Королева в услужении - Лофтс Нора (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
И она с обычным спокойствием, которое всегда выводило Генриха из себя, сказала:
— К чему затрагивать этот несущественный вопрос? Какое имеет значение, где я окажусь? Ведь мы обсуждаем судьбы Ричарда и Иоанна.
От сдерживаемой ярости краска бросилась в лицо Генриху, и глаза налились кровью.
— Скажите мне прямо, — потребовал он, — согласны вы или нет?
— Лишить Ричарда наследства? Не стану и не могу. Никто не может, ни вы и никто другой. Я вовсе не упрямая, Генрих, и согласна с вами, что Ричарду следует больше времени проводить в Англии. Я готова помочь вам убедить его в этом, но я не могу отобрать у него то, что принадлежит ему по праву. Вы с вашим уважением к законам прекрасно знаете, что, если бы даже он скверно управлял, был прикован к постели или сошел с ума, он все равно остался бы герцогом Аквитанским.
— Вы могли бы пойти мне навстречу, но я все-таки добьюсь своего. Не в моих силах сделать Иоанна герцогом Аквитанским против вашей воли, это правда, однако у меня есть средство остановить Ричарда. Я упрячу его в Тауэр немного поостыть. У меня достаточно доказательств о его заговоре с королем Франции, чтобы обезглавить его за измену! Вы удивлены?
— Нисколько. Ричарда всегда влекло к тем, кто смотрел на него как на взрослого человека, а не как на ребенка. А ваше отношение ко мне едва ли усилят у моего сына верноподданнические чувства к вам.
— Во избежание конфликта мне придется слегка его урезонить. Он сейчас рядом бренчит на лютне, безоружный и ничего не подозревающий. Если вы не измените своего решения, он уже к полуночи очутится в Тауэре и будет находиться там до тех пор, пока не покорится. А Иоанн тем временем поедет в Аквитанию в качестве его представителя. Вы недооцениваете Иоанна. Когда захочет, он может быть очень обходительным, и аквитанцам, возможно, он понравится скорее, чем вы думаете. По крайней мере, он не станет постоянно вертеться подле короля Франции. Он мой преданный сын. Я даю вам еще один шанс принять мое предложение, иначе вы отправитесь в Винчестер, а Ричард — в Тауэр.
— Вы, Генрих, упускаете из виду одно весьма важное обстоятельство, — проговорила Альенора спокойно. — Ричард уже совершеннолетний. Я могу сделать выбор за себя, но я бы не рискнула выбирать за него. Возможно, он действительно предпочтет сидеть в канцелярии канцлера, а не в Тауэре. Думаю, что большинство людей поступили бы именно так. Почему бы не позвать его и не спросить самого?
Генрих какое-то время пристально смотрел на Альенору, и постепенно до него дошел весь важный смысл ее речи. И он подумал: «Какая все-таки она сообразительная! По сути, я должен позвать его и сказать: «Или ты обещаешь, вернувшись домой, беспрекословно слушаться меня, или же твоя мать поедет обратно в Винчестер». Она точно знает, что он выберет; таким путем она, сохраняя видимость собственной твердости, остается на свободе, а я добьюсь своего… Хитро задумано».
Подойдя к двери, он распахнул ее. В комнату ворвались музыка и веселые голоса. Генрих крикнул с порога, и наступила тишина, затем в кабинет вошел Ричард, улыбка уступила место выражению настороженности, которое неизменно появлялось в присутствии отца.
— Лучше вы сами объясните ему ситуацию, — сказала Альенора, поднимаясь и приближаясь к столу, на котором в канделябре горели четыре высокие свечки.
— Дело вот в чем, Ричард, — начал Генрих преувеличенно легко и бойко: высказать свое несправедливое предложение своему наследнику вот так прямо в лицо было не совсем просто.
— Ваша мать и я…
Больше он ничего не успел сказать, потому что Альенора пронзительно вскрикнула и стала удивительно беспомощна для такой находчивой женщины хлопать руками по своей длинной головной накидке, которая, коснувшись пламени свечей, мгновенно вспыхнула.
Подбежав к ней, Ричард стал руками сбивать огонь, ей на помощь хотел поспешить и Генрих, но Альенора крикнула:
— О мои волосы, быстрее воды!
Генрих, спотыкаясь, бросился к двери, а Альенора настойчиво зашептала Ричарду:
— Садись на лошадь и скачи в Дувр. Нигде не останавливайся. Он хочет тебя заключить в Тауэр.
