Огнедева - Дворецкая Елизавета Алексеевна (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
Людей на луговине, раскинувшейся между берегом и лесом, собиралось все больше, изредка мелькали и девушки, но той, кого он искал, по-прежнему не было. К Одду подошел Домагость — как жрец Перуна, он был одним из главных руководителей всего действа. В нарядной красной рубахе с Перуновыми знаками и бронзовыми бубенчиками, непрерывный звон которых обозначал Перунов гром, с высоким резным посохом, украшенным теми же узорами, взмокший, растрепанный, он, однако же, был весел и воодушевлен.
— Пойдем, князюшко, я тебя на хорошее место проведу! — предложил Домагость, указывая на бревна возле костров, покрытые овчинами. Они предназначались для старейшин, в то время как всякая мелочь должна была сидеть на траве, где придется. — Скоро будем огни возжигать, пирование начинать!
— А где твоя старшая дочь? — тайком осведомился у него Одд по пути. — Или о ней нельзя говорить? Она сегодня еще придет?
— Придет, придет! — Домагость, которому женщины не могли отказать в праве «попробовать» медовуху, ободряюще похлопал варяжского князя по спине. — Не беспокойся, появится еще. Ведь Леля — она не только Волхова невеста, она еще и русалкам-росеницам старшая сестра и владычица, Росяная Мать! Будут русалки, будет и Леля! Смотри во все глаза — не пропустишь!
— А кто эти рю… рюсалк… — спросил Одд у оказавшегося рядом Раняты.
— А это, как ты давеча рассказывал, которые у вас в горах и в лесах живут и добрым людям пакости делают, — охотно объяснил тот.
— Хулдры? Тролли?
— Вот-вот. Красивые девки и на любовь охочие, только нечистые. Так что от любви их ничего доброго не бывает. Кто русалку полюбит, тот разума лишится и к ней во власть попадет, исчахнет совсем. Увидишь ее — беги!
На середине поляны уже был приготовлен огромный костер — длинные жерди, сложенные клином выше человеческого роста. Дрова большими кучами лежали на краю поляны, чтобы хватило на всю ночь. Но зажигать костер еще не пришла пора. Несколько успокоенный, Одд слушал, как поют женщины, смотрел, как собираются кучками нарядные парни, и ждал, когда появятся девушки.
— Идут, идут! — наконец загомонили вокруг. — Вон они!
Одд невольно приподнялся, чтобы увидеть загадочных русалок.
И увидел. Из леса, ковыляя и переваливаясь, шла опирающаяся на клюку старая-престарая старуха, горбатая, согнутая настолько, что видеть могла лишь землю у себя под носом. А когда она подняла голову, все на поляне закричали от ужаса — вместо лица у старухи была скурата, то есть личина из бересты, разрисованная углем: с огромной зубастой пастью и круглыми глазами.
— Это не хулдра… Это самая отвратительная троллиха, которую мне случалось видеть… — в недоумении пробормотал Одд, а Ранята рядом с ним хмыкнул:
— Это бабка Вельямара. А за ней, другие, кому помирать скоро. Кто к Марене первым от нас пойдет. Они на Том Свете уже почти свои, деды там на лавках подвинулись, им место готовят, вот они и пришли за подношениями.
Действительно, вслед за старой волхвой Вельямарой шли другие старики и старухи, самые древние из живущих в Ладоге и окрестностях. Почти все в раскрашенных личинах, сгорбленные, дряхлые, хромающие, они двигались из глубины леса темной жуткой толпой, и даже у мужчин холодело внутри при взгляде на это воинство Мары. На вид слабосильное, оно внушало леденящее чувство неотвратимости: сколько бы ни был ты молод, силен и здоров сейчас, в светлый день, самый длинный в году, придет и твой час — ты согнешься, высохнешь и уйдешь во власть Матери Мертвых, черной утробы которой никому не суждено миновать. Даже само солнце в этот день, день своей величайшей силы и славы, поворачивает к увяданию и будет опускаться все ниже и ниже, пока не канет в черную бездну…
Все притихли, и слышно было только, как шаркают по траве слабые старческие ноги да раздаются натужный кашель и сопение. Старейшины во главе со Святобором, надевшим свою медвежью шкуру, вышли навстречу старикам. Каждый держал на особо вышитом Маренином полотенце какие-то угощения — каравай, стопку блинов, горшок каши или киселя.
