Слепые жернова - Куксон Кэтрин (читать книги онлайн .txt) 📗
Однако чаще всего на устах Джона была Элен Уилкинсон. Ее Сара никогда не видела и не могла представить ее обыкновенной: женщина, способная возглавить марш на Лондон, не могла быть обыкновенной. Женщина — депутат парламента — уже выдающееся явление. Нормальная женщина знает свое место, а драть глотку среди мужчин в парламенте — совершенно не женское занятие. Такого мнения придерживалась Сара.
Джон затих. Он уже не разглагольствовал о предстоящем марше, о тех, кто его поддерживает и кто ставит палки в колеса. Почему-то он не провозглашал желания вытереть пол дарэмским епископом Хемсли Хенсоном и не пел осанну епископу Джарроу Гордону, которого превозносил вовсе не за заслуги перед Церковью.
Посмотрев на Джона, Сара была поражена печальным выражением его лица, совсем ему не свойственным. Она привыкла видеть его агрессивным, желчным, циничным, взбодренным, шумным, но никак не печальным. Глядя прямо перед собой, Джон сказал:
— Перед выступлением в церкви Христа будет отслужен короткий молебен.
— Чудесно! — отозвалась Сара. Более глупого ответа нельзя было придумать, но другого у нее не нашлось.
— Ты придешь, Сара?
— В церковь?
— Да. — Он все так же глядел перед собой.
— Да… Хорошо, Джон, приду. Пускай Мэй зайдет за мной…
— Мэй не пойдет, мать тоже. У каждой свои причины. Мать не пересечет порога англиканской церкви, даже если от этого будет зависеть спасение ее или чьей-нибудь еще жизни. Что до Мэй, то она не верит ни в Бога, ни в человека. — Он сделал ударение на последнем слове. — Она усматривает нестерпимое лицемерие в посещении церкви перед маршем, поскольку все мы десятилетиями не показываемся в церкви или часовне. По-моему, она отчасти права. Но ведь этот марш не простой, во всяком случае, для меня. Люди движутся из Шотландии, из Камберленда, из Йоркшира и Уэльса, из Дарэма, но наш марш совсем особенный. Рансимен сказал, что правительство ничего не может сделать для Джарроу, что мы должны спасаться сами. Вот мы этим и займемся. Кое-кто не дойдет до цели на своих двоих, да еще в латаных башмаках.
Джон посмотрел на свои ботинки. Сара перевела взгляд туда же. Ботинки действительно недавно побывали в починке, на каждом красовалось по новой заплате, но они, как всегда, сияли. Джон не утратил своей обычной опрятности.
По ее телу пробежала теплая волна. Тело и рассудок вопреки ее воле прощали ему неприятности, которые он ей причинял. Забылись даже мгновения душевных терзаний, когда она, стоя на коленях в церкви, молила Господа о снисхождении. Ее даже посетила мысль, которую она сама немедленно обозвала дурацкой: ей захотелось стать ему матерью. За оболочкой напористого верзилы прятался мальчишка, и ему требовались сочувствие, внимание любящего человека, способного выслушивать его трескотню и убирать при этом волосы с его лба…
«Заботься о чистой совести. Пускай это станет целью твоей жизни, Сара. Чистая совесть!» Слова священника прозвучали у нее в голове, как гром небесный. Боже, но ведь она ничего не сделала, ничего не сказала! Просто, оказываясь с ним наедине, она всегда испытывает нечто вроде сочувствия. Сочувствие, и ничего больше! Он как будто преднамеренно вселял в нее это чувство, словно нуждался в ее защите… Джон нуждается в защите? Еще одна дурацкая мысль. Она заклеймила саму себя презрением. Он нуждается совсем в другом: повалить ее наземь и раздавить своей любовью. О, она отлично знала, чего хочет Джон! Об этом твердило ее тело, в то время как она мечтала стать ему любящей матерью! Значит, она была неискренна со священником? Нет, там, в церкви, у нее не было подобных мыслей. Они появлялись только в обществе Джона. Больше всего ей хотелось сейчас оказаться дома. Зачем она обещала ему прийти в церковь в понедельник, когда там не будет ни его матери, ни Мэй? Лично у нее тоже хватило бы поводов для отказа. Католикам нельзя участвовать в богослужении в чужой церкви, это грех; и тем не менее она согласилась согрешить. Отец Бейли был с ней так добр, а она… Домой, домой!
