Восемь сантиметров: Воспоминания радистки-разведчицы - Мухина Евдокия Афанасьевна (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
— Вы что, не в курсе? Не знаете? — Мой голос дрожит и от холода и от страха.
— А ну, заходи в рубку! — Дядька говорит с грузинским акцентом, мне чудится — знакомый голос.
В рубке полутемно. Дядька сбрасывает измазанный нефтью тулуп, стирает с лица мокрый снег — у него черные брови, на щеках черная щетина, черные глаза сверкают. Я думала увидеть старика, а передо мной парень. Смотрит недоброжелательно, строго:
— Куда следуешь? Давай документы!
— Вам разве в порту не сказали? Вы куда держите путь? Моя часть…
И тут я окончательно теряюсь. Чувствую — произошла ошибка. Даже догадываюсь какая: я неправильно расшифровала радиограмму. Наверно, приказали идти не на баржу, а на б а р к а с. Действительно, чего б это меня послали на баржу?
Думаю, что делать, как быть. Говорю:
— Нет у меня документов…
Неожиданно хозяин баржи — или как его там назвать — распахивает руки и кидается с объятиями:
— Дуся Мельникова! Откуда? Как попала? — Хохочет, обнимает меня, прижимает к сердцу. — Ах ты маленькая, ах дорогая! Спускайся в кубрик. Скорей! Вижу, дрожишь, вижу, замерзла. Вино есть, коньяк есть — согреешься… Ну? Чего стоишь?
И тут только я его узнаю. Не помню, как зовут. Помню, что работал на хлебозаводе, часто бывал у нас, в селе Ачадара. Одно время приударял за Мотей. Хороший парень, веселый.
Он сверкает улыбкой, я тоже стала отходить душой и улыбаться — обрадовалась: первый раз за полтора года встретилась не то чтобы с земляком — с близким знакомым, почти с товарищем.
Спустилась в каюту, он зажег фонарь, хлопочет, усаживает:
— Устраивайся, Дусенька. Ай, как изменилась, какая стала хорошенькая… Хочешь мандарин, апельсин?.. Что же ты? Садись, Дусенька, садись!
Такой приветливый, а я окаменела. Я ж теперь под другим именем. Узнавать земляков не имею права.
— Вы, товарищ, ошибаетесь… Документов, правда, у меня нет, но никакая я не Дуся и не Мельникова…
Глупо вышло. Чувствую — краснею, заполыхали уши. Вот положение! Он смеется:
— Ладно меня морочить! Знаешь, недавно был я в Ачадаре, видел твою маму, отца. Сестренку Веру тоже видел. Она мне дала Мотин адрес — номер полевой почты… Что смотришь как неживая? Я Серго Маргелашвили, не узнаешь?
— А я Евгения Ивановна Евдокимова… С вами не знакома, никогда не видела. По приказу командования еду в Сочи…
Настала его очередь краснеть. От злости весь закипел:
— Сочи, Сочи — никакого не будет вам Сочи. Документы, гражданка. Давай документы! Нету — значит, вы арестованы.
Вот беда: мне документов не полагалось. Нам с Максимовым дали одно предписание на двоих. Как у старшего оно хранилось у него.
Не сказав больше ни слова, он вышел и хлопнул за собой дверью. Конечно, обиделся, а может, и того хуже. Через минуту влетел снова, забрал фонарь.
— Раз такая дура, сиди в темноте!
Ушел, опять вернулся.
— Спички есть?.. Отдавай!
— Не отдам!
— Не отдашь — силой отниму! Спички, зажигалки посторонним лицам на нефтеналивном судне держать не положено. Вообще не имеешь права тут находиться.
Я ему отдала спички. Он забрал фонарь, остановился в двери.
— Эх ты! Что, не вижу — ты радистка, да? Военная, секретная? Отца-мать встретишь — тоже не признаешь? От брата родного отвернешься?!
Я молчу как истукан. А что говорить? Мне и самой до смерти хочется расспросить этого Серго о маме, о папе, наверно, и с Мотей переписывается… Мне интересно, как он с хлебозавода попал на баржу. Наконец нахожу что сказать:
— Если понял, кто я, должен понимать порядок… Был бы ты хотя бы военным. Почему не в армии?
Серго еще пуще разъярился:
— Почему-почему!.. Подумаешь, военная — околачиваешься на бережку. А мою грудь знаешь? Мой живот знаешь?! Хочешь познакомиться?! — Одним движением он скидывает с себя ватник, задирает рубашку: — Гляди!
Вижу длинный сине-красный шрам — не то ожог, не то след тяжелого ранения.
