Роковая красавица (Барыня уходит в табор, Нас связала судьба) - Туманова Анастасия (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
– Где она может быть?! У кого?! – голос Якова Васильева сорвался, и хоревод умолк. Опустившись на стул, шумно выдохнул, потер лицо ладонями. В наступившей тишине отчетливо было слышно, как в кухне тикают хрипатые ходики. Через минуту Яков Васильевич, не поднимая глаз, сказал: – Думайте. Вспоминайте. Кто с ней утром был? Что делали, о чем говорили? Стешка! Аленка! Любка! Митро… Бог ты мой, времени-то… Девять скоро…
Все молчали. Марья Васильевна тяжело вздохнула, незаметным знаком приказала молодежи выйти. Повторять дважды не пришлось: цыган как ветром сдуло. Из сеней послышался приглушенный рык Митро:
– Болтать будете, сороки, – языки повырываю… Всем до одной! Стешка, тебе особо говорю! Собирайтесь, шалавы, сейчас работать идти!
Марья Васильевна прикрыла дверь, вернулась. Яков сидел сгорбившись, не шевелился. Сестра осторожно тронула его за плечо.
– Господи, да что ж это… – сдавленно вырвалось у него.
Марья Васильевна вздохнула.
– Ты… не полошись раньше времени, вот что. Настя – не прошмань какая-нибудь, просто так не стала бы…
– Да я об этом разве!.. – вскинулся Яков Васильевич. – Сто раз говорил – не пускай их на улицу одних! Девки молодые, любой хлюст привяжется, обидит… или похуже чего приключится… А люди, цыгане что скажут? Сейчас все сбегутся, в ресторан идти пора. По всей Москве слух пойдет… Языками молоть начнут…
– Про Настьку – подавятся, – как можно тверже сказала Марья Васильевна и умолкла, задумавшись. Молчал и Яков. За окном носилась вьюга, ветер с ревом бросал в замерзшие стекла пригоршни снега. В глубине дома часы пробили девять. – Яшка… Слушай, а может… К Сбежневу не посылали?
Яков вздрогнул. Не поднимая глаз, очень тихо спросил:
– Рехнулась ты? Зачем? У них же свадьба со дня на день. Что Настька – ошалела?
– Да мало ли…
– Что «мало»?! – заорал он, вскакивая. С грохотом повалился стул, взлетела над полом сорванная скатерть, со звоном разбился упавший стакан.
Марья Васильевна всплеснула руками, бросилась к брату… но в это время хлопнула входная дверь. В комнату ворвался Митро.
– Мать! Яков Васильич! Настька…
– Что Настька?! – рявкнул Яков Васильевич.
Митро попятился. Чуть слышно сказал:
– Пришла…
Внизу, в темных сенях столпились все обитатели дома. Из кухни мрачным призраком появилась Дормидонтовна с лампой в руках. Прыгающие блики осветили стоящую у двери Настю.
– Дормидонтовна, прими шубу, – хрипло сказала она, роняя с плеч незастегнутую чернобурку и медленно стягивая платок.
Свет лампы упал на ее растрепанные, свисающие неопрятными прядями волосы. Яков Васильев, растолкав цыган, шагнул к дочери. Настя повернула к нему бледное, усталое лицо. В сенях повисла звенящая тишина.
– Где ты была?! – сквозь зубы спросил Яков Васильевич.
Настя не отвела глаз. Отбросила за спину падающие на лицо волосы. Тихо, но твердо выговорила:
– Не скажу.
Кто-то отчетливо ахнул. Митро, отвернувшись к стене, перекрестился.
– Не скажешь? – чуть слышно переспросил Яков Васильев. – Не скажешь?
Она покачала головой. Марья Васильевна делала ей за спиной брата отчаянные знаки, но Настя словно не замечала их.
– Потаскуха! – Яков Васильевич шагнул вплотную к дочери, замахнулся.
Настя отпрянула к стене. Шепотом сказала:
– Не смей.
– Что?! – задохнулся он. Настя закрыла глаза. Вздохнула и упала на пол. – Встань, курва! – зарычал было Яков, но к Насте уже кинулись Стешка и Марья Васильевна. Последняя, тронув Настин лоб, оскалилась на брата так, что тот отшатнулся:
– Ума лишился?! Она же горит вся! Эй, Митро! Что стоишь столбом, неси ее наверх! Дормидонтовна, самовар! Водки! Вара липового! Все вон отсюда!
Поднялся страшный гам. Цыганки вслед за Дормидонтовной помчались в кухню, Митро на руках понес бесчувственную Настю наверх, за ним бежали Марья Васильевна и Стешка. Яков Васильевич стоял у стены с опущенной головой, с добела сжатыми кулаками. Никто из цыган не решился подойти к нему.
