Львиное Око - Вертенбейкер Лейла (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗

В ожидании обеда (подгонять Мари было бессмысленно) я поинтересовался у Григория, где его так разукрасили.

— Разве ты не был боевиком-роялистом? — спросил он.

— Был, — ответил я. — В молодости.

— Ты бил людей?

— Нет. Рука не поднималась.

— Почему? Почему ты стал роялистом?

— «Король и родина», — пожал я плечами. — Запечатанные конверты, оставленные у консьержки. «Прочти и уничтожь» и прочие атрибуты. Заговоры. За то, что едва не затеял потасовку, я даже просидел ночь в камере и попал в официальный бюллетень.

— Чтобы доказать, что настоящий мужчина, — заметил Григорий. Я вздрогнул, словно от удара. — Спой мне их песню.

— Дружище…

— Спой мне ее!

— Спой ему! — приказала Герши, гладя легкими, как пушинка, пальцами руку Григория.

Чувствуя себя идиотом, я запел:

— А остальное забыл. Поют по-разному. Какая-то чушь собачья.

— Благодарю, — насмешливо проговорил Григорий. Один глаз у него распух и гноился. — Хотел убедиться, что не зря старался. Выходит, не зря. Я сломал одному роялисту-камелоту нос, и мы с ним оба попали в одну и ту же больницу. Мне это занятие понравилось. Я поставил его на место.

— А кто это — грязная свинья? — спросила Герши, сжимая Григорию пальцы.

— Французская Республика, — ответили мы одновременно.

— Надо достать жавелевой воды для Григория, — заметила Герши. — На нем живого места нет.

— Я еврей и революционер, — заявил Григорий. — Я предпочитаю, чтобы меня били. А вел себя как казак и фараон. Вы покормите эту скотину, то есть меня?

На обед были поданы фаршированные томаты с гарниром, дичь под коньяком на вертеле, жаркое с картофелем, луком и зеленым горошком. Мари с наслаждением наблюдала, как мы расправляемся с приготовленными ею блюдами.

— Молодой человек попал в аварию? — произнесла она, скосив глаза на Григория.

— Это переодетый принц, — ответила Герши с набитым ртом. — Только никому не говорите об этом.

— Ни за что, — заверила Мари и сделала реверанс.

— Наполни мой стакан, — сказал Григорий и, поворачивая бокал, стал наблюдать, как отражается свет в хрустале. — Надо насладиться этим бургундским, пока не успели совершить на меня покушение.

— Аххх, — в экстазе воскликнула Мари.

— Ты тоже инкогнито, — проронил Григорий, протягивая свой бокал Герши. — Ты невинная маленькая девочка.

Не в ту ли ночь Герши танцевала у меня в гостиной в нижней юбке и сорочке, обрезанной так, чтобы обнажился живот, повязав на бедра один шарф и намотав на голову другой, наподобие тюрбана? Вполне возможно. У меня до сих пор сохранились записки, которые я нацарапал на своем секретере эпохи Людовика XV. Я написал: «Марре…» и «мадам Блан». Марре был антрепренером, а мадам Блан — костюмершей. Мне надо было знать свой штат. Эта девица, черт бы ее побрал, не умела танцевать, но, видит Бог, в ней было нечто такое, за что зрители были готовы платить свои деньги. Это произошло в тот вечер или после него.

Григорий лег спать с примочкой на глазу, которую приложила ему Мари. Я помог раздеть его, а Герши обработала антисептиком раны на руке. При виде израненного юношеского тела я пришел в ужас. Нет, ни за какие коврижки я не вступлю в ряды тех, для которых любовь к ближнему — пустой звук.