— Что это, а, Серго?
— Смотри-ка, узнала Серго. Ты зажигалки немецкие с палубы сбрасывала? Как нефть на воде горит, видела?! Ишь, она военная. Пойдем, Дунька, я тебе покажу.
Он накинул на плечи тулуп, нахлобучил на голову шапку и вышел вместе со мной на палубу.
Свиристит ледяной ветер, снега нет, небо очистилось. Море горбится волнами, лупит по борту, окатывает брызгами. Я не то чтобы идти — стоять не могу на обледенелой палубе, цепляюсь за раму двери. Серго хохочет:
— Я не военный, да? Ты военная!
Ему хорошо в валенках, в тулупе, в меховой папахе, в густой щетине бороды. Я в своем беретике, в бушлате, в кирзовых сапогах — от холода млею, зуб на зуб не попадает. Минуты не прошло — превратилась в ледышку…
Спрашиваю:
— Куда меня тащишь, зачем?
— Как куда? На нос веду. Здесь я один. По штату полагается двое — война, кадров не хватает… Идем, идем. На буксирном катере мое начальство, предъявлю тебя капитану — пусть смотрит военного зайца.
Он видит — я как неживая, позеленела от качки. Пожалел:
— Ладно, стой тут.
Серго пошел к носу. Он выпростал из-под тулупа руку с фонарем, стал подавать морзянкой сигналы.
Морзянку я легко понимала. Серго передал, что на борту женщина в красноармейской форме, и в ответ получил приказ глаз с меня не спускать. Все равно я была рада; хорошо хоть не сообщил, что у меня радиопередатчик. Вот бы началась волынка. На катере могли бы вообразить, что на баржу прокралась немецкая шпионка. Смотрю на часы — скоро мое время связи с Аверкием. Спустилась в кубрик, вытащила рацию, выбросила на палубу шнур антенны. Стала выстукивать позывные Аверкия, во помехи были так сильны, что я не могла услышать отклика. Где сейчас Аверкий? Может, в горах, а может, в пути… Я продолжала вслушиваться в радиокашу, укрепила кварцем волну — ничего не помогает. Где Аверкий, где?
…Вернулся Серго в мокром тулупе. Кричит:
— Какое имеешь право, сейчас же прекрати!
Я ему объяснила: хочу связаться со штабом. Серго приказал немедленно спрятать рацию и коробку с питанием в вещмешок:
— Могут быть большие неприятности тебе, мне…
Тогда я решила — скрываться бессмысленно: как-никак он ведь старый товарищ — знает всю нашу семью. Сколько можно играть в прятки! Но разговора не получилось. Серго вышел на палубу, позвал меня:
— За нами охотятся, понимаешь…
Я говорю:
— Ты же пустую ведешь баржу, чего тебе бояться?
— Если подойдешь к полной нефтяной бочке и зажжешь спичку, загорится, правда? А если к пустой? Взрыв будет! Смесь нефтяных паров с воздухом. Так и на порожней барже. Разлетимся с тобой на мелкие клочки.
На счастье, небо заволокло тучами и мы смогли спуститься в кубрик. Время моей связи с Аверкием кончилось, со штабом будет только ночью. У меня спало напряжение, почувствовала тошноту и голод, брякнулась на койку. А Серго все учил и учил, как маленькую.
Он меня упрямо называл Дусей, и я понимала: маскировка перед ним — дело бессмысленное… Не знаю, как случилось, но меня сморил сон. Сквозь дремоту чувствую — стало тепло. Еле-еле продрала глаза. Оказывается, Серго укрыл тулупом… Качается под потолком фонарь, бегают по каютке длинные тени. А мой хозяин точит на ремне бритву, потом намыливает перед зеркальцем щеки. Я испугалась: неужели станет в такую качку бриться? Обязательно изрежется.
Серго заметил мой испуганный взгляд, рассмеялся:
— Спи спокойно, не для тебя бреюсь…
И опять я куда-то провалилась. Проснулась в полной тишине. Не бьются волны о борт, не качается Фонарь. Стоит передо мной молодой морячок в наглаженном кителе, в фуражке с серебряным крабом. Командует:
— Хватит нежиться, подымайся — будем причаливать!
— Что, Сочи?
— Смотри, Сочи ей снится… Туапсе. Дальше не поплывешь. Сейчас сдадим тебя, товарищ боец, военному коменданту. Слушай — не вздумай проговориться, что меня знаешь, ничем не показывай. Не прощайся, не улыбайся — ничего такого не надо…
— Так ведь я тебе с самого начала назвалась псевдонимом…
