Ночная музыка - Мойес Джоджо (версия книг .TXT) 📗
Тьерри, кинув рюкзак на кухонный стул, схватил с железной решетки одну печенюшку, понюхал и положил обратно. Китти, едва взглянув на печенье, выразительно подняла брови.
– Ну что, мои дорогие, хороший был день? – спросила Изабелла.
Тьерри пожал плечами. Китти демонстративно принялась рыться в сумке.
– Китти? Хороший был день?
– День как день. Не лучше и не хуже, чем обычно, – небрежно ответила Китти.
– Что ты этим хочешь сказать? – нахмурилась Изабелла.
Маленькое, заостренное книзу лицо Китти неожиданно скукожилось.
– А это значит, что если ты застрял в школе, где у тебя нет друзей, в доме, который ненавидишь, в местах, которых совершенно не знаешь, то все дни одинаково дерьмовые. Поняла?
Изабелле показалось, будто ей дали под дых. Китти еще никогда не позволяла себе разговаривать с матерью подобным тоном.
– Что случилось? – возмутилась она. – Китти, какой бес в тебя вселился?
В глазах дочери промелькнуло презрение.
– Не прикидывайся, будто ты не знаешь.
– Но я действительно не знаю, – не выдержала Изабелла.
После сегодняшних неприятностей это уже было чересчур.
– Вруша!
Изабелла схватила стул и уселась напротив дочери. Взгляд распахнутых глаз Тьерри метался между матерью и сестрой, губы его были крепко сжаты.
– Китти, да скажи ты мне, ради бога, из-за чего ты так злишься. Разве я могу тебе помочь, если не знаю, в чем дело!
– В тебе! – злобно прошипела Китти. – Ты прямо-таки соловьем разливаешься, типа как ты нас любишь, а на поверку выходит, что ты нас вообще не любишь. Даже теперь, когда папа умер, мы у тебя идем вторым номером после твоей проклятой скрипки.
– Как ты можешь так говорить?! Я пожертвовала ради вас своей карьерой. Каждое утро я с вами, каждый вечер я жду вас после школы. С тех пор как мы сюда переехали, я ни единого дня не работала.
– Дело не в этом!
– Нет, именно в этом! Вы с Тьерри для меня самое важное в жизни! – Изабелле хотелось добавить, что Китти и понятия не имеет, что для нее значил этот переезд, ведь ей пришлось забыть о карьере музыканта, но она не могла взваливать такую ношу на хрупкие плечи дочери.
– Я знаю! – взвизгнула Китти. – Я знаю о мистере Картрайте. Знаю, что ты могла продать свою Гварнери и тогда мы остались бы в Мейда-Вейл! – (Изабелла побелела. Погрузившись с головой в обустройство Испанского дома, она напрочь забыла о том предложении.) – Ты нам врала! Ты говорила, что мы не можем себе позволить остаться в старом доме, с нашими друзьями и Мэри. Ты говорила, что переезд – для нас лучший выход из положения. Но если бы ты продала свою чертову скрипку, нам не пришлось бы расставаться со всем тем, что мы любим. Ты все врала! – Китти перевела дыхание и нанесла матери последний, сокрушительный удар: – Вот папа никогда не стал бы нам врать!
Тьерри, опрокинув стул, пулей выскочил из кухни.
– Тьерри! Китти! Я отнюдь не уверена, что даже если бы…
– Не надо! Я слышала, что сказал мистер Картрайт!
– Но я…
– Тут вовсе не твой чертов дом! И никогда не был! Просто для тебя это единственный способ сохранить свою драгоценную скрипку!
– Китти, это…
– Все, проехали. Отвяжись от меня!
Китти швырнула сумку на стол и, вытирая лицо рукавом, размашистой походкой вышла из кухни. Изабелла хотела догнать детей, чтобы хоть что-то им объяснить, но поняла, что это бессмысленно. Поскольку Китти, в сущности, права. Изабелле нечего было сказать в свое оправдание.
Ужин прошел в тяжелой атмосфере. Тьерри не проронил ни слова, он съел макароны в сырном соусе, отказался от яблока и исчез в своей комнате. Китти сидела с опущенной головой и на вопросы Изабеллы давала односложные ответы.
– Мне очень жаль, – нарушила тишину Изабелла. – Правда, Китти. Мне ужасно жаль. Но ты должна знать: для меня нет ничего важнее в этой жизни, чем ты и твой брат.