Пока он спал, мы с Герши сидели у камина. В моей элегантной, но холостяцкой квартире была лишь одна кровать. Под утро, расположившись на диване, я получил от этой полуженщины — полудевушки свои крохи радости, устроившись у нее между ляжками. Я не могу проникнуть в женщину. В ее преддверии меня покидают и воля, и мужская сила. Когда я был мальчиком, одна гулящая женщина заставила меня разглядывать все ее прелести («Ты отсюда вылез, сюда и полезай», — пошутила она), тем самым положив конец развитию во мне мужского начала. Впоследствии женщинам удавалось доставлять мне наслаждение тем или иным способом, но Герши не предпринимала в отношении меня ничего; она позволяла делать мне все, что мне заблагорассудится, и ничего не требовала взамен. Вот что я имел в виду, когда заявлял, что был ее любовником. Я попросту хвастался. Думаю, она пожалела меня, и больше я никогда не разрешал ей этого делать.

Я обрадовался, когда между нами установились отношения, какие возникают между отцом и дочерью, а не полулюбовниками. Взяв на себя заботу об устройстве ее карьеры как танцовщицы, я убедился, что взвалил на себя тяжелую ношу. Герши стала моей жизнью, если не inamorata [41].

Григорий, защищавший свою бедность и гордыню, никогда не оставался ни у меня, ни у нее больше, чем на одну ночь. Он вел кочевой образ жизни, ночуя на матрасе где-нибудь в коридоре или на раскладушке в мансарде без окон и зарабатывая на жизнь трудом, но всегда оказывался рядом, когда был нужен Герши, встречал ее из поездок, играл с ней, когда у нее появлялось такое желание. Он был ее верным псом, и она из суеверия не прогоняла его. Вот почему оба были яростно преданы друг другу.

Несколько лет Григорий помогал Мишелю в его студии, получая за это сущие пустяки. Вот почему он оказался свидетелем скандала, который произошел после того, как Валлон fils [42]ворвался в класс в то время, когда Валлон-старший брал урок фехтования.

А ведь Валлоны действительно готовы были драться между собой на дуэли из-за Мата Хари. Более того, они назначили дуэль на рассвете того дня, когда в Гранд-Палэ должна была открыться автомобильная выставка. Поскольку Габриэль Валлон первым из жителей Лиона обзавелся автомобилем и все еще называл свой мотор «тюф-тюф», можно было судить о том, насколько серьезно он отнесся к предстоящей пробе сил. Как истинные джентльмены, вернее, превосходные их копии, они не сообщили о стычке своей даме сердца. За них это сделал Григорий.

Самое забавное, вызов был брошен в фехтовальном классе Мишеля Эшегарре. До чего же все так тесно переплетено — и смешное, и трагическое. Возможно, у судьбы развито чувство юмора. Моя дорогая Герши пообещала прекратить les affaires Vallons [43]. После сцены, возникшей вслед за той злополучной репетицией, она поняла, что такого рода развлечения, такое веселое времяпрепровождение недостойно Мата Хари l'artiste [44]. Она решила расстаться с обоими, чтобы никого не обидеть. Ей взбрело в голову сообщить Роже, что она любит Габриэля, а Габриэлю, что любит Роже, чтобы тем или иным образом отказаться от одного и от другого. Тогда никакого ущерба семейным узам нанесено не будет, решила она. Однако, поняв, что папаша обставил его, Роже отреагировал неожиданно.

Габриэль еще ничего не знал, когда сын набросился на него с упреками, но ответил в том же духе. Мишель благоразумно убрал подальше шпаги, но папа, Габриэль Валлон, стал мало-помалу брать верх. Ему помогли возраст, родительский авторитет и солидность. В этом-то и заключалась его ошибка. Уверенный в себе, снисходительный, он первым взял себя в руки.

«Итак. Э-э-э. Однако…» — начал он и попытался взмахнуть фалдами, забыв, что одет для урока фехтования. Тогда он принялся поглаживать свое брюшко — такой же формы, как и у сына, но побольше.

Роже был вне себя. Он сознавал: если родитель утвердит свой авторитет в эту минуту, на нем самом можно поставить крест.