— Славны будьте, деды наши и пращуры! — Святобор поклонился Вельямаре, которая первой подошла к нему. — Приходили вы к нам в День Богов, мы вас принимали, угощали, честь и почет вам воздавали. А теперь вышел ваш срок — идите до Ирья, до Сварги Небесной, где быть вам заповедано. Примите дары наши, храните роды земные и роды небесные. А как настанет Ночь Богов — милости просим, возвращайтесь, да не как ныне, — новыми возвращайтесь, рожденными, желанными, жданными, Ладой и Макошью пожалованными!
Он с поклоном вручил Вельямаре каравай, она так же, с поклоном, взяла подношение, но не сказала в ответ ни слова. Другие старейшины вручили свои дары «предкам», и те, тоже молча, их приняли. В купальскую ночь кончается срок, когда умерших дедов поминают и угощают на земле. С этого времени начинается Ночь Богов — время, когда прежде жившие члены рода вселяются во вновь зачатых детей, чтобы родиться в своем роду снова. Эта ночь и для умерших — время веселья, залог их скорого возвращения в мир живых.
Старики удалились, чтобы часть угощений возложить на жальники, куда сумеют доковылять, а часть оставить себе и пировать своим кружком, вспоминая молодость, когда и небо было выше, и Волхов шире, и огонь жарче, и велика-дни разгульнее и веселее.
Но пока последние старики уползали с поляны, кто-то вдруг взвизгнул, и все вздрогнули.
— Русалка, русалка! — завопили десятки голосов.
На краю поляны, среди деревьев, мелькнуло что-то белое. Девушка, одетая в белую рубашку без вышивки, с распущенными волосами, с венком из травы, почти закрывшим лицо, пробралась к ближайшему костру и деловито поедала блин, схваченный с деревянного блюда.
— Ах ты, дрянь болотная! — Несколько женщин кинулись к ней, размахивая полотенцами. Русалка скорчила страшную рожу и бросилась прочь, на ходу доедая блин. Одд отметил что-то очень знакомое в ее фигуре, лице и длинных рыжевато-золотистых волосах; только это была не Яромила, а ее младшая сестра, веселая и бойкая девушка.
И тут же вся поляна наполнилась криками. Из-за деревьев белой стаей вылетели с два десятка русалок — все в таких же белых рубашках с рукавами чуть ли не до земли, с распущенными волосами, украшенные цветами и ветками в листве.
Возглавляла их одна — высокая, рыжеволосая, с особым жезлом в руке, увитым травами. И Одд, хоть и ждал с нетерпением ее появления, с трудом признал в предводительнице русалок Яромилу. Он даже вздрогнул — настолько она сейчас была не похожа на ту ровную в общении, дружелюбную, приветливо-сдержанную девушку. Бледная, с распущенными волосами, она была полна дикого возбуждения, почти до неузнаваемости исказившего приятные черты лица. Ее красота стала пугающей, даже глаза, казалось, горели в полумраке леса диким зеленым огнем. Исторгнув вопль, Росяная Мать послала вперед свое лесное воинство, пробежала по поляне, раздавая направо и налево удары своим чародейным жезлом и заливаясь диким хохотом, от которого мороз подирал по коже. Люди уклонялись в ужасе, отшатывались в сторону, будто прикосновение этого жезла несло им гибель. Впрочем, оно и понятно: жезл был обмотан свежесорванной жгучей крапивой.
С диким визгом вылетая из гущи зелени, русалки хватали что смогут из приготовленного для пира угощения, жадно поедая на ходу, а тех, кто пытался отогнать их, хлестали крапивой.
— Гони их, гони! — кричали со всех сторон.
Вольга пронзительно засвистел и первым бросился на русалок, за ним помчались другие парни. В зарослях поднялась несусветная возня: русалки гонялись за молодежью и подростками, те — за ними; поймав вдвоем-втроем одного парня, русалки рвали на нем одежду и принимались щекотать, а парень вопил, будто его убивали. К охоте присоединились мужики и даже женщины — кто посмелее, — дети и подростки носились вокруг и визжали, старики подбадривали ловцов криками, старухи цепляли русалок за подолы своими клюками, самые вредные даже совали палки им в ноги. Над берегом висели визги и вопли, повсюду царили беготня и драка; от криков звенело в ушах, от суеты рябило в глазах, и неясно было, то ли люди, то ли духи тут мечутся — на меже дня и ночи, светлой половины года и темной, Той и Этой Стороны. Зато если ловили русалку, ее тут же несли к Волхову и бросали в воду.
