Куда он денется с подводной лодки - Труш Наталья Рудольфовна (бесплатные полные книги TXT) 📗
Жизнь на Крайнем Севере началась у Сони обыденно. Подучилась немного у опытной паспортистки Эммы Андреевны и уже через две недели сама занималась всем делопроизводством.
Жить было весело и интересно. В общежитии молодежи проживало много, и Соня быстро перезнакомилась со всеми. Вечерами то в кино, то на танцы бегали, романы крутили.
Сонечка была бойкой, общительной. Не успела оглянуться, как вокруг нее образовалась целая компания кавалеров, своих, общежитских. Парни все были веселые и симпатичные. Но Соня не воспринимала их серьезно, потому что с первого же дня своей мурманской жизни «заболела» моряками.
«Надо же, – думала Соня, – вроде Ленинград тоже город морской, но в нем моряка в форме не так часто встретишь. А в Мурманске они просто на каждом шагу».
Так в Сонечкину жизнь вошла эта большая любовь. Как она любила пошутить – «одна любовь в жизни – моряки».
* * *
Однажды зимой, выйдя поздно вечером из кинотеатра, Сонечка чуть не упала со скользких ступенек, засмотревшись в небо: все оно над городом было расцвечено бегающими в темноте огнями. Сине-красно-зеленые сполохи переливались, перекатывались, выстраивались в прозрачные столбики и пирамиды, будто сложенные из стеклянных пластинок. Павел просил ее описать полярное сияние. А как его опишешь, когда слов не хватает?!!
Соня засмотрелась в ночное небо и едва не упала со ступенек. Она заскользила, размахивая руками, словно мельница крыльями, пискнула и уже приготовилась приземлиться на лед, но была подхвачена чьей-то сильной рукой.
– Девушка, осторожно! Жалко будет ваш славный носик, если вы тюкнетесь им невзначай!
У того, кто так удачно поймал ее на льду, были правильная хорошая речь и красивый голос. Надо ли говорить, что, подняв глаза на своего спасителя, Соня увидела молодого красавца в морской офицерской форме. У него были веселые, с искорками-смешинками светлые глаза, прямой, словно вылепленный скульптором по спецзаказу нос, губы красивого рисунка с ямочками в уголках. Когда он улыбался, ямочки появлялись еще и на щеках. Причем не симметрично, что делало его лицо очень забавным. Твердый волевой квадратный подбородок был слегка рассечен упрямой бороздкой.
Соня, как увидела своего спасителя, так поняла – влюбилась. Но ему не показала, что сердце ухнуло прямо на обледенелые ступеньки кинотеатра. Еще чего! Ну, разве чуть-чуть, чтоб понял, что не безразличен.
Он вцепился в нее, удерживая на скользком тротуаре, и Сонечка, разглядев моряка, слегка подыграла ситуации: она скользила и балансировала на высоких каблуках так, что Саше Баринову пришлось удерживать равновесие за двоих.
Наконец Сонечка крепко встала на ноги на дорожке, посыпанной песком.
– Ой, спасибо вам! Засмотрелась на красоту. – Сонечка кивнула на небо. – Первый раз вижу. Вот и открыла рот.
– Первый раз? Вы не местная?
– Нет, я из Ленинграда. На Севере не так давно.
– Из Ленинграда? Вот здорово! Я тоже. А давайте посидим тут рядом, в кафе, поговорим. Я давно дома не был!
Сонечка согласно кивнула, и минут через десять они сидели за дальним столиком в кафе, пили горячий чай с плюшками, и Соня рассказывала Баринову ленинградские новости.
Саня – именно так он представился Соне и пошутил: «Соня плюс Саня равняется любовь!» – сразу сказал ей, что женат, чем расположил ее к себе. Правду говорит – это хорошо. Она отнеслась к этому спокойно. Ей приятно было, что он, вот такой красивый и остроумный, сидит рядом с ней, и его – она это видела – к ней тянет. Каким-то женским чутьем она в свои годы уже понимала, что семья – это одно, а любовь – это совсем другое. По крайней мере, по отношению к Баринову – абсолютно точно. Он был, по Сониному определению, «мужчина-праздник». А семья – это будни. А будни бывают такими унылыми, что «мужчина-праздник» этого не может вынести долго.
Соня Кузнецова видела Саню Баринова насквозь, и для нее еще не наступила пора, когда женщине хочется вить гнездо. Ей хотелось праздника, а не унылых будней.