В соседней комнате король кричал, чтобы принесли воды. Кто-то сказал: «Пиво не хуже», — и в комнату вбежали Генрих, Иоанн и молодые женщины. На голову Альеноре вылили целую кружку пива, а поэтому она не увидела, как исчез Ричард. Альенора заявила, что ей дурно, и ее усадили на стул. Алис стала стирать с лица Альеноры остатки пива и сажу, а Маржери выбирала у нее из волос обгоревшие лохмотья накидки. Иоанн принес скамеечку для ног, а Генрих, досадуя на перерыв в важном разговоре, предложил Альеноре вина, которое почему-то пролилось ей на платье, после чего возникла небольшая суматоха: одни стряхивали вино с ее одежды, другие вновь наполняли чашу. И все это время Альенора с неистово бьющимся сердцем считала минуты.
Потом начались неизбежные расспросы о причинах случившегося, и Альенора, как-то неуверенно смеясь, сказала:
— Я была просто невнимательной, отвыкла от тонких длинных накидок и четырехсвечовых канделябров. Впредь мне нужно быть более осторожной!
Поскольку эти слова вновь напомнили всем присутствующим о Винчестере, наступило неловкое молчание, а потом сразу заговорили несколько человек.
И таким образом прошло довольно много времени, прежде чем Генрих, оглядевшись по сторонам, спросил:
— Где Ричард? Куда он подевался?
Глава 18
И вот Альенора вновь оказалась в Винчестере. И когда она оглядывалась назад, прежние условия содержания представлялись ей прямо-таки роскошными. Даже в короткие зимние дни ей полагалась только одна свеча, и приходилось ложиться в постель, как только свеча догорала. В самые трескучие морозы на топку выдавались лишь торф и сырые дрова, которые больше дымили, чем горели. Пища стала еще скуднее и хуже приготовленной. Изменилась также и манера поведения Николаса Саксамского и лорда де Гланвилла, изредка посещавшего ее. Они всегда были жесткими тюремщиками, теперь же они совсем обнаглели.
Было ясно, что Генрих решил или сломить ее дух, или же наказывать ее ежедневно за непокорность с помощью бесчисленных мелких придирок и неудобств.
Когда она вернулась в свою прежнюю комнату, то обнаружила, что исчезли и лютня, и шахматы, и принадлежности для рукоделия, а на столе у окна, где постепенно накапливалась пыль, появилось что-то новое: роговая чернильница, свежезаточенное гусиное перо и пергамент — Целая баранья шкура. Пергамент был уже исписан довольно красивым почерком: три аккуратных столбика на трех языках: сверху — на латинском, в середине — на аквитанском диалекте французского языка и внизу — на обыкновенном английском языке, только что признанным в качестве государственного. Все три текста начинались одинаково:
«Я, Альенора, герцогиня Аквитанская и графиня де Пуатье, будучи в здравом уме и твердой памяти и действуя по своей воде…» — и далее на трех языках в витиеватых юридических выражениях говорилось о том, что она забирает у своего сына Ричарда титул и «все права на наследование ее владений и передает их своему сыну Иоанну». В конце каждого столбика было оставлено свободное пространство для подписи и печати. В небольшой коробочке рядом с чернильницей лежали воск и маленькая золотая печатка.
— С этого момента, — заявил Генрих, — вы — свой собственный тюремщик. Ключ в ваших руках!
Смотря на пергамент, Альенора часто радовалась, что Генрих счел возможным отослать ее назад в Винчестер без Амарии. В первый момент эта мера показалась особенно жестокой, но потом Альенора посмотрела на нее иначе. Амария почти наверняка стала бы умолять ее подписать документ и повернуть ключ в тюремной двери. Теперь же вместо Амарии ей прислуживала безобразная хромая старуха, которую выбрал Николас Саксамский. Звали ее Кейт, в молодости она в качестве прачки скиталась с каким-то военным отрядом, пережила длительную осаду, чуть не умерла с голоду и потеряла все зубы. Единственный сохранившийся клык выступал над сморщенной нижней губой, как моржовый бивень. Лучники, на которых она стирала и с которыми голодала, находились на службе у королевы; имя ее Кейт забыла, но, выслушав позднее историю старухи, Альенора догадалась, что речь идет, должно быть, о Матильде — матери Генриха II. После всех страданий во время осады Кейт терпеть не могла королев. По мнению Генриха и Николаса Саксамского, она была идеальной служанкой для упрямой королевы Альеноры, и в первые три месяца заточения старуха старалась причинять ей как можно больше неудобств.
