Князь. Записки стукача - Радзинский Эдвард Станиславович (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
Она, зная, что их не понимают и оттого не стесняясь, кричала:
– Это её адрес, знаю! Дай! Дай!
Но он в бешенстве швырнул обрывки в грязь. И, пробормотав проклятие, быстро пошел по улице… не забыв, правда, подобрать торт, который она бросила на мостовую.
Аня же, присев на корточки, яростно собирала разорванные бумажки… Меланхоличные немцы с удивлением смотрели на прилично одетую даму, темпераментно копошившуюся в грязи.
Один даже предложил ей помощь, но она то ли не поняла, то ли не услышала.
Я попытался уйти не замеченным, но был резко окликнут.
Сверкая глазами, она произнесла монолог:
– Не делайте вид, что вы нас не наблюдали! – (Боже, как она стала похожа на своего мужа! Даже выражением лица… Я не раз замечал, что верные собаки делаются похожи на хозяев.) – Да, ревную! – крикнула она исступленно. – Мой муж устроил мне ад! А обещал мне рай! Одна известная мне особа написала ему письмо. Он читал его на моих глазах! И сжег в камине. Я вся испачкалась – искала в камине остатки… Я уверена, что они встречаются… И они… они смеются надо мной… Вчера во сне он шептал ее имя, а утром бесстыдно рассказал, что она ему снилась. О, я не позволю надо мной смеяться! Вы видите этот адрес? Это ее адрес!
Действительно, на грязных обрывках прочитывался адрес.
– Проводите меня к ней немедленно!..
– Аня, милая! Зачем?
– Я выцарапаю ей глаза. Я заставлю ее уехать.
– Но если там… он?
– С ней?! – она даже закричала от восторженной ярости. – Если он там, я покончу с собой! Я выброшусь при них из окна! Я прокляну его. Он долго меня не забудет!
Бедный – он жил с вулканом… Точнее, это были два вулкана!
Еще точнее – он совсем свел с ума бедную Аню. Но безумие заразительно, и я пошел вместе с ней.
Мы шли, вернее, бежали. Тихие немцы испуганно оборачивались нам вслед.
Мы пришли (примчались) по адресу! Это оказался… ломбард! Где бедный игрок Федор Михайлович периодически закладывал свои вещи.
И тут наступило новое безумие – безумное раскаяние!
– О, бедный Федя! Как же я порчу ему жизнь! Он святой!.. Разве я виновата, что безумно люблю его? Он неистов – ему всего мало… Я так счастлива, что мы не в России. Там каждый день к нам приходили какие-то молодые курсистки! Чтобы напасть на него!.. Идемте к нему, он, конечно же, в читальне! Он работает ради нас! А я… я ужасный человек!
После раскаяния и кофе мы направились в читальню, где действительно застали Федора Михайловича за чтением «Московских ведомостей». Перед ним лежала целая стопка русских газет.
Он был в прекраснейшем настроении. Он, видно, ждал её. Они радостно обнялись. Она рыдала на глазах все тех же изумленных немцев…
После чего наконец был замечен я.
– А, это вы, юноша! Все путешествуете… Мы вот тоже приехали совсем недавно из Берлина. Стояли там всего день. Скучные немцы своею тупой сытостью успели расстроить мои нервы до злости… до припадка! «Ах, дер либер Августин, Августин, Августин…» – пропел он модную немецкую песенку. – Вот теперь приехали в Дрезден, ведем здесь тихую семейную жизнь. Как местные обыватели, регулярно после обеда гуляем в Большом саду, слушаем там бесплатную музыку, потом читаем вслух газеты, затем ложимся спать… Днем я работаю. А добрейшая Анна Григорьевна уходит осматривать старину. В ее характере я отметил бы решительное антикварство. Для нее, например, важное занятие – осматривать какую-нибудь глупую старую ратушу и описывать после своими стенографическими знаками… Она уже исписала пять книжек…
– Семь, – не преминула поправить Аня.
– Но пуще всего ее поразила местная галерея…
– Но и тебя, Федя… Федя час простоял, Алеша, перед рафаэлевской Мадонной. Он на скамью встал ногами, чтобы лучше рассмотреть. Его служитель прогнал. Федя в гневе чуть его не прибил.
