Гонки на выживание - Норман Хилари (прочитать книгу TXT) 📗
26
– Ну почему ты такой упрямый? Почему тебе обязательно нужно настоять на своем?
– Ты тоже хочешь настоять на своем! А почему?
– Потому что это важно! Потому что быть с тобой, быть там, где ты, всегда вместе – важнее всего на свете! Разве это не достойная причина?
– Нет, Али, теперь уже нет.
Андреас стукнул кулаком по мраморной полке камина – главной достопримечательности роскошных апартаментов «Венето» в миланском гранд-отеле «Медичи».
Александра изо всех сил старалась подавить раздражение. Нервы у нее были на пределе после двухчасового спора на вечную тему – единственную тему, которая могла бы оборвать беспрерывное счастье их брака.
– Андреас, дорогой, мы это проходили уже сотни раз. Если бы у нас сейчас был ребенок, мне пришлось бы остаться в Нью-Йорке вместо того, чтобы быть здесь с тобой.
Андреас обеими руками стиснул каминную полку.
– На это существуют няни, – проговорил он сквозь зубы. – Можно нанять няню. Мы все могли бы быть здесь. Как настоящая семья.
– Это неправильно, и ты сам это знаешь, – рассердилась Александра. – Таскать маленького ребенка взад-вперед через Атлантику и по всей Европе нельзя. Ребенку нужен распорядок…
– А нам нужен ребенок!
Андреас вышел из гостиной и подхватил на ходу свою куртку со стула в холле.
– Ты куда?
– В Монцу.
Она смотрела на мужа, растерянная и сбитая с толку его озлобленностью. Они часто спорили о детях, но никогда – во время подготовки к гонкам.
– Андреас… – Александра подошла поближе, нерешительно коснулась его щеки пальцами. Щека была шершавая, колючая: он с утра еще не брился. – Еще рано, – тихонько повторила она. – Ты можешь приехать попозже. Мы могли бы…
– Что? – Он отшатнулся от нее. – Вернуться в постель? Заняться так называемой любовью? Ты, я и твоя спираль?
Он тяжело опустился в старинное кресло и закрыл лицо руками.
Александра чувствовала себя совершенно потерянной. Никогда она не видела своего волевого, сдержанного, скрытного мужа в отчаянии. Андреас уронил руки, вскинул голову и посмотрел на нее. Его глаза сверкали, как черные алмазы. Он встал.
– Пожалуй, тебе лучше сегодня остаться здесь, Али, и хорошенько подумать. О нас.
Он повернулся и открыл дверь в коридор. Потом вдруг рванулся обратно и торопливо поцеловал ее в губы. Последнее, что увидела Александра перед тем, как дверь за ним захлопнулась, было его лицо, странно бледное под слоем загара, и его затравленное выражение.
Какое-то время она стояла в холле, надеясь, что он передумает и вернется, хотя и знала, что это не в его духе; порой Андреас бывал упрям, как целая упряжка мулов.
Повернув голову, Александра увидела свое отражение в зеркале. Ее собственное лицо тоже выглядело несчастным: уголки рта опустились и запали, в серых глазах виднелись тревога и подступающие слезы.
– Это безумие, – сказала она вслух.
Решение пришло к ней с такой ясностью, что она даже удивилась, как этого не случилось раньше. Почему она так долго не могла решиться?
Она бросилась к входным дверям апартаментов и распахнула их, но в длинном коридоре, ведущем к лифтам, Андреаса уже не было.
Она закрыла дверь. Вечером, она скажет ему вечером… Они поужинают в номере, она закажет его любимые блюда, но ничего слишком плотного, потому что завтра гонка, и никакого вина… да и зачем им вино, ведь они и без того счастливы…
Она поспешила в ванную. Шкафчик с зеркальной дверцей открылся как по волшебству от одного прикосновения. Пластиковая коробочка лежала на своем месте. Александра сняла ее с полки и взглянула на нее с отвращением. Какое легкомыслие, нет, какое безумие – поставить под угрозу их брак из-за такой ерунды!
