Просто Богиня (СИ) - Алексеев Павел Александрович (читать полную версию книги .txt) 📗
Тем временем, в прессе широко освещались мои концерты, муссировались заявления, сделанные на пресс-конференции. Но, не смотря на некоторые нападки со стороны жёлтой прессы, общественность весьма позитивно отнеслась к моим концертам. Тем более, тяжело было объяснить основной массе людей, почему я плохая, если я для них хорошая. Поэтому — я блистала. Да так, что почти всё свободное время просидела в гостинице, боясь высунуть нос. Фанаты дежурили у гостиницы чуть ли не круглосуточно. Когда покидали гостиницу, провожать меня вышел весь персонал. Невольно на глаза навернулись слёзы, так расчувствовалась. Управляющий поцеловал руку и настоятельно просил, при следующем посещении Парижа, остановиться именно у них, обещая ради этого снизить плату вдвое. Попрощалась со всеми, села в машину, и мы поехали в аэропорт.
Глава 16
Просто так 'гостеприимную' Францию нам покинуть не удалось. Неожиданно, нас всех остановили на таможенном терминале в аэропорту и стали тщательно обыскивать. Начали с меня, буквально всю, ощупав и заставив раздеться. Вывалили, перерыли все вещи, а затем вспороли обшивку чемодана. Затем принялись потрошить остальную группу, вскрывая багаж, разбирая инструменты, вплоть до откровенной порчи — разрезая барабаны и чехлы инструментов. Некоторое время недоумевая я, наконец поняла причину такого поведения таможни и задав несколько вопросов работникам авиалиний — подозвала одного из сопровождающих меня сотрудников.
Дав распоряжение пригласить сюда посла и позвонить по данным мной номерам телефона — сотрудникам СМИ, я наотрез отказалась покидать здание аэропорта после окончания 'досмотра'. На настоятельные требования руководства аэропорта, погрузиться в свой самолёт и валить в свой СССР, ласково предложила применить ко мне силу. Бессильные в данной ситуации, они не нашли ничего лучшего, как вызвали полицию.
Приехавшие полицейские почесали голову и развели руками. Срок пребывания нас на территории Франции ещё не истёк, нарушений мы не имеем, повода задерживать нас, у них нет. Насильно погрузить в самолёт? Такого им и в голову не может прийти, так как они полиция, а не то, что о них подумали работники аэропорта…
Дирижёр нервничал, музыканты шумели — выражая своё возмущение, а я сидела и болтала с Вероникой, обсуждая особо интересные перлы, выдаваемые нашим дирижёром. Он такой у нас затейник.
Я совсем не волновалась, постепенно заражая своим спокойствием окружающих, что они совсем осмелели, и остервенело, наезжали на работников аэропорта. А те уже были не рады, связавшись с нашей группой. Наконец начала прибывать 'кавалерия'.
Первыми прибыли репортёры. Сразу начали сверкать вспышками, затем вычленив меня — сидящую в уголке, засыпали вопросами. Ну, вот тут я себя проявила со всей силой своей стервозности. Заламывая руки, и чуть ли не рыдая в голос, рассказывала душещипательную историю о злодействе и садизме местного руководства аэропорта и таможни — в общем, и некоторых её сотрудников — в частности. Не забывая при этом показывать на них пальцем. Как тренированные собаки по команде 'фас', журналисты кидались на указанную жертву и начинали рвать её на лоскуты своими вопросами.
