Откровения Екатерины Медичи - Гортнер Кристофер Уильям (читать книги регистрация .TXT) 📗

— Да, — сказала я Бираго. — Передай ему, я приду.

Я стояла в тени дворца, заходящее солнце окрасило небо кровавым заревом. Ветер бился о башенки Сен-Жермена, сметая завесу дыма, которая стояла над Парижем. Монсеньор отказался внять моему совету. Эдикт против гугенотов вступил в действие, и менее чем за две недели в Париже было сожжено свыше сотни еретиков.

Начался террор. По словам Бираго, сотни гугенотов бежали на относительно безопасный юг, пытаясь укрыться от агентов кардинала, но те загоняли их, точно бессловесный скот. Время истекало. Если я ничего не сделаю, чтобы остановить монсеньора и Меченого, они превратят Францию в свою вотчину, убивая наших подданных и затыкая рот всякому дворянину, который осмелится выступить против них.

Я с волнением всматривалась в дальнюю вязовую рощу, когда на дорожке появился тот, кого я ждала.

Он шел уверенным шагом — человек среднего роста, в черном камзоле, с золотисто-рыжей бородой. Ему, как и мне, исполнилось сорок, и все же, когда он склонился передо мной, по лицу ему можно было дать больше.

— Ваше величество, могу я выразить искренние соболезнования?

— Благодарю, синьор. И тем более благодарю, что вы сумели прийти.

Я вдруг остро ощутила, как располнела с годами, как поседели мои волосы, которые трепал ветер. Я никогда не позволяла изменчивому отражению в зеркале дразнить меня; подобно многим женам, я слишком рано выучилась смирению. И вот теперь я испытала пугающее желание, чтобы во мне увидели женщину… но тут же устыдилась этого желания. Мой муж умер менее месяца назад. Как могла я даже задаться вопросом, нравлюсь ли мужчине, с которым за всю жизнь встречалась от силы дважды?

— Это я должен быть благодарен вам, мадам. Я опасался, что вы не захотите меня видеть.

— Мы ведь друзья, не так ли? — Я нахмурилась. — Прошло немало времени, но я не забыла, как вы были ко мне добры, когда я только приехала во Францию, и как вы много лет служили моему мужу.

— Мы были тогда намного моложе. — Колиньи улыбнулся.

Я опешила: его тон показался мне странным, едва ли не упрекающим. Разве он остался в Париже не ради встречи со мной?

— Полагаю, сударь, что это вы, а не я предпочитали сохранять дистанцию, — напомнила я. — Что до меня, я бы с радостью приняла вас при дворе.

— Это правда. — Колиньи склонил голову. — Вы же знаете, ваше величество, я никогда не любил бывать при дворе.

— Знаю. — Я помолчала. — И тем не менее вы здесь.

После этих слов я смолкла, в затянувшейся тишине пристально разглядывая его.

Он изменился, стал как-то жестче и казался настороженным, словно опыт научил его скрывать свои чувства. Но это не убавило ему привлекательности; пожалуй, он стал даже лучше теперь, когда возраст пришел в соответствие с его серьезным характером, что усилило обаяние.

И однако мой дар никак не проявил себя. Я ничего не почувствовала в Колиньи, ровным счетом ничего.

Сомнения овладели мной. Не совершила ли я ошибку, тайно встретившись с этим человеком? Если узнают Гизы, я рискую потерять и те скромные привилегии, которые остались; меня обвинят в изменническом заговоре с человеком, подозреваемом в ереси.

Зато Колиньи словно прочел мои мысли, ибо сказал:

— Если у вашего величества есть хоть какая-то причина сожалеть об этой встрече, я немедля уйду и не затаю ни малейшей обиды.

— Я беспокоюсь за вас. — Я смутилась при мысли, что он видит меня насквозь. — Насколько я понимаю, монсеньор кардинал приставил к вам шпионов.

— Это так. С тех самых пор, как мой дядя покинул двор, монсеньор обратил свои подозрения на меня. Нынче вечером я ускользнул от его людей, о чем ему, без сомнения, сообщат, но тем не менее они за мной следят.

— И у них… — Я запнулась, судорожно вздохнула. — У них есть причина подозревать вас?

