Разбитое сердце Матильды Кшесинской - Арсеньева Елена (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
В то время итальянка Карлотта Брианца, бывшая примой петербургской сцены, неожиданно покинула Россию, и Маля получила ее роль и свой первый балет – «Калькабрино», в трех действиях, поставленный Мариусом Петипа по либретто Модеста Чайковского на музыку Минкуса. После занятий с Чекетти Кшесинская исполнила партию в своей излюбленной итальянской чеканной манере, причем за партнера с нею танцевал ее учитель, Энрико Чекетти, и Маля после финала даже расцеловала его на сцене.
Критика встретила ее премьерное выступление очень благосклонно: «Вместо Карлотты Брианца в «Калькабрино» выступила М.Ф. Кшесинская, исполнившая роли Мариетты и Драгиниаццы. Это было молодое, даровитое исполнение, носившее печать энергичного труда и упорной настойчивости. В самом деле, давно ли подвизается на сцене г-жа Кшесинская 2-я, давно ли мы говорили об ее первом дебюте, и теперь она решается заменить г-жу Брианцу. За такую храбрость, за такую уверенность в себе можно было уже одобрить милую танцовщицу. Она без ошибки делала тогда двойные туры и удивила балетоманов своими жете-ан-турнан в вариации второго действия. Успех в этом спектакле г-жа Кшесинская имела громадный».
Об этом спектакле писали даже за границей, в парижском журнале «Le Monde Artiste»: «Новая «звезда», мадемуазель Кшесинская, дебютировавшая в качестве прима-балерины, выступила блистательно. Этот успех так обрадовал русских, поскольку он был одержан воспитанницей русской национальной школы, взявшей от итальянской лишь необходимые элементы для модернизации классического танца. Молодая прима-балерина имеет все: физическое обаяние, безупречную технику, законченность исполнения и идеальную легкость. Если к этому ей удастся прибавить усовершенствованную мимику, это будет готовая актриса».
Мале казалось, что весь мир брошен к ее ногам! Теперь она могла исполнить свою давнюю мечту – получить главную роль в балете Пуни «Эсмеральда»: роль, которую некогда танцевала несравненная Вирджиния Цукки. С тех пор никто не решился заменить Цукки на сцене, но окрыленная успехом Маля сочла, что ее блестящая техника дает ей такое право.
В том, что театральная дирекция ей не откажет, она не сомневалась. Но решение зависело не столько от дирекции, сколько от одного-единственного человека: знаменитого всевластного балетмейстера Мариуса Ивановича Петипа.
Это была личность, обаятельная своими странностями столь же, сколь и огромным талантом и той ролью, которую он сыграл в становлении русского балета. Мариус Иванович это прекрасно понимал и ничуть не тяготился всеобщим почтением и обожанием. Говорил Петипа всегда по-русски, хотя очень плохо знал язык и так и не выучил его за долгие годы жизни в России. Ко всем обращался на «ты». Приходил на репетиции, обыкновенно завернувшись в клетчатый плед и посвистывая. Он приходил с уже готовым планом и ничего не придумывал во время репетиции. Не глядя на артистов, балетмейстер просто показывал, что они должны делать, приговаривая на своем особенном русском языке:
– Ты на я, я на ты, ты на мой, я на твой…
Все знали, что это означало переход с одной стороны на его сторону – «ты на я». Причем он для ясности тыкал себе пальцем в грудь при слове «я». Или с дальней стороны сцены – «твой» на ближнюю к нему – «мой». Все артисты этот язык знали и прекрасно понимали, чего он от них хочет.
Выслушав просьбу Мали о главной роли в «Эсмеральде», он спросил:
– А ты любил?
У Мали дрожали и сердце, и голос, когда она ответила:
– Да! Я безумно влюблена! Я люблю его!
Петипа усмехнулся, ибо в ответе он не сомневался. Ну разве мог он не знать о пылком романе наследника престола и маленькой балерины! Но теперь ему предстояло задать более трудный вопрос. И после минутного колебания он спросил:
– А ты страдал?
Этот вопрос показался Мале странным, ненужным, даже бесцеремонным, и она заносчиво ответила:
– Конечно, нет.
