Месть Танатоса - Гавен Михель (книги онлайн полностью бесплатно .TXT) 📗
— Но почему? — воскликнула, едва сдерживаясь, Маренн.
— Потому что у них нет такой практики, — страшные слова…
— Как это? — переспросила она, решив, что ослышалась. — Как это: нет такой практики? Даже если человек невиновен?
— Если он в гестапо — он виновен, — ответил Шелленберг жестко, но тут же пояснил: — Гестапо рассуждает так. Вы плохо знаете наше государство, фрау Маренн, — в голосе бригадефюрера промелькнуло сочувствие. Германия теперь, как вам объяснить, — он задумался на мгновение. — Германия теперь — это гестапо. Они контролируют все и все решают… Гестапо может арестовать не только Вас или любое другое гражданское лицо. Они могут арестовать и меня, и его, — Шелленберг указал на своего адъютанта, — и даже рейхсфюрера СС. Они могут арестовать любого, если усомнятся в нашей преданности фюреру. Из гестапо не освобождают, фрау Маренн. Гестапо не бывает не право. Оно право всегда. Даже если впоследствии Генрих Мюллер, шеф тайной полиции, станет Вашим лучшим другом, он никогда не признается, что он был неправ.
Как генерал войск СС, я могу принести Вам извинения за ошибку, совершенную не мной, но гестапо никогда не извинится перед Вами — не ждите. И я не могу их заставить — это не в моей власти. В моей власти лишь помочь исправить ошибку. И на это гестапо, которое конечно же знает, что вы невиновны, — подчеркнул бригадефюрер Шелленберг, — на это гестапо готово согласиться. Точнее, они уже согласны. Мы все обсудили с. их руководством.
— И что это значит? Что ждет меня? — Маренн снова охватил страх за детей. Господи, неужели ей никогда не вырваться из этой проклятой страны? Сколько они еще будут мучить ее? За что?
— Вчера вечером я имел беседу о Вас с рейхсфюрером СС Гиммлером. При нашем разговоре присутствовал обергруппенфюрер СС Мюллер, шеф гестапо. Я не стану от Вас скрывать, основанием, чтобы вырваться из лап гестапо и стать свободным, относительно, конечно, ибо тот, кто побывал в гестапо, — не пугайтесь, но это правда, — либо умирает, либо уже никогда не сможет быть от него полностью свободен. Так вот, таким основанием является толь ко согласие на сотрудничество с тайной полицией. Но я снова обращаю Ваше внимание, фрау Маренн, — Шелленберг сделал многозначительную паузу, — я не хочу, чтобы Вы испугались и отказались раньше времени, перечеркнув очень многое. В вашем случае все будет иначе.
Мы выговорили у гестапо исключительное право работать с Вами, мы — внешняя разведка СД. Конечно, это нам кое-чего стоило. Но Вас не касаются детали подобного рода — наш извечный торг с Мюллером существовал до вашего появления, продолжится он и после вас.
На сей раз Мюллер уступил — свое он отыграет как-нибудь попозже, никто не сомневается в его отменной памяти. Возможно когда-нибудь, если Вы примете наши условия, он попросит отыграться Вас. Но не будем забегать вперед — вернемся к настоящему положению вещей.
А оно таково, — Шелленберг перестал мерить шагами пространство кабинета и остановился прямо перед Маренн. — Вы очень запутали свою жизнь, фрау, и нам пришлось потрудиться, прежде чем мы установили истину — для Вашей же пользы. У Вас много титулов, много имен и жили Вы до сих пор, как оказалось, вовсе не одной жизнью, как все обычные люди, а двумя-тремя одновременно, и о каждой из них либо сложены легенды, либо наоборот, — абсолютно ничего не известно.
Тем не менее мы установили, что Вы, уважаемая фрау Ким Сэтерлэнд, если читать Ваши документы, предоставленные гестапо, на самом деле — эрцгерцогиня Мария Элизабет фон Кобург де Монморанси, по своим родственникам имеющая также титулы принцессы Бонапарт и принцессы фон Габсбург, правнучка английской королевы Виктории, внучка австрийского императора Франца-Иосифа, племянница последнего императора Австро-Венгрии Карла Первого Австрийского. Список Ваших родственников можно продолжать бесконечно — он охватывает династии, правившие в Бельгии, в Испании, в Нидерландах, не говоря уже о Франции, России и Германии, с которыми Вас связывают самые близкие узы.
