Корсар и роза - Модиньяни Ева (библиотека книг .txt) 📗
Оглушенная, она с трудом поднялась на ноги. Изуродованное раной лицо мужа превратилось в застывшую маску боли.
Тоньино съежился, закрыв лицо руками, и начал всхлипывать.
— Прости меня, Лена. Я потерял голову, — шептал он.
Лена припомнила все затрещины, подзатыльники и оплеухи, которые ей пришлось снести в детстве. Ее отец, сестра, братья били ее жестоко и безжалостно. Этого она никогда больше не допустит. Никто и никогда больше не посмеет ударить ее или оскорбить. Даже муж.
Он подошел к ней и робко протянул руку, чтобы ее приласкать.
— Не прикасайся ко мне! — отстранилась Лена.
— Умоляю тебя, Лена, прости меня, — принялся просить Тоньино.
— Я тебе сказала, не тронь меня! — крикнула она, наклонившись и пытаясь нащупать на полу обломки своих очков. — Чего тебе от меня надо? Ты же обо мне ничегошеньки не знаешь! — бросила Лена ему в лицо. — Ты даже представить себе не можешь, чего только мне в жизни пришлось натерпеться! Сколько жестокости, издевательств… Всегда находился кто-то, кому доставляло удовольствие меня бить, просто чтобы сделать мне больно. Без всякой причины. Ты же знал, что я тебя не люблю, когда женился на мне. И не говори, что не знал! А теперь ты же меня оскорбляешь. Чего ты от меня ждешь, если сам себя ни капельки не уважаешь, если сам унизился настолько, что женился на женщине, которая не хотела за тебя выходить?
Она поднялась, держа в руке подобранные с полу осколки линз. Тоньино вжался в угол рядом с буфетом, плача и закрывая лицо рукавом. Он оплакивал смерть отца и предательство жены, свое уродство и свою безнадежную любовь.
— Плачь, плачь, оплакивай свою низость! Ты меня купил, как вещь. Стыдись, — попрекнула его Лена.
— Я тебя любил, — ответил он, давясь рыданиями. — Я был так влюблен, что пошел бы на что угодно, лишь бы тебя заполучить. Ты говоришь, что я о тебе ничего не знаю. Ладно, допустим. Но ты-то знаешь, каково мне было ночевать на чердаке? Я считал часы и молился, чтобы поскорее наступило утро и я мог бы снова тебя увидеть. Я радовался каждой встрече. Я хотел тебя всем существом и не смел коснуться пальцем. Я говорил себе, что недостоин обладать таким чудом, как ты. Когда я возвращался домой по вечерам, после целого дня работы в поле, и ты шла по двору мне навстречу, я благодарил небо за то, что ты не сбежала от меня. Я все думал, что ты можешь бросить меня и уйти, эта мысль приводила меня в ужас. Я говорил себе: «Тоньино, ты несчастный урод, ты невежда. Разве тебя может полюбить эта маленькая Мадонна?» Я вознес тебя на алтарь. Если бы ты сама не попросила, я бы ни за что не осмелился лечь с тобой в постель. Но, богом клянусь, я не знал, что ты любишь другого. Да к тому же еще моего друга.
— А если бы знал, что бы ты сделал? — с горечью спросила Лена.
Он не ответил, и она продолжала:
— Я ухожу, Тоньино. Я намерена оставить тебя. Не для того, чтобы бежать со Спартаком, потому что твой лучший друг давно уже меня не волнует. Просто я хочу быть от тебя подальше. — Лена сунула в карман разбитые очки и схватила с вешалки пальто.
Тоньино подошел к ней и сказал едва слышно:
— Прошу тебя, Лена, прости меня. Я просто совсем сдурел от ревности. Не покидай меня. Если ты меня еще хоть чуточку любишь, останься со мной.
Лена почувствовала глубокую жалость к мужу. Да, он был уродлив, и он ударил ее, но ведь он так сильно ее любил. Если бы она ушла, его сердце было бы разбито, а имя покрыто позором. Она подумала о несчастье, поразившем Тоньино и Джентилину, об их горе.
— Я тебя не оставляю, — прошептала Лена, покорившись судьбе.
— Сможешь забыть все те гадости, что я тебе наговорил? — робко спросил он.
Они обнялись и заплакали вместе. И все же что-то в их отношениях в этот страшный рождественский день надломилось и разладилось навсегда.