– Ну и что с того?! – Китти отодвинула тарелку.
Они с Тьерри легли спать без лишних препирательств, и это уже настораживало. Изабелла осталась одна в гостиной, электричество странно мигало, за окном завывал и свистел ветер.
Изабелла затопила камин, незаметно для себя выпила полбутылки красного вина и поняла: даже пылающий в камине огонь ее сейчас совсем не греет. Она с облегчением обнаружила, что по телевизору идет какая-то комедия. Но когда по экрану побежали начальные титры, Изабелла услышала какой-то странный глухой звук. Картинка на экране превратилась в белую точку и исчезла. И тут же погас свет, Изабелла осталась одна в звенящей тишине, окутанная плотным покрывалом темноты. Все это выглядело как издевательство, словно дом потешался над ней. Изабелла неподвижно сидела на диване в отблесках языков пламени. Неожиданно ее лицо сморщилось, и она разрыдалась.
– Проклятый дом! – взвизгнула она. – Проклятый дурацкий дом!
Она поднялась с дивана и, продолжая чертыхаться, принялась искать спички, затем – свечи, которые не удосужилась положить в определенное место; голос ее заглушал вой ветра, от отчаяния слова застревали в горле.
Мэтт провел вечер в «Длинном свистке». Он усиленно избегал Терезу, которая, уловив безошибочно настроенным локатором, что Мэтт к ней охладел, сделалась обидчивой и раздражительной; она беспрестанно расхаживала взад и вперед за барной стойкой, многозначительно поглядывая в его сторону. Но Мэтт оставался совершенно равнодушным к ее призывным взглядам, а попытки Терезы остаться с ним наедине не встречали у него сочувствия. Он терпеть не мог приставучих женщин, не способных понимать намеки.
А кроме того, мысли его были целиком и полностью заняты другим.
Он зашел в паб скорее потому, что уж больно не хотелось возвращаться домой, ведь Лора, в принципе предпочитавшая на многое закрывать глаза, не могла не заметить его явного беспокойства. Мэтт чувствовал непривычный разлад с самим собой. Стоило ему зажмуриться, как перед ним возникало обращенное к Изабелле лицо Байрона. Байрон смотрел на Изабеллу широко открытыми удивленными глазами, и Мэтт наконец понял, что в этих глазах он, как в зеркале, видит отражение собственных чувств. Более того, перед его мысленным взором постоянно стояла не Тереза и даже не Лора, а именно Изабелла Деланси, с ее бледными ключицами и веснушками на открытой части груди. Он видел улыбку Изабеллы, ее колышащиеся бедра, когда она, всецело отдаваясь музыке, забывала о привычной застенчивости.
Реакция Байрона была правильной. Она не принадлежала никому. И в отличие от него, Мэтта, не была связана никакими узами. Мэтт представил ее рядом с Байроном, и пиво вдруг показалось ему кислым. Нет, в доме, где буквально каждая доска хранила его отпечатки, не мог появиться другой мужчина.
– Похоже, непогода сегодня вовсю разгуляется, – не поднимая глаз от кроссворда, заметил хозяин паба.
– Угу. – Мэтт одним глотком опорожнил кружку и поставил ее на стойку. – Может, ты и прав.
Он полностью проигнорировал отчаянные попытки Терезы привлечь его внимание. Он еще не придумал, что скажет в оправдание столь позднего возвращения домой. Однако ведомый порывом, в котором Мэтт сам толком не разобрался, за пятнадцать минут до закрытия паба он уже сидел за рулем минивэна, собираясь ехать в сторону Испанского дома.
А там внизу, в бойлерной, Байрон утихомирил собак, выключил радио и приготовился читать книжку при свете свечей, которыми обзавелся сегодня утром. Даже странно, как быстро человек привыкает к обстановке, если удается обеспечить себя хотя бы минимальными удобствами. В свое новое жилище под домом Байрон уже принес стул, радио на батарейках, корзинки для собак и походную газовую плитку. Помывшись в надраенной раковине, поужинав нормальной едой и выпив кружку чая, он смотрел в будущее хотя и без лишнего оптимизма, но уже более уверенно. Через три недели щенков можно будет отнять от матери. Один из фермеров, живший по ту сторону церкви, уже предложил пару сотен за самого бойкого из них. Если он сумеет выручить за остальных не меньше, то у него будут деньги на депозит.