Баринов вырывался в Мурманск из своего Большого Лога при любой возможности и устраивал ей такие праздники, что у нее хватало впечатлений до его следующего приезда. Соня отпрашивалась с работы, и они гуляли по городу, грелись в кафешках или столовых, сидели в кинотеатре, иногда два сеанса подряд. Баринов сжимал в руке Сонину ладошку и косился на нее осторожно, думая, что в полутемном зале она не замечает его уловок.
Они были знакомы уже два месяца, когда Баринов пришел к Соне прямо на работу и сказал:
– Послезавтра ухожу в поход.
– Надолго?
– Надолго. У нас не принято называть конкретные даты. Могу сказать только примерно: до конца весны не увидимся...
У Сони сердце трепыхнулось и упало, но виду она не показала. Они гуляли по улицам до темноты, замерзли, как цуцики.
– Сонь, пойдем к тебе греться, – просто предложил Баринов.
– Ко мне?! – Соня удивленно посмотрела на Саню. – Но у меня на вахте дядька сидит, такой вредный, даже не думай пройти мимо него официально.
– А мы и не пойдем официально! – Баринов весело подмигнул Сонечке.
Они обошли общежитие вокруг и нашли то, что искали – пожарную лестницу. Она болталась метрах в двух над землей, поэтому никому и в голову не пришло бы охранять ее.
– Нет, тут не подняться, – печально заметила Соня, глядя в небо, в которое уходила чахлая лестница.
– Ну да, не подняться! – Баринов изрядно продрог, но был весел и готов лезть вообще по голой стене. – Иди туда. Я так понимаю, сюда выходят окна каких-то общих помещений?
Узкие, как бойницы, окна были старательно замазаны белым мелом.
– Ага! Душевые. И... женские туалеты. – Соня хихикнула.
– Пойдет! Туалет так туалет. У нас этаж какой?
– Третий! Я все поняла. Я иду туда, открываю окно и жду тебя. Да?
– Да! Ты умница! Только... Придется вот так.
Баринов снял с себя шинель и фуражку. Надел все это на Соню и подтолкнул ее к входу в общежитие.
Соня запуталась в длинных полах и чуть не растянулась на крыльце. Тихонько засмеялась.
Головной убор она все-таки сняла, чтобы не пугать вахтера, а шинель оставила.
– Ты чтой-то, Кузнецова, в морском-то?! – удивленно спросил вахтер, высунувшись из-за газетной полосы и сдвинув на нос очки.
– А что? Нельзя? – со смехом спросила Соня. – Вот замерзла, а добрый дядя пожалел. Да шучуя, Николай Иваныч, шучу! Знакомого одного шинелька. Пожалел...
Вахтер недоверчиво помотал головой, ничего больше не сказал, углубился в чтение. И правда, какое ему дело до того, во что наряжаются чокнутые жильцы. Главное, чтоб не пили и не дрались, а так пусть хоть в водолазных костюмах разгуливают.
А Соня взлетела на полутемный этаж и проскочила прямиком в туалет.
Шпингалет легко вышел из углубления. Окна в этих помещениях никто на зиму не заклеивал, поэтому рама легко распахнулась.
Соня высунулась в окно, и ей стало страшно: Баринов висел на хлипкой лестнице на уровне третьего этажа. Лестница угрожающе скрипела, грозя в любую минуту оторваться от стены.
Соня отошла от окна в глубину помещения, от страха зажала зубами кулачок. Ей казалось, что сейчас случится страшное. Она проклинала ту минуту, когда дала Баринову согласие на эту авантюру.
– Эй, хозяюшка! – услышала Соня знакомый голос и открыла глаза.
В проеме окна, как картина в раме, освещенный луной, торчал по пояс Саня Баринов. Белый шарф его шевелился на ветру.
– Забирайся скорее! – проскулила жалобно Соня. – Санечка, скорее! Я умру сейчас! Я бою-ю-ю-юсь...
* * *
Баринов мог запросто пройти мимо вахтера. Да хоть бы заплатив ему, жадному до денег, три или пять рублей. Впоследствии он именно так и поступал.
Но сейчас ему нужно было вот такое геройство, лихой поступок. Соня – а он уже хорошо ее изучил – не могла не оценить этот риск и пацанскую удаль.
Баринов легко спрыгнул с подоконника, отряхнул кирпичную пыль с рук. Соня протянула ему фуражку. Он обнял ее, нашел в темноте ее губы. И победил.
