Улыбка пересмешника - Михалкова Елена Ивановна (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Вспотевшими ледяными руками Данила дернул дверцу, едва не ударив женщину по голове, подхватил и стал запихивать тело внутрь, на заднее сиденье, уже наплевав на то, что могут подумать, увидев их со стороны. Он слишком далеко зашел! Голова оставалась ясной, и он отчетливо представлял, что ему нужно сделать: аккуратно вывезти ее из города, остановиться где-нибудь в глухом месте, где нет свидетелей, и для начала выпытать у нее, что происходит. А затем...
На «затем» Прохоров сбился. Он понимал, что должен заставить ее молчать, но ум отказывался подсказывать способы решения этой проблемы. Или почти отказывался: на самом деле одно решение, самое радикальное, Даниле пришло в голову сразу, но он сделал вид перед самим собой, что даже не подумал о таком варианте.
Он наконец уложил женщину на сиденье и тут заметил, что правая нога у нее босая. Пришлось искать в траве упавшую туфлю, и, найдя, он тут же зашвырнул ее в салон. Данила чувствовал себя почти спокойно, но сердце билось очень часто, он сам это ощущал. Ему казалось, что каждая проезжающая мимо машина вот-вот остановится, потому что люди не могут не видеть, что он делает, а значит, не могут не вмешаться! Но никто не останавливался, и взгляды пассажиров скользили по ним, словно и Прохоров, и его черный джип, и женщина на заднем сиденье были невидимками.
Согнув ей ноги так, чтобы можно было закрыть дверь, Данила уже собирался сесть за руль, как вдруг в голову ему пришла крайне неприятная мысль.
«А что, если она очнется по дороге?»
Он сразу увидел, какая опасность поджидает его, и ужаснулся. Как он мог не подумать об этом! Ругая себя последними словами, Прохоров бросился к багажнику, выудил оттуда моток веревки, которую всегда возил с собой, и снова забрался на заднее сиденье. Ноги ее он просто обмотал веревкой, а вот с запястьями пришлось повозиться: руки у бабы стали как макароны – тонкие, вялые и, казалось, даже бескостные. Он вспотел, пытаясь связать их так, чтобы она не смогла распутать узел зубами, и теперь едкий пот заливал ему глаза. В конце концов Данила справился и даже изобразил подобие кляпа, оторвав кусок от старой тряпки, валявшейся в салоне: перевязал пленнице голову так, чтоб часть бывшей рубашки – вонючей, в пятнах масла – закрывала ей рот. Он понимал, что, вздумай она кричать, тряпка ей не очень помешает, но счел за лучшее оставить хотя бы такой кляп. «Вырублю ее, если вздумает орать», – со злобой подумал он. Злоба не утихала в нем с того момента, как баба назвала его мальчиком, и он подсознательно разжигал ее в себе, готовясь к тому, что предстояло сделать.
С того момента, как он принял решение вывезти ее за город, все действия стали даваться ему проще. Из багажника Прохоров вытащил драные остатки старого коврика, которым выстилал днище, и набросил сверху на лежавшее неподвижно тело. Получилось хорошо: теперь было совсем незаметно, что под ковриком лежит человек. «Похоже на рулон обоев, – отстраненно подумал Данила. – Правда, кому придет в голову закрывать ковром рулон обоев?»
Когда, заведя машину, он собирался тронуться, то обернулся назад и приподнял край пыльного грязного ковра – просто так, на всякий случай. В следующую секунду серые глаза на бледном лице широко распахнулись, и некоторое время смотрели на него слепо, а затем прояснились, и в них ожил страх. Женщина что-то замычала, но, поняв, что рот заткнут, быстро замолчала.
– Лежи тихо, – вполголоса приказал Прохоров. – Тогда не трону. Останешься цела и невредима.
«Все, поехали. С богом».
– Она-то останется, – мрачно сказали сбоку. – А вот ты – вряд ли.
Вздрогнув, Данила резко обернулся, и был тут же прижат за шею к спинке кресла. Твердые пальцы сомкнулись на его горле, и он захрипел, замахал руками, пытаясь освободиться, но почувствовал лишь, как в глазах темнеет.
– Не придуши его, – попросили с другой стороны, и давление на горло ослабло. Сквозь черные круги побагровевший Данила увидел, кто его держит, и почти не удивился – это оказался тот человек, что останавливался у Григория и за которым он, Данила, следил от самой деревни. Здоровяк стоял возле его сиденья и с невозмутимым лицом наблюдал за ним.