Среди ночи Лиза бесшумно откинула одеяло. Подойдя к столу, на ощупь нашла свечу, зажгла ее. Черный фитилек затрещал, пламя высветило круг на столе, упало на лицо разметавшегося по постели Ильи. Тот, недовольно заворчав, прикрыл глаза рукой. Лиза улыбнулась. На цыпочках вернулась к кровати, легла рядом. Приподнявшись на локте, осторожно погладила черные всклокоченные волосы Ильи, коснулась пальцем губ, провела по мохнатым, сросшимся на переносице бровям.
– Цыган… Аспид… Душа каторжная.
– За что ругаешь-то? – не открывая глаз, спросил он. – Нешто плохо было?
– Что ты… как в раю. – Лиза прижалась к его плечу. – Рано еще, Илюша… Темно, холодно… Не уходи.
– Я и не иду… Чего всполошилась? Через час, может… – он недоговорил. Рядом послышались тихие всхлипы. Он поморщился: – Ну вот… ревет теперь. Чего ты?
– Да ничего… Так… Ох, господи…
Вздохнув, Илья сел на постели, потянулся. Лиза, притихнув, разглядывала его блестящими от слез глазами.
– Ты, верно, колдун… Нарочно присушил меня, все ваше племя такое… Что теперь будет – подумать страшно.
– А что будет? – удивился он. – Хозяина-то твоего не скоро принесет.
– Не скоро, да… Но ведь принесет же! – Лиза села, откинувшись спиной на стену, обхватила колени руками. В ее глазах забился огонек свечи. Илья украдкой следил за ней из-под прикрытых век. – Жаль, что духу во мне мало, – медленно сказала она. – Не поверишь, Илья, иной раз лежу рядом с ним, как вот сейчас с тобой, смотрю на него и думаю: взять бы подсвечник или чего потяжельше, да и…
– Совсем рехнулась? – резко спросил Илья.
Лиза смолкла. Внимательно, с чуть заметной насмешкой взглянула на него.
– А ты уж и испугался? Не думай, я все равно не смогу, не сумею. На мне и так грехов полно. Жаль только, что он своей смертью не скоро помрет. Говорят, кого смерть однажды поцеловала, да не взяла, тот долго живет. А его она сто разов целовала, сам рассказывал. Я от этих его сказок по три ночи спать не могу. Уж и молишься, и «Верую» семь раз прочтешь, и Параскеву-Пятницу вспомнишь… Все едино не спишь. Ау тебя… жена есть?
– Нет.
– Правда?! – она радостно всплеснула руками. – Ох, слава тебе, царица небесная…
– Чего радуешься? – испугался Илья. – Я на тебе жениться не буду.
– Конечно, не будешь! – весело подтвердила Лиза. – При живом супруге-то. Но я-то, дура, боялась, что еще и этот грех на душу беру, от жены мужика тащу, а ты, оказывается, вольный! – Она даже перекрестилась на икону – несколько раз, истово, благодарно. – Слава тебе, царица небесная и все угодники…
Почему-то Илье была неприятна ее радость. Он отвернулся к еще темному окну, вздохнул, вспоминая минувший день. Подумал о том, что Варька, наверное, с ума сходит, думая, где он… Ничего. Пусть привыкает. Слава богу, что не успел рассказать ей ничего про Настьку. Еще, чего доброго, жалеть бы взялась, а так – никто ничего не знает. И он забудет. Не было ничего. Не обнимал он эту сбежневскую потаскуху, не клялась она, что будет ему женой, не стоял он на коленях, не ждал ее у ворот княжеского дома. Не было ничего! Приснилось! Причудилось!
– Илья… – осторожно спросила Лиза, заглянув в его изменившееся лицо. – Что с тобой?
– Ничего.
– Да ладно уж, знаю… Настька-то эта кто тебе, если не жена? Зазноба али невеста?
Его словно подбросило на постели. Илья сгреб слабо охнувшую женщину за волосы, притянул к себе, встряхнул:
– Откуда знаешь ее?
– Пусти… Илья… не… не надо, больно мне… – испуганно прошептала она. Он отбросил ее. Лиза упала на перину. – Что ты, Илюша… Я ее знать не знаю. Но… но ты же меня два раза Настькой назвал. И еще всякое говорил, нехорошее…
Илья опустил голову. Лиза пристально смотрела на него. Волосы падали ей на лицо, и она не убирала их.
– Я пойду, – наконец буркнул он.
– Подожди… – Лиза обняла его, прильнула всем телом, жарко, сбивчиво зашептала: – Прости, Илюша… Не знала я, не хотела… Слова больше про нее не скажу, вот тебе крест святой… Кто бы ни была она – бог с ней… Только останься… Я без тебя – как в колодце каменном, ни света не вижу, ни людей… Ты один – счастье мое, воля моя… Не уходи, Илюша, цыган мой черный, не уходи! Не сердись на бабу глупую…
