Любовник богини - Арсеньева Елена (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
Пустые проломы окон, поросшие вековыми растениями, чудились глазами великанов, которые хмуро наблюдали за пришлецами, нарушившими их покой. И у Вареньки стало полегче на душе, когда они ушли из-под взоров этих недремлющих очей, укрывшись в почти неповрежденном храме – только свод его оказался разрушен.
– Мы будем спать под луной? – спросил Василий, и Вареньке почудилась тревога в его голосе.
– Я вернусь до наступления полуночи, о господин, – ответил Нараян. – Мертвый город – худое место для ночевки.
– Почему? Черти шалят? – усмехнулся Василий так беспечно, что Варенька почему-то подумала: наверняка он мальчишкой ходил ночью на кладбище, чтобы доказать свою храбрость – не то друзьям, не то себе самому.
– Демоны тебе не страшны, – кивнул Нараян, словно подумал о том же самом. – Однако тотчас после полуночи эти развалины оживут. Из-под каждого куста, из подвалов каждого дворца начнут вылезать для ночного разбоя гиены и тигры, не говоря о шакалах и диких кошках… Так что время от полуночи до рассвета пройдет в рукопашной схватке с этим зверьем, а то и с кем-то похуже. Но я вернусь раньше.
– Однако луна взойдет еще раньше… – пробормотал Василий так тихо, что Нараян его, очевидно, не расслышал.
– Когда трижды прокричит павлин, знайте: это возвращаюсь я, – предупредил он.
– Зачем подавать знак? Кто сюда еще забредет, скажи на милость? – удивился Василий, однако Нараян ничего больше не сказал, только помог собрать сухие ветки для костра, зажег его каким-то полукруглым камнем – с той легкостью, которой обладают только факиры, так что невольно думаешь, будто огонь вспыхнул от движений их рук, – а потом ушел, сложив ладони в намасте, поклонившись и обведя Вареньку и Василия таким взглядом, что девушке почудилось, будто Нараян заключил их в некий магический круг.
Но это не был круг, соединяющий людей! Вареньке почему-то показалось, будто Нараян опустил между ними завесу густой тьмы, которую им непрестанно нужно преодолевать. Откуда появилось это ощущение, она не знала, однако Василий тоже что-то почувствовал. Во всяком случае, он старался не глядеть на Вареньку, а потом с явным облегчением провозгласил, что Нараян, разумеется, не успеет обернуться до полуночи, а коли так, не миновать им ночевать в этом зверинце. И он не намерен сидеть сложа руки, пока не укрепит оборону. Он кое-что видел тут, по пути…
С этими словами Василий исчез.
Варенька села в уголке, обняв руками колени и незряче уставясь на кожаный мешок с водою и гроздь бананов – их ужин. Она уже и не помнила, когда ела в последний раз. Кажется, в шатре, перед нападением. Есть, впрочем, не хотелось. Еще по пути от Башни Молчания Нараян дал им с Василием какие-то зеленые листочки и велел держать их во рту всю дорогу. Прохладный влажный вкус не только помогал переносить зной, но и перебивал жажду и голод. Поэтому Варенька даже руку не протянула к сахарным желтым бананам, а тяжело, тоскливо вздохнула. Ее не оставляло ощущение, что Василий отправился вовсе не за оружием, а просто сбежал от нее. Да, что-то произошло: исчезло то чувство безоглядного доверия, единства душ и слияния сердец, которое пронзило их на Башне Молчания. Теперь некая тьма разъединила их… но она же странным образом притягивала их друг к другу. Это было противоречиво, необъяснимо, однако Варенька ощущала это всем существом своим. Она знала: костра, зажженного Нараяном, достаточно, чтобы держать на расстоянии зверей. Но его свет слишком тускл, чтобы рассеять ночную тьму, которая растворит собою все преграды, возникшие между двумя людьми. Особенно если они оба этого захотят. Если оба возжелают…
У нее вдруг загорелись щеки. Почему-то невмоготу сделалось вот так сидеть и ждать.
Нервным движением схватив обломок мрамора, она вдруг бросила его куда глаза глядят.
Стая зеленых попугаев взвилась из куста, сверкая в последних солнечных лучах, словно летающие изумруды. Издавая резкие крики, птицы унеслись под защиту другого куста.