– Дергаться не надо, – предупредил он. – Руками там размахивать... ногами... А иначе может нехорошо получиться.
Сзади хлопнула дверца, раздался стон, и первый голос деловито произнес:
– Серега, нож есть? Долго возиться с его морскими узлами...
– Повозишься... – ответил здоровяк. – Ножей не ношу.
– Жалко. Потерпите, Виктория, сейчас все будет нормально.
Зрение окончательно вернулось к Прохорову, и, бросив взгляд в зеркало заднего вида, он рассмотрел парня, забравшегося на заднее сиденье, – светловолосого, худого, с ироничным выражением лица. Парень склонился над лежавшей молча женщиной и возился с узлами.
– С ней все в порядке? – озабоченно спросил Сергей, очевидно тоже удивленный ее молчанием.
Вместо Илюшина ответила Виктория, которую Макар первым делом освободил от кляпа.
– Да, все нормально... Все в порядке.
Голос у нее дрожал, но она нашла в себе силы сесть с помощью Илюшина. Макар распутал веревку на ее руках, и Виктория принялась растирать покрасневшие запястья, морщась при каждом движении.
– Ой-ой-ой... – совсем по-детски, жалобно сказала она. – Больно-то как... Господи, он кто?
– Вот это мы сейчас и выясним, – отозвался Сергей. – Макар, давай-ка мы его переправим в нашу машину. Угу?
– Угу.
Прохоров, ломавший голову над тем, как его будут переправлять, почувствовал, что в шею сбоку ткнулось что-то твердое и очень холодное. От неожиданности он дернулся.
– Выходишь из машины и идешь с сопровождающим назад, – тихо сказал ему на ухо тот, кого назвали Макаром. Голос у него изменился и стал такой же холодный и жесткий, как ствол пистолета, упиравшегося Прохорову в шею. – Я иду за вами следом. Шаг вправо-влево – выстрелю. Прыжок на месте считается попыткой улететь.
Данила что-то прохрипел в ответ, но получилось нечленораздельно.
– Что? – переспросил Илюшин. – Серега, ты его угробишь раньше времени. Дай человеку высказаться.
Хватка на горле слегка ослабла, и Прохоров смог выговорить то, что хотел.
– Не выстрелишь... – прошептал он, чувствуя себя так, будто в горло залили горячий свинец, и там он застыл. – На глазах у всех... Не выстрелишь, точно.
– На нас никто даже не посмотрит, – убедительно пообещал здоровяк.
– Нет, Серега, он прав. Опрометчиво пускать его в свободный поход, даже под дулом пистолета. А вдруг он под проезжающую машину сиганет? И прощай источник информации...
«Источник информации»? До Прохорова вдруг дошло. Эти люди не собирались сдавать его в милицию, они намеревались поговорить с ним. Это и облегчало дело, и усложняло.
– А если я не собираюсь ничего вам говорить? – Ему даже удалось усмехнуться.
– Собираешься, – заверил Бабкин, по-прежнему державший пальцы сомкнутыми у него на шее. – Ты просто сам еще не знаешь, что собираешься.
Он помолчал несколько секунд, оценивающе глядя на неподвижного Данилу, и распорядился:
– Макар, перебирайтесь с Викторией в нашу машину. А мы сейчас придем.
Ему беспрекословно подчинились. Хлопнула дверь, и Прохоров понял, что они остались одни: он – в салоне, здоровяк – рядом, возле приоткрытой дверцы. «Он что, собирается меня силой отсюда вытаскивать? – подумал Прохоров, незаметно напрягая и расслабляя группы мышц. – Ну давай, попробуй, красавец...»
Данила уже решил, куда ударит этого самонадеянного идиота, но тут ему в голову пришла новая мысль: возможно, убегать сейчас не стоит. Он ведь хотел поговорить с заказчицей расследования, и вряд ли ему представится другой шанс... Так, может, поехать с ними, пусть даже в качестве пленника?
Судорожно просчитывая варианты, Прохоров сказал себе, что эти люди отличаются наглостью, переходящей в глупость: полагают, что он, здоровый тридцатилетний мужик, позволит обращаться с собой как с бревном и станет послушно делать все, что они ему скажут... В другое время их отношение взбесило бы Данилу, но сейчас он понял, что это может сыграть ему на руку: тот, кто недооценивает противника, не сумеет противостоять ему в нужный момент.
