Несбывшаяся весна - Арсеньева Елена (книга бесплатный формат txt) 📗
Он приказал своим сотрудникам «вести» связного.
Двое сели (вернее, влезли) в тот же битком набитый автобус, в котором поехал и связной. Двое следовали за автобусом на автомобиле.
И вот наконец центр Автозавода – конечная остановка. Связной немного побродил по площади, определенно проверяясь, причем очень умело. Впрочем, к тому времени его сопровождающие уже сменились. Поляков сам приехал со второй группой агентов и теперь из автомобиля нетерпеливо наблюдал за невысоким тщедушным мужчиной с неприметным, невыразительным, словно бы смазанным лицом и суетливыми повадками. Если связной приехал на Автозавод встретиться с Коноплевым, он должен будет идти или к Северной проходной (там находился телефонный узел), или на улицу Первой Пятилетки (там жил Коноплев). Однако связной отправился к райсовету Автозаводского района (его вел один из агентов майора Полякова, тот самый лейтенант Пестряков, который когда-то работал с парашютистами, а теперь возглавлял опергруппу, приданную в помощь Полякову) и спросил дежурного, как найти бухгалтера райсовета Пантюхина Федора Федоровича.
Дежурный позвонил по внутреннему телефону и узнал, что Пантюхин на совещании, которое окончится не раньше чем через час, как раз к концу рабочего дня. Связной сначала послонялся у входа в райсовет, но недолго – словно на что-то решившись, торопливо двинулся в сторону улицы Первой Пятилетки.
«Неужели все же к Коноплеву?» – разочарованно подумал Поляков.
Ну да, связной направлялся именно к цепочке двухэтажных домов, построенных для младшего состава ИТР Автозавода в качестве временного жилья, да так и стоявших по сю пору. В одном из тех домов жил Коноплев.
И вдруг Полякова осенило! Он вспомнил, что часть квартир в домах ИТР была выделена жильцам, работающим на других предприятиях. По этому поводу автозаводцы, чьи квартиры ушли на сторону, писали много возмущенных писем и даже доносов в НКВД.
– Лейтенант, немедля в жилконтору! – приказал Поляков Пестрякову. – Список всех жильцов дома 16 по улице Первой Пятилетки! Хватай машину, мчись на всех парах – и, как только список будет у тебя на руках, прямо от домоуправа звони мне. Я буду в отделении милиции, в кабинете начальника.
Прошло минут тридцать. Лейтенант искал список жильцов, Поляков ждал у телефона, двое агентов «вели» связного. Наконец раздался звонок.
– Список у меня, товарищ майор, – доложил Пестряков.
– Читай, – велел Поляков, уже не сомневаясь в том, какую фамилию вскоре услышит.
– Шилов, Конюхов, Москаленко, Коноплев, – перечислял лейтенант фамилии квартиросъемщиков. – Иващенко, Пантюхин…
– Стоп! – крикнул Поляков. – Пантюхин? Как его имя-отчество?
– Кого, Пантюхина? Федор Федорович.
– Вот так! – радостно воскликнул Поляков и, выяснив еще состав семьи Пантюхина (он был бездетным, жил вдвоем с женой в отдельной однокомнатной квартире), положил трубку, даже не замечая, что улыбается во весь рот. Теперь он был почти уверен, что Коноплев узнавал в больнице о судьбе Бродяги не по собственной воле, а по просьбе Пантюхина. К примеру, Коноплев зачем-то ехал «в город», как называли жители окраины Энска его центр, а Пантюхин попросил справиться о здоровье приятеля, недавно угодившего в больницу. Вполне объяснимый интерес, который ни у кого никаких подозрений не вызовет.
«И чего я радуюсь, идиот, будто подарок получил? – сам себя спросил Поляков. – Мне-то какой прок с того, что супруг Марфы Никодимовны не шпион фашистов?»
Прок состоял в том, что теперь не было надобности доносить Храмову на ее супруга, вот что!
Конечно, глупая сентиментальность. Конечно, конечно! И все же Поляков был почти счастлив сейчас. Девушка с покатыми плечами и волнистыми белокурыми волосами – Марья Никодимовна в молодости – снова представилась ему. «Да, может, у нее в жизни не было ни покатых плеч, ни кудряшек на висках», – подумал Поляков насмешливо, но это не имело никакого значения.