На этом дело не закончилось. Не смотря на то, что позвонили всего в две газеты, через полчаса после прибытия сотрудников этих изданий, прибыла тяжёлая артиллерия — масс-медиа. Быстро рассредоточившись, расставив софиты, они начали вести репортаж 'с места событий'. Тут уже мне пришлось проявить весь свой артистизм, играя на камеру и стараться избегать повторов. Особенно всех впечатлило, когда я пустила слезу и прерывающимся голосом прошептала глядя в камеру:
— Прощай Франция, я так тебя полюбила…
Ещё через полчаса прибыл посол — собственной персоной в окружении юристов и тут же перед камерами заявил протест правительству Франции, с последующим официальным вручения ноты. Выражения были самые страшные, главное, заявленные ровным, похоронным голосом — жестокое обращение, бесчеловечная жестокость, огромные суммы ущерба, невозместимые потери… И про меня — бесценное достояние государства, жемчужина России, невинный цветок русского народа, юная Богиня, волшебный голос коммунизма… Брр-р…
Под конец этой речи, примчался какой-то дяденька из правительства Франции и попытался мирно разрулить ситуацию. Посол, тоже не дурак, упёрся — стараясь загрузить по максимуму. Незаметно, подключилась я, тоже пытаясь что-то поиметь с этого, постепенно увеличивая сумму ущерба причинённого моей группе. Ещё через полчаса, француз сдался, принял от меня заявление, такое же заявление принял полицейский и ещё пачку заявлений написали все остальные из нашей группы.
Когда мы уже грузились в самолёт, посол, так чтобы никто не заметил, показал большой палец и подмигнул, одобряя мои действия. А что? Я знаю, что я молодец.
Начальник таможни стоял рядом с начальником аэропорта и с грустью смотрели нам вслед. Наверное, у них было плохое настроение. В отличие от меня. У меня было оно просто замечательным.
***
Москва снова нас встретила солнцем. Из всей нашей компании, трезвыми оставались только мы с Вероникой. Даже девочки-музыканты и мои из бэк-вокала, наклюкались в зюзю. Так как самолёт был целиком предоставлен нам, то ограничения на алкоголь были забыты. Каждый из группы неоднократно успел, признался мне в любви, и половина пообещали жениться. А мы с Вероникой тихонько угорали от смеха, поглощая соки и сладости, которыми нас обеспечивали милые стюардессы. Но надо сказать, что все хоть и были изрядно пьяные, вели себя достойно и беспорядков не нарушали.
При расставании, дирижёр, взял с меня клятвенное обещание, на следующие гастроли брать только их. Я обещала — и под радостный вопль группы, поехала домой.
***
На следующий день, я была уже на занятиях в Щуке, ректор жизнерадостно приветствовал меня, спросил о самочувствии и убежал. Однокурсники тоже встретили тепло, засыпав вопросами. Отвечала, что всё прекрасно, хорошо съездила. Новости из Франции о моих гастролях ещё не попали на местные полосы газет, только раз промелькнуло, что я даю там концерты, без подробностей. Двум особо близким подругам подарила по флакону духов и через полчаса вся Щука пахла ароматами парижских парфюмеров. Правильно, делиться надо. Так прошёл день. На следующий день, когда я снова делала вид, что учусь, в аудиторию ворвался Борис Евгеньевич и с порога завопил, напугав таких же дремавших на занятиях студентов:
— Богиня, хватит спать! Быстро ко мне. Бегом, бегом! — и убежал.
Недоумённо пожав плечами, на вопросительные и удивлённые взгляды преподавателя и студентов, пошла в сторону выхода. В спину донеслось:
— И что это сейчас было? Борис Евгеньевич сам на себя не похож.
Поднявшись к ректору, я зашла в кабинет, а ректор с большими глазами показал на телефонную трубку, лежащую на столе. Пожав плечами, я подняла её и сказала:
— Алё?
Через некоторое время, раздался голос с характерными интонациями:
— Здравствуй дочка. Ты чего это в гости не заходишь? Я там машину к тебе отправил, приезжай, у меня чай есть хороший. Из Китая товарищи прислали…
Когда я выходила из кабинета, Борис Евгеньевич продолжал смотреть на меня большими глазами. Эх, Леонид Ильич, всю романтику убил.
***
Встречающий в Кремле сотрудник, сопроводил меня к Ильичу в приёмную, а там меня уже принял секретарь. Вежливо поздоровался, заглянул в кабинет и пригласил войти.
Ильич встретил меня сидя за столом. Сбоку, на большом кресле пристроился ещё один усатый дяденька. Оба смотрели на меня с большим интересом. Решив подстраховаться, пролепетала:
— Вызывали, Леонид Ильич?
Он, и присутствующий тут человек — по виду немного старше Ильича, оглушительно расхохотались. И что смешного я сейчас сказала?
