Тайна гибели адмирала Макарова. Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг. - Семанов Сергей Николаевич
Сохранилось немалое число писем Макарова к Васильеву. Речь в них шла о самых разнообразных предметах: о сроках выхода в море, о ремонте, о личном составе ледокола и многом другом. Тон писем обычно деловой, но не строго официальный и жестоко требовательный, как это было свойственно Макарову. И лишь изредка встречаются в письмах такие слова:
«Ваша работа с „Ермаком“ составляет „Ермаку“ добрую славу, и мне радостно слышать от всех самые лучшие отзывы».
Надо знать Макарова, человека сурового и чрезвычайно сдержанного в проявлении своих чувств, чтобы оценить эти его душевные слова.
Восьмого мая «Ермак» покидал Кронштадт. Предстояло первое полярное испытание. По требованию Макарова проводы были очень скромными: не следовало искушать судьбу. В полдень — прощальный обед на ледоколе. Капитолина Николаевна вместе с Диной и маленьким Вадимом и еще несколько лиц. Ни речей, ни тостов, не подали и полагавшегося в таких случаях шампанского.
Адмирал был спокоен и внешне вполне весел, он ободряет жену, шутит с детьми, развлекает присутствующих. Последний тихий, покойный день. В два часа с грохотом поднимаются якоря — пошли!
Согласно контракту с английской судостроительной компанией «Ермак» имел право на необходимые исправления накануне первого плавания на север. И опять корабль стал в одном из доков на Тайне. Все в порядке, можно идти дальше. Двадцать девятого мая вновь вышли из Ньюкасла, только на этот раз не на восток, а прямо на север…
В начале июня без всяких происшествий корабль подошел к Шпицбергену и взял курс на зону сплошных арктических льдов. Все время велись научные исследования: измерялись глубины, температура воды и воздуха, толщина и структура в изобилии плавающих здесь льдин. Макаров распорядился взять с собой киноаппарат — последнюю новинку тогдашней техники. Так впервые были произведены киносъемки полярной натуры, причем главным оператором обычно выступал сам вице-адмирал.
Все, однако, жили этим чувством: когда же, когда покажется она, Арктика? И вот… В пять часов утра восьмого июня Макарова разбудили: впереди лед. Адмирал немедленно поднялся на мостик. Повсюду, насколько хватал глаз, простиралось бесконечное поле синего полярного льда. Черные волны с грохотом разбивались о льдины. Макаров приказал идти вперед. Потом снял шапку и широко перекрестился…
«Ермак» с ходу налег на край ледяного поля. Раздался оглушительный треск. Корабль содрогнулся, однако продолжал движение, огромная льдина раскололась, и обе половины ее медленно, как бы нехотя, раздвигались перед носом ледокола, образуя узкую полоску воды. «Ермак» медленно шел вперед. Сразу стало очевидно, что полярный лед неизмеримо тяжелее, чем в Финском заливе. «Ермак» с трудом прокладывал себе путь. Лед ломался сравнительно легко, но корпус корабля оказался недостаточно прочным. Вскоре от толчков и сильной вибрации в носовой части появилась течь.
Макаров, стоя на мостике, всем своим существом ощущал каждый толчок ледокола. Он лучше всех знал свое детище, все его свойства и особенности. Еще при проектировании «Ермака» Макаров предложил установить в носовой части ледокола гребной винт: это было сделано для того, чтобы мощная струя воды, направляемая по ходу движения корабля, помогала бы ломать лед. Устройства такого рода уже имелись на американских ледоколах, плававших на Великих озерах. И действительно, во время первой встречи «Ермака» с балтийским льдом в Финском заливе носовой винт как будто бы приносил пользу. Однако мощные полярные льдины и торосы не шли ни в какое сравнение с тем, что приходилось встречать ледоколу на Балтике. Неудивительно, что носовой винт оказался не только бесполезным, но и вредным, ибо очень скоро вышел из строя и даже вызвал повреждение корпуса.
Макаров понял: дальнейшее упорство бессмысленно и опасно. И он приказал лечь на обратный курс.