Глава 6
Оставив за спиной Пьяцца-Гранде, Спартак углубился в переулок Санта-Чечилия. Его башмаки выбивали дробь на мостовой, гулким эхом перекатываясь от фасада к фасаду тянувшихся по обеим сторонам переулка старинных особняков. Вокруг не было ни души.
Темно-синее пальто добротной английской шерсти, теплый шарф и шляпа с широкими полями все-таки не могли в должной мере защитить его от пронизывающего холода. В руке он нес пакет со сладостями, только что купленными в кондитерской под портиками.
Он подошел к подъезду обветшалого особняка XVII века, заселенного лавочниками и ремесленниками, открыл дверь и стал подниматься по широкой каменной лестнице, ведущей на второй этаж, а потом свернул на более узкую и крутую лесенку с коваными железными перилами и дошел до четвертого этажа. Остановился он перед одной из дверей в глубине тесного, погруженного в полутьму коридора. На железной эмалированной табличке красовалась надпись: «Гельфи Эмилио».
Спартак отыскал под половичком ключ, вставил его в замочную скважину и повернул, стараясь как можно меньше шуметь. Оставив дверь чуть приоткрытой, он пересек крошечную прихожую и вошел в кухню.
Поставив пакет с пирожными на стол, Спартак освободился от пальто и шляпы, но оставил на шее шарф. В кухне стоял немыслимый холод, небольшая круглая чугунная печка, выкрашенная серебрянкой, была погашена. Спартак заполнил ее дровами и бумагой, разжег огонь, закрыл заслонку и увидел сквозь щели, как поднялось пламя. После этого он наполнил водой кофейник, поставил его на печку и огляделся по сторонам. В квартире, несмотря на то, что в ней обитал холостяк, был относительный порядок. Спартак распахнул дверь, ведущую в спальню, чтобы в нее проникало тепло от печки, вошел и, как обычно, застелил постель свежими, вынутыми из комода простынями.
Каждую субботу Эмилио Гельфи отправлялся из Луго вечерним поездом в Римини к своей любовнице. Она была замужем за железнодорожником, который работал на линии Рим — Вена. Муж уезжал из дома в пятницу вечером, а возвращался в понедельник. Эмилио оставлял ключи под половиком для Спартака, чтобы тот мог располагать его скромным холостяцким жилищем для воскресных встреч с Альбертой, учительницей начальных классов, с которой познакомился больше двух лет назад в ресторанчике под городской стеной.
Их роман продолжался с переменным успехом с тех самых пор. Все в городе об этом знали, но не осмеливались злословить.
Спартак уже разглаживал последние складочки на постели, когда появилась Альберта. Она тихонько закрыла за собой входную дверь и вошла в комнату.
— Привет! — весело поздоровалась Альберта.
Спартак с улыбкой чмокнул ее в щеку.
— Я поставил воду на огонь. Сейчас мы выпьем кофе с пирожными, это поможет тебе согреться.
Альберта пользовалась духами, которые ему не нравились. Едва заслышав их запах, он невольно вспоминал чистый природный аромат вереска и роз, исходивший от маленькой строптивой дикарки, которую ему никак не удавалось забыть.
— Отличная мысль, — сказала Альберта и, вернувшись в кухню, придвинула стул к печке. — У меня ноги заледенели, — объявила она, зябко поеживаясь.
Спартак опустился возле нее на колени, снял коричневые прюнелевые башмачки и принялся растирать одну ступню.
— Сейчас я тебя согрею, — заверил он, водя руками вверх-вниз по ее ноге и как бы невзначай расстегивая резинки на поясе.
Альберта взвизгнула от удовольствия. Она еще не успела снять ни пальто, ни шерстяную шапочку, под которой скрывалась шелковистая масса медно-рыжих кудряшек.
— А ну-ка прочь руки! Сперва я хочу знать, как ты провел эту неделю.
— В университете профессор Лампедуза прочел замечательную лекцию. Пришло письмо от доктора Корбани. Он меня очень хвалит. Моя сестра Миранда сильно болела: температура за сорок и бред. Но сейчас она уже поправляется, — шутливо отрапортовал Спартак.
— Мой отец тоже болен. У него ужасный кашель. Говорят, есть угроза бронхопневмонии. Этот холод нас просто убивает, — озабоченно заметила она.
Февраль выдался особенно суровый, неделями подряд температура опускалась по ночам до десяти градусов ниже нуля.