Однако Вы отказались от прежней жизни, предпочтя скромное имя безвестной и безродной американки, причем, как обнаружилось, даже не пытались получить американское гражданство. Вы отказались от прежней жизни по личным мотивам, на фоне Вашего конфликта с приемным отцом, не преследуя тайных целей, — нас это вполне устраивает. Нас также устраивает, что, отказавшись от гражданства Франции, вы до сих пор являетесь подданной Австрии, а значит, теперь Вы — подданная рейха.
Благодаря Вашему родству с Габсбургами, Вы принадлежите к германской нации — это очень важно, и… к германской расе, что в нынешних обстоятельствах важно вдвойне. Обычно для доказательства арийского происхождения требуются документы с 1750 года, подтверждающие, что все предки в роду были германцы. В Вашем случае можно представить генеалогию более древнюю, которая охватывает по меньшей мере полторы тысячи лет.
Узнав, что по австрийской линии Вы принадлежите к династии Габсбургов, притом, к той ветви, которая до 1918 года находилась у власти в лице Вашего деда императора Франца-Иосифа, рейхсфюрер СС не имел возражений — аннепапир ему не понадобился…
«Да уж, какой аннепапир? — подумала Маренн, слушая Шелленберга. — Рейхсфюрер СС оценивает происхождение Габсбургов — очень забавно. А как же сам фюрер с его фантиками, которые он подбирал за Габсбургами?» Однако вслух она воздержалась от замечаний — еще неизвестно, чем увенчается речь бригадефюрера, что он хочет ей предложить конкретно, основную же мысль она уже поняла — сотрудничество. Осталось выяснить, в какой области.
— И наконец, Вы имеете нужную рейху профессию. Вы получили прекрасное образование, Вас считали и считают до сих пор одной из лучших учениц австрийской школы психиатрии. Вас знает ученый мир. Более того, насколько мне известно, Вы положили начало целому научному течению, соединив теоретическую психиатрию с практической хирургией. Вы великолепный практик и вчера днем Вы блестяще доказали нам это. Простите нас за небольшой розыгрыш, но поймите, мы должны быть бдительны. Вы — известная в европейских кругах личность, и неправдоподобным казалось то, что Вы очутились в лагере…
«Ну надо же! — Маренн возмутило последнее замечание бригадефюрера. — Им показалось неправдоподобным! Они сами засадили меня за решетку, а теперь говорят, что им казалось неправдоподобным, как я там очутилась! Сами удивились, что сделали такое!» Значит, она не ошиблась — они экспериментировали с ней.
— Полковник медицинской службы Максим де Кринис, — продолжал Вальтер Шелленберг, — мой давний друг и Ваш знакомый, дал чрезвычайно высокую оценку Вашей деятельности и лестно отозвался о Вас как о специалисте в рапорте рейхсфюреру. И не только он. Его безоговорочно поддержали сразу несколько специалистов клиники Шарите.
Исходя из всего изложенного выше, рейхсфюрер СС разрешил мне предложить Вам выбор. Прежде чем я озвучу предложение рейхсфюрера, я хотел бы предупредить Вас, фрау Маренн, от излишней поспешности — необходимо все тщательно взвесить, прежде чем принять решение.
— Что же на весах? — впервые за долгое время позволила себе поинтересоваться Маренн.
— На весах? — переспросил Шелленберг, — На одной чаше, как Вы поняли, вероятно, — возвращение в лагерь вне зависимости от того, виновны Вы или нет, на весьма неопределенный срок, фактически пожизненно, для Вас и Ваших детей. Единственное, чем я смогу Вам помочь при таком обороте событий, — так это добиться от шефа гестапо, чтобы Вас вернули Габелю, а не послали в более современный лагерь, где условия содержания строже, жестче и, я бы сказал, страшнее. Я не сомневаюсь, от великой радости, что план разведки провалился, Мюллер поступит именно так в назидание и Вам, и нам заодно. Возможно, у Габеля Вы и дотянете до «следующего подарка судьбы», но скажу честно, что очень сомневаюсь в этом. Его лагерь тоже скоро модернизируют — все остальное Вы сами хорошо представляете себе. Вы знаете, что это значит. С Вашим здоровьем и слабым здоровьем Вашей дочери у Вас практически нет перспектив. От Вас избавятся в первую очередь. Тем более, насколько мне известно, у Вас там много недоброжелателей среди администрации — кое у кого случались неприятности из-за Вас. Они утихомирились, когда Вами заинтересовались из Берлина, когда же Вас вернут как непригодный, извините, к употреблению материал, они отыграются в полной мере. Работать в полную силу Вы не можете, с Вашим своенравным характером они знакомы, у Вас двое больных детей. Одним словом… Продолжать я не буду — Вы догадываетесь; что этого достаточно, чтобы однозначно решить Вашу участь, причем в ближайшее время, не затягивая.