— Я не делаю секрета из своих разногласий с Гизами, — глядя на меня, без колебаний ответил он. Я и позабыла, как часто придворные затрудняются при разговоре смотреть в глаза, и сейчас искренность Колиньи приятно поразила меня, но в то же время привела в замешательство. — Они станут использовать вашего сына ради достижения своих целей. Они уже теперь стремятся ввести во Франции инквизицию, хотя казни невинных погубят доброе имя нашего монарха.

Колиньи говорил именно то, что я желала услышать, будто исполнял свою роль в написанной мною пьесе. Мне хотелось доверять ему, и все же я колебалась, не решаясь перейти к сути дела.

— Многие гугенотские пасторы с надеждой взирают на вас, — прибавил он, почуяв мои сомнения. — Им известно, что вы советовали покойному королю проявлять терпимость в вопросах веры, и они просили меня воззвать к вашему чувству справедливости.

— Им это известно? — опешив, пробормотала я.

— Ничто, происходящее при дворе, не остается тайной. — Колиньи улыбнулся. — И сторонников новой веры там предостаточно. Хотя это ненадолго, если монсеньор добьется своего.

Он застиг меня врасплох. Я вдруг осознала, что по-прежнему почти ничего не знаю ни о вере, которую кардинал столь твердо вознамерился уничтожить, ни о ее приверженцах.

— Лестно слышать. Но теперь, когда мой муж умер, у меня нет никакой власти при дворе. К тому же я католичка. Тем не менее, в отличие от Гизов, я не считаю казни необходимыми.

Колиньи отвернулся. Профиль его был четко виден на фоне подступающей темноты.

— Казни, — проговорил он тихо, — это хаос.

В голосе его прозвучал такой жар, что внезапно я поняла, почему Гизы не спускают глаз с этого человека. Он обладал врожденными качествами истинного вождя, и теперь, с приходом зрелости, эти качества ярко проявились. Подвернись ему подходящая возможность, он стал бы великолепен — и смертельно опасен.

— По всей Франции эдикт кардинала побуждает католиков к грабежам и убийствам. — Колиньи вновь повернулся ко мне. — Пускай мы не исповедуем католическую веру, но все же мы французы. Только вам под силу убедить короля отменить этот эдикт, чтобы мы могли жить и веровать в мире.

Мы…

Вопрос обжигал мне губы. Я должна была задать его — теперь это стало уже неизбежно.

— Синьор, вы защищаете гугенотов, потому что вы тоже гугенот?

— Я перешел в протестантскую веру несколько лет назад, — без промедления ответил Колиньи. — Я не скрывал этого, но и не кричал об этом на каждом углу. — Улыбка его стала шире и этим придала лицу неожиданно лукавое выражение. — Вам следует знать, что я просил о месте в Совете, освободившемся после моего дяди, и получил отказ. Монсеньор и Меченый никогда не допустят, чтобы я сидел за одним с ними столом. При таком положении дел у меня нет иного выхода, как только уехать в Шатильон, к жене и сыну.

Жена… у него есть жена. Жена и сын… семья…

— Простите, — пробормотала я. — Я не знала, что вы женаты.

— Мы с Шарлоттой сыграли свадьбу два года назад. Мы были помолвлены в детстве, но сочетаться браком решили лишь недавно. С возрастом обретаешь умение ценить простые стороны жизни. Семья — ее наиболее простая, но и наиболее драгоценная сторона.

— Понимаю, — сказала я, хотя на самом деле не понимала.

Интересы семьи для меня всегда были превыше всего, однако я никогда не относила ее к простым сторонам жизни — ни как Медичи, ни как мать Валуа.

— Вы любите свою жену?

— О да! Я отложил возвращение к ней, потому что хотел повидаться с вашим величеством.

— Зовите меня Екатериной.

Я встретилась с ним взглядом; глаза его были необыкновенно глубоки, но в то же время совершенно непроницаемы, словно покрытые льдом озера. Он мог оказаться союзником, в котором я нуждалась; с его помощью я могла бы низвергнуть Гизов и вернуть Франциску королевство. Когда-нибудь… но не сейчас. Сейчас я слишком слаба, а он чересчур уязвим.

— Вам надлежит знать, что я уезжаю не по собственной воле, — добавил Колиньи. — И не намерен всегда оставаться в стороне.

— Знаю. — Я улыбнулась ему. — Обещаю сделать все возможное ради отмены эдикта и поскорее ввести вас в Совет. Я уверена, вместе мы сможем добиться многого.