Они молча шли в ногу, глядя строго вперед. Потом Джон вернулся к теме, оставленной несколько минут назад.
— Каждый из нас относится к этому как к своему личному делу. Все как один стремятся, чтобы все прошло организованно, никому не хочется безобразий. Мы докажем тем, кто стращает нас беспорядками, на что мы способны. Так хорошо организованного марша не было уже многие годы. Север давно не показывал таких чудес организованности, готов поклясться. Петицию вручат парламенту достойные люди, а не безобразная толпа. Против нас меньшинство, за нас большинство. За нами — весь Тайнсайд, с нами будет шагать лорд-мэр Ньюкасла Олдермен Лок. Он не из тех, кто стоит в сторонке и твердит: «Каждый сам за себя». Нет, он заявляет: «Беды Джарроу — наши беды!» Знаешь, Сара… — Он обернулся к ней. — Многие как-то забывают, что сегодня мучаемся мы, но потом беда настигнет и их, если не преградить путь этой заразе.
Она не ответила. Он подождал немного и спросил:
— Тебе нехорошо?
— Нет, все в порядке. Просто надоел этот дождь.
Он опять смолк. Через некоторое время последовал вопрос:
— Ты была на этой неделе у врача?
— Да.
— Что он сказал?
— Чтобы я больше ела. — Она выдавила улыбку. — А я ответила, что не прочь похудеть. Сейчас худоба в моде.
Уже не стараясь глядеть в сторону, он тихо спросил:
— Скажи, Сара, твои тревоги не связаны как-то со мной? — Он поспешно выбросил вперед руку, не дав ей возразить. — Послушай меня! Не надо так артачиться! Я ничего тебе не сделаю, тебе совершено нечего бояться. — Он окинул взглядом окружавшее их открытое пространство, где все было видно, как на ладони. — Просто иногда ты заставляешь меня волноваться. Да, представь себе! Ведь ты ходишь сама не своя с тех самых пор, когда… — Он помотал головой и сквозь зубы процедил: — С того памятного Нового года. Если все дело во мне, то ты можешь успокоиться: ничего подобного больше не случится, ведь я дал слово. Скажи честно, ты из-за меня не находишь себе места?
Ее бросило в пот, струйки сбегали по груди и по подмышкам. Никогда еще ей так не хотелось выложить ему все как на духу! Но не достаточно ли откровенности для одного утра? Ее отчаяние было точь-в-точь как пена в бутылке: стоит вытащить пробку — и потока не остановить. В одном она не сомневалась: если открыть ему правду, то бедам с отчимом будет положен конец. Он проучит его по гроб жизни, а может, и заколотит в его гроб недостающий гвоздь, закончив благое дело, начатое безвестным молодцом…
При этой кровожадной мысли она содрогнулась. Еще одно последствие возможного искреннего признания не вызывало у нее сейчас сомнений: им придется сплотиться, между ними возникнут такие крепкие узы, каким не родиться при физической близости. Она не сумела бы полностью объяснить самой себе, почему ждет от Джона именно такой реакции, и довольствовалась ущербным объяснением: отпугивая ее отчима, он бы неосознанно превратился в борца за правое дело. К тому же он сделал бы ради нее то, чего не смог бы сделать Дэвид.
Она придала своему голосу и тону агрессивности, чтобы иметь щит, защищающий ее уязвимую душу.
— Зачем ты завел этот разговор? И почему ты воображаешь, что имеешь какое-то отношение к моему самочувствию? Это нахальство, Джон!
Ее глаза сверкали, подбородок метил в него, как острие копья, шаги ускорились, словно она захотела от него оторваться.
— Будет, будет, — примирительно проговорил он. — Подумаешь, спросил, что здесь такого? Ты не кипятись. Когда ты злишься, то становишься похожа на Мэй.
Она споткнулась.
— Вовсе я не похожа на Мэй!
— Действительно, не похожа. — В его глазах, обращенных на нее, читалась нежность. — Прости, я не должен был так говорить. Нет, ты, слава Богу, не Мэй.
В молчании они проследовали дальше. Начался район Улиц. Она свернула на улицу Камелий, он тоже. Он не простился с ней, не попросил разрешения заглянуть на минутку, а просто вознамерился проводить ее до дому.
