Моряна - Черненко Александр Иванович (читать книги полные .txt) 📗
— И чего я не расспросил Ильиничну как следует про Катюшу! — взволнованно сказал Костя, когда опомнился и увидел в руке странички Катюшиного письма.
Он только сейчас заметил, что стоит у забора дойкинского двора, словно кого-то поджидая.
— Чего это я...
Тревожно взглянув по сторонам — не смеется ли кто-нибудь над ним, — Костя сунул письмо в карман и, бережно ощупывая его, зашагал по тихой улочке к протоку.
В поселке притаилась пустынная тишина; ловцы, рыбачки и дети были на берегу, откуда доносились глухой говор, звяканье цепей, отдельные выкрики.
Чувство гнетущей раздвоенности охватило Костю. Незадача с подготовкой к путине тяготила его, и он с тревогой ожидал возвращения Андрея Палыча. Письмо же Катюши приятно волновало его, рождало радостные мысли о встрече с ней, в то же время письмо заставляло его думать о том, о чем говорил недавно Лешка, — о борьбе с рыбниками.
Но видя, как на берегу копошатся ловцы, готовясь к выходу в море, Костя снова задумчиво оглядывал Сазаний проток, по которому вот-вот должен был возвратиться из района Андрей Палыч... И опять возникало перед ним письмо Катюши, и с еще большей силой его охватывало волнение. Увидев же, как иной ловец с ворохом сетей на плечах спешил на берег, Костя, будто просыпаясь, снова думал о путине, об Андрее Палыче, о Лешке. А зажатые в руке странички Катюшиного письма упорно возвращали к мыслям о ней...
Под конец эти мысли овладели им окончательно; и, не замечая того, как не замечает иногда ловец, когда опустит весла, чтобы подымить махоркой, и лодка сама скользит по течению, — Костя задумчиво шагал к широко разбросанным камышовым шишам.
Когда проходил он мимо последнего двора, его кто-то громко окликнул:
— Ко-остя!
От мазанки, что стояла на самом краю поселка, отделился Антон и неторопливо пошел навстречу Косте.
— Мое почтенье, Костя!
Они пожали друг другу руки.
— Как жинка? — спросил Бушлак.
— Не спрашивай! — Антон безнадежно махнул рукой. — Никак не помереть ей... Лежит, а не помирает. Ты знаешь, хотел я... Думалось, с весны сам буду хозяевать. А ей все молочка да яичек, того да сего... Бабку-то Анюту не захотела. По зарез, видишь ли, спонадобился ей доктор. И он тоже под ее дудочку — кормить, слышь, побольше жинку надо. Она и пошла пуще прежнего: «Молочка, яичек»... А всему виной Митрий Казак. Заходил он как-то ко мне, говорили об артели. Ну, и насказал жинке: доктор, дескать, вылечит непременно, а бабка Анюта в могилу угонит...
Антон помолчал, громко вздохнул.
— Сполна мне теперь и не справиться. Порастранжирил я деньжата. А она все свое... После доктора-то, знаешь, вроде и на самом деле полегчало ей. Даже сама с постели начала подыматься. И харчи разные откуда-то в достатке появились, — говорит, добрые люди дают. А мне что — пусть дают!.. Мне бы только еще сотнягу-полторы достать — и баста! Сам хозяин!
Он мечтательно улыбнулся, но тут же посуровел, нахмурился.
— А где же достанешь-то?.. И сойтись ежели — не найти мне подходящего ловца. У вас вот с Андрей Палычем и Лешкой своя компания, да и то теперь, кажется, дело обернулось решкой — после шургана-то!
Антон тоскливо посмотрел вдоль улочки: в конце ее виднелся засиненный край протока. Оттуда доносились отзвуки предпутинной суеты: стук топоров, грохот шестов, приглушенные голоса.
— Ну, а Андрей Палыч как? — наконец, после долгого раздумья спросил Антон.
— Ожидаем со дня на день, с часу на час.
— А мне, видно, опять к Алексею Фаддеичу придется... — Антон задумался.
— Обожди! Андрей Палыч вот-вот заявится.
— А чего ждать-то?
— Артель будем организовывать!
— Артель?.. — Антон недоверчиво покосился на Костю, подумал. — Посмотрим... — и, приподняв на прощанье шапку, вразвалку поплелся на берег протока.
Глава вторая
На песчаном пологом берегу было людно и шумно.
К морским посудинам продолжали свозить сети, бочонки с пресной водой, канаты, паруса, ребятишки наперегонки несли шесты, багры, мачты.