«Тетю Пашу я заставлю молчать о Коноплеве, – размышлял он, прикидывая план дальнейших действий. – Что-нибудь придумаю… Сейчас надо все силы бросить на сцепку: Пантюхин – связник… Вернее, Контролер – связник!»
В том, что существование Контролера шефы разведшколы держали в секрете от Проводника, ничего удивительного не было. Чем меньше общаются между собой агенты, тем меньше вероятность их провала. Однако и Пантюхин, похоже, не пользуется у своих хозяев большим доверием, если его сообщение понадобилось проверять. Или у него не было оперативной связи с Центром?
Ничего, рано или поздно ответ на все вопросы будет получен. А что происходит сейчас? Связной, видимо, решил дождаться Пантюхина около его дома, чтобы не мелькать больше в райсовете. Встречи их нельзя допустить!
Ольга очнулась оттого, что ее кто-то мягко, но в то же время чувствительно пошлепывал по щекам.
– Очнись, ну, очнись! – назойливо бился в уши женский голос.
Ольга слабо мотнула головой, пытаясь увернуться от пощечин, и открыла глаза. Над ней наклонялось сухое, с острыми чертами и холодными серыми глазами женское лицо. Голова женщины была плотно забинтована, как у Али Самариной… Ах нет, Ольге показалось! Голова была не забинтована, а повязана белым платком (ни одной прядки не выбивалось наружу) и странно покачивалась. Не сразу Ольга сообразила, что качается она потому, что женщина сидит на телеге, а телега движется по неровной дороге. Но, значит, и она, Ольга, тоже лежит в телеге?
– Куда мы едем? – кое-как разлепила она губы.
– Ага, – хрипловато, с характерным южным выговором произнесла женщина. – Очнулась, слава те, господи! А я уж думала, ты в Спящую красавицу превратилась.
Ольга растерянно моргнула, глядя на нее, но ничего не сказала. Чуть повернула голову и обнаружила, что лежит на соломе в глубокой странной телеге. Таких телег она никогда не видела.
Потрогала щелястый борт.
– Что дивишься? – усмехнулась женщина. – У вас в Энске таких телег нету, верно? Арба это. Арба называется.
Ольга опять моргнула растерянно.
«Что такое происходит? – думала она, ничего не понимая. – Где я? Кто она такая? И… где все?!»
Она резко приподнялась – и чуть снова не лишилась сознания от внезапно нахлынувшего головокружения.
– Тихо, тихо лежи! – прикрикнула женщина. – Голова отвалится, когда будешь так дергаться.
Ольга словно сквозь пелену видела, что рядом с телегой, вернее, с арбой, в которой лежала она, движутся и другие, точно такие же. Ими управляют женщины в таких же белых, плотно охватывающих головы платках. Все одеты в какие-то плохонькие платьишки, однако платки – белоснежные, сияющие. Некоторыми арбами правят мальчишки лет самое большее шестнадцати. А в повозках лежат люди. Все перевязанные, оборванные, в мокрой одежде или вовсе полуодетые. И караван этот растянулся далеко-далеко.
– Спасли! Вы их спасли! – чуть не зарыдала Ольга. – Вы нас всех спасли.
– Ах ты, господи мой боже, – сказала женщина, и губы ее скорбно поджались. – Кабы так! Нет, моя девочка. Далеко не всех.
Из шестисот человек раненых, медперсонала и команды, находившихся в тот июльский день на «Александре Бородине», спаслось едва ли полторы сотни. Да и то многие из них добрались до берега лишь потому, что жители ближнего села, называемого Мазуровка, узнали о том, что фашистские минометы расстреливают беззащитное санитарное судно, и, кто бегом, кто на арбах, ринулись спасать людей.
Метров за двадцать до берега начиналась безопасная зона, долететь до которой снаряды уже не могли. Женщины, дети вбегали в Волгу по пояс, по плечи и баграми подтаскивали к берегу измученных людей. Все были одинаково обессилены – и раненые, и сестры, и матросы, и врачи. Случалось так, что с невероятными усилиями, захлебываясь, ныряя с головой, тащили с глубины на мелководье какую-нибудь дверь с вцепившимся в нее раненым, а на берегу оказывалось, что он мертв, что всех его жизненных сил только и хватило – удерживаться за ту несчастную дверь, а на саму жизнь их уже не осталось.
