Призрак улыбки - Боэм Дебора Боливер (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗

Я брела через лес камней, горюя по поводу краткости иных жизней и ощущая уколы зависти при виде красивой пары антропоморфных кусков лавы, связанных вместе плетеным жгутом и снабженных надписью: «Тикко и Пууа, Вечная Верная Любовь». Все мужчины, которых мне довелось любить, всегда уходили, бросая меня, или же страшным образом разочаровывали, так что мало похоже было, что я когда-нибудь упокоюсь в мире под общей надгробной плитой, «эротической» или какой-либо другой. Нет, наверное, я закончу свои дни, как один из тех голодных призрачных духов, о которых сказала мне Амалия, умру, продолжая искать любовь — в каком-то другом измерении.

Исследуя надгробные надписи, я видела имена Кэлвина и Клементины, Баатиса и Луэллоса, но Раади Улонгго не находила. Мелькнула мысль, что меня завезли на другое кладбище, но в тот же момент я заметила сине-белого зимородка, сидевшего на большом гладком серовато-коричневом камне в обращенной к морю части кладбища. Я двинулась туда, не сводя глаз с лазурной прозрачной поверхности моря и утопающих в зелени островов, каждый из которых связан с главным длинной высокой грядой песка угольно-черного цвета. Когда я добралась до камня, птица странно взглянула на меня, вспорхнула и исчезла. И в тот же момент я увидела надпись, каллиграфически выведенную мелком пастельного цвета:

Опустившись на влажную траву, я, стоя на коленях, положила к подножию камня букет наскоро собранных плюмерий. «Дорогой Раади, — пробормотала я, словно диктуя письмо. — Я очень скучала, и мне страшно жаль, что ты умер. Не буду утверждать, что никого после тебя не любила, но никогда не переставала о тебе думать и чувствую, что, останься ты жить, мы были бы добрыми друзьями. Ты был такой добрый, яркий, блестящий молодой человек; и даже если какие-то из твоих принципов вызывали у меня несогласие, я всегда тебя уважала. Именно поэтому я ненавижу войну: она крадет у мужчин молодость и невинность и отбирает у мира чудесные достижения, которые эти молодые мужчины могли бы свершить, лишает нас их прекрасного общества. Знаю, ты верил в переселение душ, и гадаю, не стал ли ты этим вот зимородком? Если так, то надеюсь, что ты с удовольствием кружишь по небу и добываешь себе вдоволь рыбы, червей или что там еще любят есть зимородки».

В этот момент за могильным камнем послышался непонятный шум, и я подняла глаза; надо мною стоял, улыбаясь, Раади Улонгго — живой-живехонек и еще вдвое более красивый. Мне часто приходило в голову: что будет, если я вдруг увижу привидение. Теперь это известно. Я отчаянно вскрикнула и провалилась в глубокий обморок.

В моей гостиничной комнате, попивая холодный, цвета божоле чай из соцветий ибикуса, я получила очень простое объяснение всему случившемуся. В тот день девяносто пятого года, когда портье сказал мне, что в Раади выстрелили, я почему-то сразу приняла на веру: выстрелили и убили. На самом деле, рассказывал мне Раади, он был настолько тяжело ранен, что родственники, опережая события, воздвигли ему надгробие, но он удивил всех, выйдя из комы, а потом медленно, но окончательно поправившись.

— Но почему же ты не дал мне знать, что жив? — Радость от осознания, что Раади по-прежнему здесь, на земле, сменилась раздражением от его необъяснимого молчания. — И почему, поправившись, ты не убрал этот камень?

— Думаю, он мне скоро понадобится, — с легкой мальчишеской улыбкой, которую я так хорошо помнила, ответил он. — А что касается тебя, я ведь не знал, что ты сочла меня убитым, знал только, что сама перестала подавать признаки жизни. Прости. Я решил, что служил тебе только лишь незначительным развлечением. Когда мы были вместе, мне так, конечно, не казалось, но когда ты не прислала даже открытки…

— Вместо этого я зажгла двадцать шесть свечей и помолилась о твоей бессмертной душе. — Мы оба рассмеялись, и это разрядило напряжение. Раади рассказал мне, что после нашей последней встречи у него было несколько подружек, но никто из них не понимал его так хорошо, как я. «Иди сюда», — сказал он, погладив место рядом с собой на диване, но я лишь покачала головой.