Он добро расхохотался:
– Милая, как я тебе рад! Как хорошо, что ты сюда пришла! Она ведь ангел, Алеша… Милый юноша, женитесь побыстрее. Уверяю, убережетесь от многих ошибок. И, надеюсь, от главной – от игры… Алексей ехал, Аня, со мной в одном поезде. И потом на вокзале прятался за людьми, когда я рассказывал тебе о пагубности игры… Вы когда-нибудь играли, юноша?
– Играл вместе с тетушкой однажды.
– И что же?
– Она проиграла.
– И слава Богу! Остерегайтесь более играть, юноша.
– Об игре Федя все объяснит вам по-родственному.
– Всенепременно объясню. Ибо вижу в вас натуру нервную и оттого опасную. Потому вам особенно следует опасаться играть… Играть надо, много дней довольствуясь малым, если не везет… и не бросаться насильно на шанс. И главное, надо быть холодным, как из мрамора, и нечеловечески осторожным… – Он так загорелся, что мне показалось, он сейчас бросится играть.
Он понял, расхохотался:
– А я не могу быть из мрамора. Руки дрожат, мысли теряются… И, проигрывая, порой даже рад. Говорю себе: пусть! пусть! может, кончится все быстрее! Да нет! Продолжаешь играть и будто в бездну летишь… и остановиться нельзя… И как же сладко! На следующий день опять идешь… И ангел мой меня пускает.
«Попробовала бы не пустить!» – было на ее лице.
– Она, конечно, не рассказала вам все это, не пожаловалась на своего злодея. Ну что за ангел! Как утешает она меня, когда всё проиграно…
Она смотрела на него с обожанием, а он говорил всё это с нежнейшей улыбкой.
Как он был непохож на того злого отвратительного господина, которого я видел полчаса назад.
– Но теперь – баста! Сейчас засяду за работу… – Вдруг он остановился и посмотрел на меня почти с изумлением. Потом сказал медленно: – Кстати, Аня говорила мне, что вы хотели поступать в Земледельческую академию?
– Это было, это так.
– Тогда сам Бог послал вас ко мне… Я сейчас раздумываю… – Он помолчал. – Впрочем, прочтите сами. – И пододвинул ко мне стопку прочитанных им русских газет.
Наверху лежали «Московские ведомости»… Я начал читать и… задрожал! Оказалось, русские газеты все эти дни дружно писали… о моем гувернере и таинственном убийстве!
В Москве в пруду той самой Петровской земледельческой академии, куда я еще недавно собирался поступить, подо льдом было найдено спеленатое тело студента академии некоего Иванова. Шея несчастного была обмотана шарфом, в край которого завернут кирпич, лоб прошиблен острым орудием, в голове – пулевое отверстие. Кровавый след вел к гроту, где было совершено убийство.
Принимавших участие в убийстве поймали. Они и не отпирались… Оказалось, мой гувернер исполнил все, о чем говорил Бакунину. В патриархальной Петровской академии, где учились в основном провинциалы, он создал тайную организацию и назвал ее «Народная расправа».
Причем в Москве он повторил тот же трюк, что и в Женеве. Там он лгал Бакунину о мощной организации в России. В Москве лгал студентам о мощной революционной организации в Женеве, предъявляя все тот же документ за подписью Бакунина, который показывал мне.
И добился успеха. «Народная расправа» состояла уже из нескольких пятерок и соблюдала строжайшую дисциплину. Точное их число установить не удалось…
Удивительно, но Нечаев так и не успел сделать ничего революционного. Даже организовать простейших беспорядков. Организовал он только убийство одного из членов кружка – несчастного студента Иванова, который не захотел ему подчиняться. Все члены «Народной расправы», которых выявило следствие, были арестованы, но Нечаев… сумел скрыться. «Видимо, за границу», – писала газета.
«За границу», – с ужасом прочел я.
Когда я закончил чтение, Федор Михайлович попросил завтра же непременно навестить их.
Я пришел, когда Достоевский читал Ане вслух описание зверского убийства.
«Они заманили Иванова в грот. Кузнецов (один из студентов) схватил Иванова и повалил его у входа. Тогда Нечаев и еще два студента бросились на Иванова. Нечаев сел на грудь Иванова и стал его душить.
Кузнецов сидел на ногах, а остальные двое стояли около и ничего не делали. В это время Иванов крикнул: «За что вы меня бьете, что я сделал?» Но вскоре уже не кричал, хотя еще шевелился. Тогда Нечаев взял револьвер и прострелил голову Иванова…»