Английские рабочие сделали все необходимые переделки и исправления. Макаров с интересом наблюдал за их ловким, слаженным, до предела рациональным трудом. Внимательный глаз его подмечал все ценное и самобытное, что можно было бы с пользой применить на родине. За рубежом своя страна порой видится словно отраженная в сложном зеркале: у них так, у нас — этак, и из подобного сопоставления порой многое делается понятным. А все стороны организационной деятельности всегда особенно привлекали Макарова, он-то понимал, что у него на родине с этим обстоит не слишком благополучно. Как видно, он занимался и тем, что ныне принято называть «научной организацией труда».
Работы в Ньюкасле продолжались довольно долго: почти месяц. Наконец 14 июня 1899 года «Ермак» снова вышел в полярное плавание (позднее Макаров назвал его «вторым»). И раньше адмирала нельзя было упрекнуть в недооценке опасности плаваний в арктических водах. Теперь он уже был готов ко всему, даже самому худшему. Любопытная мелочь: накануне выхода в плавание Макаров приобрел библиотеку из ста книг. В дневнике он пояснил это так: «Если ледокол застрянет и придется зимовать, то несколько десятков классических книг в прибавок к тому, что мы имеем, не будут лишними». Опять-таки Макаров выбрал не какие-нибудь книги, а классику. Всю жизнь у него сохранялась устойчивая неприязнь к так называемому «легкому чтению» (видимо, было бы правильнее говорить — «пустому чтению»). Если придется зимовать, то пусть уж моряки обогатят чтением свою душу, а не просто станут убивать время…
Двадцать пятого июля показались первые крупные льдины. Маневрируя между ними, «Ермак» продолжал двигаться на север. Шли довольно быстро. Вскоре чистой воды почти не стало, и ледокол пошел напрямик. Трюмный машинист все время осматривал носовое отделение: боялись, не появится ли течь в корпусе.
Макаров и Васильев неотлучно находились на мостике. Лед делался все более тяжелым, показались первые торосы. Число и величина их возрастала по мере продвижения «Ермака» на север. В семь часов вечера Макаров спустился пообедать, вслед за ним отправился и Васильев. В восемь вечера впереди по курсу на близком расстоянии обнаружили мощный торос. Обойти его было невозможно, остановить тяжелый ледокол — поздно. Раздался резкий толчок, нос «Ермака» отбросило влево, и корабль остановился. Васильев, оставив обед, устремился в носовое отделение. Вскоре Макарову доложили: в трюм поступает вода.
Оказалось, что «Ермак» столкнулся со льдиной, которая уходила под воду на глубину 10 метров. Серьезное препятствие, что и говорить! Однако пробоина оказалась не слишком опасной. Подвели пластырь, откачали воду. Затем несколько дней простояли, застопорив машины, пока залатали дыру в корпусе. Залатали на живую нитку. Так в самом начале плавания в арктических водах корабль получил повреждение. А плавать на поврежденном ледоколе среди гигантских торосов — это… это не шутка!
Макаров тем не менее пошел на риск. «Ермак», густо дымя высокими трубами, медленно, но упорно вновь начал продвигаться на север.
Вновь и вновь «Ермак» пытался пройти на север, ломая льдины и обходя мощные торосы, возвышавшиеся порой вровень с палубой. Однако каждый дальнейший шаг давался ледоколу все с большим напряжением. И тогда Макарову окончательно стало ясно: далее на север «Ермак» пробиться не сможет…
Экспедиция возвратилась в Ньюкасл. С присущей ему прямотой и откровенностью Макаров сообщил Витте о всех трудностях полярного плавания. Немедленно последовала телеграмма: оставаться в Ньюкасле, ждать комиссии. С необычайной быстротой прибыла и сама комиссия. Во главе ее стоял «паркетный» адмирал Бирилев, давний и откровенный враг Макарова.
В заключении комиссии скрупулезно перечислялись недостатки «Ермака». Нельзя не признать, что многие из них были указаны справедливо: слабость корпуса, конструкция носа корабля, но весь следственный тон этого документа отличался крайним пристрастием и недоброжелательностью. Бирилев и его присные ставили своей целью не помочь арктическим исследованиям, а навредить Макарову. Им это удалось, «Ермак» был отозван в Балтийское море.