Громко звякали якорные цепи, заглушая ловецкую перекличку на судах. Около реюшки Василия Безверхова толпился народ; реюшка была новая и рыжая— смола не успела еще зачадить ее.
Ловцы завистливо осматривали морскую лодчонку.
— Хороша реюшка! — говорили они.
Хлопали по бортам, старались заглянуть внутрь.
— Хороша!
Поочередно приподымали корму.
— Легка, что птаха!
А Василий Безверхов, хозяин реюшки, такой же рыжий и рябой, как и его новая посудина, не обращая снимания на ловцов, кичливо покрикивал на Тупоноса:
— Павло! Пошли-поехали!
Беспомощно свесив длинные, словно весла, руки, Павло Тупонос прислонился к мачте и задумчиво поглядывал на берег — в стороне от толпы стояли его Ольга и двое ребят.
Не раз порывался он сойти с реюшки, но Ольга решительно качала головой и, указывая глазами на ребят, осторожно, чтобы никто не заметил, грозилась пальцем, словно говорила: «Нельзя! Видишь ребят? Им есть надо. Непременно ты должен идти в море!»
Ольга, маленькая женщина, похожая на девочку, боялась, как бы Павло не раздумал выходить на лов.
«Он ведь такой! — недовольно думала она о муже. — Найдет на него, как в холодину спячка на рыбье царство. Будет дома дрыхнуть да махрой чадить, песни тянуть... А я работай, корми ребят и его...»
— Павло! Пошли-поехали! — снова закричал Василий Безверхов.
Сдвинув корму реюшки с берега, он повернулся к жене и строго сказал:
— Прощай, Лена!
Рыбачка, убрав руки под синий, с белыми горошинками фартук, пристально посмотрела на мужа.
— Прощай, Вася! — И, спохватившись, тихо сказала. — Обождал бы немного. Ни один еще человек не выбег в море. Обождал бы... Скоро краснощековские, дойкинские пойдут и еще, может, кто. Тогда б и ты с ними. А то, вон... — и, замигав карими, кроткими глазами, рыбачка шепотом закончила: — Васьки-то Сазана нету...
Сдвинув на затылок шапку и взглянув на ловцов, Василий хвастливо ответил на уговоры жены:
— Что ж, по-твоему, у моря сиди да погоды жди?
Вспрыгнув на корму реюшки, он опять важно прикрикнул на Тупоноса:
— Пошли-поехали!
Мимо брел дедушка Ваня; он вернулся с рыбоприемки и теперь, нагруженный веслами и шестами, направлялся к своей мазанке.
Заслышав голос Безверхова, древний дед призадержался, уставясь на ловцов глубокими глазными ямками.
— Жидковато, ребятки, теплынь идет, — сердито сказал он. — Рановато еще в море выбегать... — Спустив с плеча весла и шесты на землю, дед выставил руку вперед, словно пощупал пальцами воздух. — И солнышко будто греет, а теплыни нет. Вот оно что, ребятки! Стыли много, — отзимок может случиться. Да и отродясь в эдакую рань люди не выходили в море. — Слепой ловец снял шапку и отер ею лицо. — И чайка пришла рано...
Над протоком носились белокрылые чайки, — они стремительно падали в проглеи, на лед и, мгновенно вырываясь оттуда, стрелою взлетали ввысь и опять неугомонно кружили над протоком.
Чайки пронзительно и беспрестанно кричали.
Взбросив на плечи весла и шесты, дедушка Ваня двинулся домой, недовольно повторяя на ходу:
— Опаска большая сейчас в море выбегать... Отзимок может хлынуть...
Елена забеспокоилась, окликнула мужа:
— Вася, переждал бы денек-другой!
Внезапно с реюшки шумно спрыгнул на берег Павло Тупонос; в руке у него болтался мешок с припасами.
— Ты куда? — спросил его удивленный Василий.
Вскинув мешок за плечи, Павло беспечно сказал:
— Домой пошел-поехал.
Василий, потрясая шестом, сердито закричал:
— Ты чего? Шутишь?!.. В море надо! И четвертную взял!..
Павло неторопливо ответил:
— Заработаю — и отдам, — и, сплюнув, направился к жене.
Ольга, закрыв лицо руками от стыда, громко зарыдала и повернула в поселок; ребята, заголосив, побежали следом за матерью.
— Вот скандальная баба! — Павло в нерешительности остановился и, не зная, то ли идти ему домой, то ли возвращаться на реюшку, с тревогой посмотрел на проток, где синели и вспухали под солнцем льды.