Варенька поглядела им вслед – и ей почему-то стало легче. Словно птицы унесли с собою сеть, которой она была опутана! Повела глазами – и словно впервые увидела, что по каменному полуразрушенному своду, перегоняя друг друга, неслись прекрасно изображенные полукони-полуптицы, крылатые обитатели небесной сферы, прекрасные апсары…
Ниже ракшасы-чудища сплетались с полузмеями-нагами и зловеще-прекрасными нагинями, и вселенский змей Шеша беспощадно стискивал их своими сверкающими кольцами.
«Они все живут здесь, как в заколдованном сне, – подумала Варенька. – Может быть, чего-то ждут от нас… что мы разбудим их, вернем их к жизни! Но как?»
Она поднялась и пошла вокруг широкой площадки, разглядывая кружево орнаментов, вслушиваясь в прерывистую музыку полурухнувших арок, колонн, сводов. Она никак не могла понять, какому богу посвящен этот храм: здесь были изваяния или изображения почти всех неземных существ индуизма, однако Варенька внезапно разглядела, что все они предавались друг с другом любви.
Ганеша ласкал хоботом свою супругу Сиддхи, блаженно раскинувшуюся у него на коленях, а она, сладострастно и лукаво улыбаясь, сжимала его мощное копье. Шива и Шакти обменивались блаженством, сидя с разверстыми и соединенными чреслами на цветке лотоса. Парвати сплетала с Шивой ноги. Вишну соединялся с прекрасной Лакшми, нежно глядел ей в глаза, словно их духовный союз доставлял ему большее наслаждение, чем слияние тел. Кама уступал своей дерзкой Рати. Радха приближалась к Кришне на последней ступени любовного исступления…
Варенька стиснула руки. Почему она не увидела этих изображений сразу, чуть только Нараян привел их сюда? Или их не было? Или они только что сошлись из сумеречной мглы, стремительно опускающейся на Мертвый город, будто ловчая сеть на добычу?
Что-то загрохотало за спиной. Варенька так и подскочила и даже перекрестилась, увидав бесформенную фигуру, из которой во все стороны торчали оконечники стрел, копий и лезвия. Святой животворящий крест помог: железный призрак рассыпался, выпустив на волю Василия. Тюрбан свой он где-то потерял, светлые волосы были взъерошены, и Варенька торопливо перевела взгляд на лязгающую гору, сваленную у его ног. Созерцать смертоносный блеск металла было куда безопаснее, чем смотреть в его сверкающие глаза!
– Это… что? – спросила она с запинкою. – Столько сабель?!
– Ну уж нет, сабель тут только три! – с видом высочайшего мужского превосходства объяснил Василий. – Вот эта, с бархатной рукоятью, – кунда, она очень древняя; прямая – тальвар и кривая – пюлуар. А остальные все ножи. Видишь, кривой кукри – им просекают путь в джунглях; кора – широкий плоский нож. Вот этот кинжал с двойным лезвием – кутар, а моголы называют его джамдар-куттар. Нет, анкус – это не оружие, это стрекало для слона, я его просто так прихватил, на всякий случай. Каргас – нож для жертвоприношений, видишь, он совсем другой, чем кхадху, которым убивают во имя Кали.
В свете костра тускло блеснул металл. Варенька содрогнулась, и Василий, поняв свою оплошность, с деланным оживлением воскликнул:
– А вот это – просто редкость, я даже не ожидал, что ее найду! Это ханда, меч, а при нем латунная рукавица. В музее Азиатского общества такой нет, клянусь! А это… нет, где же чакра? – Он суматошно огляделся. – Чакра… метательный круг с лезвием острее бритвы, который после броска возвращается к своему хозяину… неужели я его где-то выронил?
И с этими словами Василий снова шагнул к лестнице – с явными намерениями искать свою треклятую чакру.
– Подожди! – в паническом ужасе, что он снова уйдет, воскликнула Варенька. – Ты… ты не сказал еще про этот топор!
– Табар, – поправил Василий. – Он называется табар.
– Топор – табар? – Как ни были натянуты нервы Вареньки, она не смогла не улыбнуться: – Топор – табар! Да ведь это почти одно и то же слово! Нет, все-таки не зря говорят, что санскрит породил все языки мира! Веды – ты слышал про Веды? Веды для индуса – это все знание о мире! А по-русски ведать – знать. Мать – мата, матар. На санскрите шивате – двигаться, приходить в движение. Шевелиться!