Она подняла спираль высоко в воздух и бросила ее в унитаз.
Телефонный звонок раздался через три минуты после того, как она все увидела своими глазами на экране черно-белого телевизора, установленного в гостиной их апартаментов. Она лежала на ковре, совершенно обнаженная, и делала гимнастические упражнения. Александра так и не поняла, что рекламная пауза вдруг сменилась экстренным объявлением, пока не увидела фотографию. Это был снимок, вделанный в рамку и висевший на почетном месте в их квартире на Манхэттене: Андреас, июньский чемпион Монреаля, со взмокшими и обвисшими от пота светлыми волосами, сжимающий серебряный кубок в правой руке и вскинувший левую, сжатую в кулак, в победном жесте.
Александра замерла, отчаянно прислушиваясь к торопливому, захлебывающемуся голосу диктора. Она ровным счетом ничего не понимала! Только: «Монца… фон Трипс и Гинтер… Алессандро…» Только имена! А потом телеканал как ни в чем не бывало вернулся к показу фильма. Александра вскочила, подбежала к телевизору и начала лихорадочно переключать каналы, но так ничего и не добилась…
Пока не зазвонил телефон.
Медсестра оказалась женщиной средних лет с ранними морщинами и добрым сочувственным выражением на лице. Она тактично отошла от постели, пока Александра беспомощно вглядывалась в распростертое на кровати тело мужа.
– Когда они начнут оперировать?
Кровь тяжко стучала и пульсировала у нее в висках, словно соревнуясь наперегонки с тонким и беспорядочным писком монитора, отмечавшего сердцебиение Андреаса.
– Точно еще неизвестно. Кровопотеря большая, сначала нужно сделать несколько переливаний.
Он лежал без сознания. Если не считать длинной, багрово-красной ссадины на лбу, густо обработанной антисептиком, и уродливой трубки, выходящей у него изо рта и закрепленной пластырем на щеке, других повреждений не было видно. Казалось, он спит.
– А где доктор?
Медсестра подошла и мягко взяла ее под руку.
– Доктор ждет вас, синьора. У себя в кабинете.
Андреас не вписался в поворот во время тренировочного заезда. Машина несколько раз перевернулась, но каким-то чудом не загорелась, поэтому его сумели осторожно вырезать автогеном из красного «Мазератти», но обе ноги и тазовые кости оказались раздробленными, а об обширности и характере внутренних повреждений можно было пока только догадываться. После многочисленных переливаний крови последовала серия хирургических операций.
Больничные коридоры казались бесконечными и совершенно одинаковыми: дезинфицированные, покрытые линолеумом полы, ослепительно белые стены и потолки, распятия на каждом повороте.
Она позвонила Роберто, и он заверил ее, что скоро приедет. Ей стало немного легче при мысли о том, что он будет рядом с ней. Она сама себе казалась привидением, плывущим по морю болезни, боли и страданий. У нее было такое чувство, что, если она остановится, если забудется хоть на несколько минут, Андреас перестанет бороться, исчезнет из ее жизни навсегда, словно его никогда и не было, и тогда от него ничего не останется, кроме фотографии с момента победы в Монреале на стене в нью-йоркской квартире. Ничего. Ни единой его частицы больше не будет. Не будет ребенка.
До несчастного случая на автодроме Андреас почти не испытывал страданий. Физическая и душевная боль приходит к нам разными дозами: от небольших, легко забывающихся недомоганий и дискомфорта до чудовищных и непоправимых терзаний. Если бы страдания были лучше организованы, распределены по постепенно возрастающей шкале, возможно, люди знали бы, чего им ждать, и им было бы легче переносить боль. Но боль, перенесенная Андреасом за первые месяцы после аварии в Монце, казалась настолько несоразмерной с его человеческими возможностями, что ему не хотелось даже открывать глаза по утрам. Зачем? Чтобы убедиться, что он еще жив? А стоит ли? Поэтому через какое-то время, несмотря на все усилия жены и отца, он попросту перестал бороться и часами лежал неподвижно в добровольно навязанном самому себе оцепенении.
