправляй!
Женщина засмеялась, но ее не поддержали. Всем известно, что подобные шутки очень быстро становятся политическими обвинениями.
– Теперь уж кто-то другой будет исправлять мои недочеты, – протянула Катерина задумчиво, – я ухожу со службы.
– Как? – воскликнули женщины в один голос.
Катя притворно вздохнула:
– Приходится. Моя дальнейшая служба будет выглядеть как семейственность.
– Переведись на другую должность.
– Бесполезно. Сергей занимает такой пост, что я нигде не смогу избежать служебных отношений с мужем.
– Должен быть выход, – сказала брюнетка растерянно, – какая из тебя домохозяйка, Кать?
Та только пожала плечами.
– Нет, правда! Ты так горячо боролась за свободу женщины ради того, чтоб самой попасть в капкан? Так вот что я тебе скажу: никакой заслуги нет освободить несчастную одинокую женщину. Ей ведь все равно нечем заняться, и от злобы и тоски она наворотит таких дел, что лучше бы сидела дома. А вот доказать счастливой жене и матери, что она полноценный член общества и может горы своротить, а не только варить обед и стирать пеленки, это дорогого стоит!
– Ну, когда я докажу это сама себе, то вернусь и сворочу чего-нибудь… А пока считаю, что принесу больше всего пользы, если создам Сергею наилучшие условия для работы. Чтобы он думал только о делах и ни о чем больше мог не беспокоиться.
Тут поднялась немолодая приземистая женщина с учительским пучком на затылке.
– Вот так вот, – сказала она прокуренным голосом, – что за смысл воспитывать в женщине революционера, если ее мировоззрение полностью меняется после ночи любви?