— Понятно, — холодно проговорил он. — Ты призналась на кладбище, что у тебя кто-то там появился. Кто же он? Автор бестселлеров? Гениальный ученый? Или большая шишка в бизнесе?

Что я могла ответить? Я ведь сама не знала, кем был Гаки-сан. Я знала только, что пообещала хранить ему верность, и не могла даже помыслить о том, чтобы нарушить слово так незадолго до назначенной даты, когда до десятого октября оставалось всего каких-то две недели. Меня отчаянно тянуло к Раади, и не только потому, что он был ослепителен — высокий, загорелый, курчавый, с широким открытым лицом и веселой улыбкой, — но и потому, что это был именно он, человек, с которым нам было когда-то так хорошо.

Но уступить ему, а потом меньше чем через месяц прийти к Гаки-сан? Это слишком напоминало бы стиль моей матери. И если я разрешу себе просто гнаться за получением плотских радостей, то и глазом моргнуть не успею, как буду болтаться где-нибудь около стойки бара захудалого отеля, невнятно бормоча: «Милый! Угости рюмочкой, а?» Сохранить верность Гаки-сан в течение целого года сделалось для меня символической целью — талисманом, который убережет меня от превращения в копию матери, когда-то подающей надежды писательницы, а теперь пташки, пытающейся подцепить в баре хоть кого-нибудь.

— Мы говорим о человеке, который стал любовью твоей жизни, — напомнил Раади.

— Он не относится к перечисленным категориям, — ответила я. — Он не богат, не знаменит и не могуществен. Это японский буддийский священник, который живет в заброшенном старом храме, в горах, можно сказать, в пустоте. В данный момент я не могу даже определить, каковы наши отношения, но я пообещала сохранить ему верность. Это ужасно. Я люблю его, но я и тебя люблю, то есть любила, но ведь я думала, что ты умер.

— Я жив, здоров и горю желанием, так что иди сюда, — позвал Раади. Но я опять лишь грустно покачала головой: нет.

Раади предложил пойти со мной на «Фестиваль Цветущей Плоти», но я понимала, что добром это не кончится, и предпочла выбрать в качестве сопровождающей женщину, на которую натолкнулась возле дверей Бюро обслуживания. Была она на последних месяцах беременности и с длинной черной косой, перевязанной ленточкой из змеиной кожи (клан Змеи! — поняла я). По-английски она практически не говорила и свои функции гида исполняла, время от времени хватая меня за локоть и указывая на что-то, заслуживающее внимание, со словами: «Смотрите здесь, мисси».

Несмотря на все это, мне удалось заполнить целую записную книжку отрывочными описаниями вихря танцев, как ковром устланных цветами улиц, живописных традиционных костюмов каждого клана и возбуждающих ритмов туземного барабанного боя. В какой-то момент, когда я, стоя под банановыми листьями, с наслаждением пила свежий сок гуавы и на скорую руку перекусывала салатом из крабов и морской капусты, где-то сбоку, в толпе, мелькнул Раади, одетый в короткую камикка-микказемляничного цвета и сверкающий жилет из ракушек с прикрепленными к нему сзади огромными прозрачными крыльями мотылька, и мне стоило адского напряжения не кинуться за ним вслед и не нырнуть в объятия этих больших и сильных рук.

Главная часть празднества начиналась в полночь. Каждый год в эту ночь, с двенадцати и до четырех утра, соитие разрешалось всем, невзирая на супружеский статус, пол или клановую принадлежность (закон оговаривал только необходимость обоюдного согласия). За несколько минут до двенадцати моя проводница Сигелла спросила, хочу ли я наблюдать за совокуплениями, нисколько не сомневаясь, что это можно рассматривать как занимательное зрелище. «Нет, — ответила я, так как Раади просил меня встретиться с ним на пляже около «Веселого огонька» в половине первого. — Думаю, для меня это уже ночь».