– Вот! – сказал Петипа с сожалением. – Эсмеральда – это не просто роль, это жизнь. Ее можно понять и танцевать, только если ты уже любил и уже страдал. Если нет – просто па, в зале говорят, болтают, иногда хлопают, о тебе пишут газеты – но больше ничего! Если да – живешь на сцене, ты плачешь – и в зале плачут вместе с тобой!
Петипа ушел в репетиционный зал, а Маля обиженно смотрела ему вслед.
Если бы она могла заглянуть в будущее, она узнала бы, что через несколько лет получит эту роль. И это будет ее лучшая роль, потому что к тому времени оба условия Петипа будут ею исполнены. В ее судьбе наступало время страданий…
Жизнь часто сравнивают с дорогой, и Мале всегда нравилось это сравнение. Ей казалось, что перед ней лежит ровная дорога счастья, по которой она несется на великолепных рысаках – вроде тех, что были впряжены в тройку Ники, когда они чудесной, волнующей ночью катались по Красному Селу. Кучер тогда сказал: «Беда будет, сели кони засекутся!» И вот кони ее судьбы засеклись…
Причем исполнилось это настолько буквально, что лишь потом, много лет спустя, Маля увидела в этом происшествии печальное и даже трагическое предзнаменование.
Однажды великий князь Александр Михайлович, служивший тогда в гвардейском экипаже, предупредил Матильду, что в такой-то день и час он будет проходить по набережной со своей ротой и хором музыки. Маля обожала полковые оркестры на марше и никогда не упускала случая послушать их. В условленный день и час она выехала на своей санной одиночке с балериной Ольгой Преображенской, с которой тогда очень дружила, на набережную. Сани стали обгонять роту, которую вел великий князь Александр, как вдруг музыка грянула громче, лошадь испугалась – и сперва резко стала, а потом понесла.
Кучер не смог ее удержать, сани опрокинулись, но, на счастье, не в сторону панели, на ряд гранитных тумб, о которые обе женщины могли разбить себе головы, а в сторону улицы. Ольга Преображенская первой вылетела из саней, а Маля с трудом освободилась из-под меховой полости и тоже в конце концов вылетела из саней в снег, причем сильно ударила руку, да и вся вообще расшиблась.
Пока она лечилась, Ники все время находился в разъездах, часто бывал за границей, виделись они редко, и Маля лишь постепенно начала замечать, что в их отношениях что-то изменилось.
Она настолько привыкла к постоянству своего счастья, что совершенно забыла: в мире нет ничего постоянного, а счастье – вообще самая эфемерная из всех материй.
Наступило лето. Мале хотелось бы жить в Красном Селе или поблизости от него, чтобы почаще встречаться с Ники, который не мог надолго выезжать из лагеря для свиданий. Она даже подыскала себе премиленькую дачку на берегу Дудергофского озера, очень удобную во всех отношениях. Ники ничего не возразил против ее планов, однако вскоре у Мали появился Сергей Михайлович и осторожно передал просьбу цесаревича подыскать для дачи другое место. Если Маля поселится так близко к Красному Селу, сказал он, это может вызвать излишние и нежелательные толки.
– Среди кого? – спросила Маля, ничего не понимая.
– Прежде всего за границей, – ответил Сергей.
– А что, – спросила Матильда по какому-то наитию, – он снова начал добиваться руки Аликс?
Сергей молча смотрел ей в глаза. Потом она увидела, как он захотел что-то сказать, но тут же передумал и сказал совсем другое:
– Спроси лучше у него. Моим словам ты все равно не поверишь.
И по тому же наитию Маля вдруг догадалась, что он хотел сказать, но не решился. Он хотел сказать, что Ники никогда не переставал добиваться руки Аликс…
И все-таки она гнала от себя эту пугающую мысль. Ники ведь ничего не говорил! Ники ведь не заводил об Аликс никаких разговоров – значит, этого все равно что нет!
Но все же то радостное настроение, с которым она ждала лета, было уже испорчено.
Да еще и дачу она наняла какую-то странную… Это был большой дом в Коерове, построенный еще в эпоху императрицы Екатерины II и имевший довольно оригинальную форму треугольника. Ходили легенды, что, проезжая через Коеровский лес, императрица облюбовала это место для постройки дома. На вопрос, как она прикажет строить, императрица будто бы взяла у одного из придворных его треуголку и сказала: «Вот план дома». Архитектор, которому было поручено строительство, в точности выполнил высочайшее указание и придал дому треугольную форму.
