В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора - Галкин Даниил Семенович (книги без регистрации txt) 📗
– Как не стыдно обижать старую женщину! Она вам в бабушки годится. Таких, как вы, гнать надо из милиции!
Владимир стал оттаскивать меня в сторону. Но я был намертво зажат сильными, как клещи, руками огромного амбала. Милицейский участок находился недалеко от злосчастного магазина. Попытка Владимира уговорить его отпустить несмышленого не увенчалась успехом. Не теряя времени, он помчался за родителями, чтобы привести их в милицию на выручку. Тем временем, под любопытными взорами обывателей, амбал втолкнул меня в протокольное помещение милиции со зловещими словами:
– Руку на власть поднял, москаль проклятый! Упеку тебя на перевоспитание в санаторий по имени «тюряга». Там основательно промоют твои грязные мозги!
Он зловеще заржал, всадив свой увесистый кулак мне в бок. Я с ужасом понял, что по собственной милости загнал себя в страшную ловушку. В одном шаге от заветной мечты появился призрак оказаться на грязных нарах с уголовниками. В состоянии обреченности я стал ждать приглашения к барьеру для составления протокола. Моя очередь, как на плаху, приближалась, когда в помещение ввели большую группу цыган в сопровождении нескольких милиционеров. Они с душераздирающими криками заполнили все пространство перед барьером. Мгновенная, как вспышка молнии, реакция подтолкнула меня к полуоткрытой двери. Невероятное совпадение помогло мне оказаться на улице и скрыться в толпе. При входе-выходе, именно в момент моего стремительного бегства, из-за суеты с цыганами отсутствовал дежурный! Иначе меня с позором могли вернуть обратно с поводом для ужесточения срока.
Я свернул в ближайший переулок, где находилась одна из скорняцких артелей, в которую мы поставляли смушки. Заплетающимся языком рассказал о случившемся и попросил встретить у входа в милицию Владимира с отцом. Вскоре скорняк возвратился не только с ними. Для моего освобождения была мобилизована вся казацкая родня Сатырей, которые приехали с донской станицы погостить. На этот раз из криминальной ситуации я, по счастливой случайности, вышел сухим из воды. Зловещее событие заставило переосмыслить линию поведения с расчетом на будущее. Сработал защитный принцип – нет худа без добра. Невольно, в целях самосохранения, произошло самоукрощение строптивого нрава. Вспыльчивость сохранилась – как врожденная черта. Но трезвый рассудок, в качестве элемента сдерживания, стал чаще выходить на передний план.
После пережитого потрясения жизнь снова вошла в привычную колею. Снабженческие вояжи с Владимиром продолжились до начала будущего года, который стал переломным этапом нашей жизни. Он вскоре определился с военной академией и уехал в Ростов-на-Дону. Я начал готовиться к отъезду во Львов для прохождения подготовительных курсов перед вступительными экзаменами. Это совпало с моим двадцатитрехлетием, когда, по возрастным признакам, должно было завершиться архитектурное образование, рассчитанное на шесть лет обучения. Наверстать упущенное стало моей навязчивой идеей.
Подошел день отъезда. Расставание с родителями смягчалось близостью Львова. Сохранялась возможность частого общения. Кроме того, они привыкли к моим отлучкам за истекшие годы войны. Когда поезд, громыхая в ночи, уносил меня вдаль, начался отсчет совершенно нового витка жизни. Ухабистые дороги перекрестков, развилок и закоулков мятежной молодости остались далеко позади.
Часть II. Вхождение
Пьянящий запах старины
Неуловимо превосходен!
Остатки крепостной стены,
Скорбящий лик на темном своде.
В тенистых парках листьев шум,
И запах кофе из кофеен.
Мадонна в нише на углу.
Явь и мираж. И сон навеян…
Сергей Герасименко
Мои архитектурные университеты
Итак, я на правах абитуриента переступил порог главного учебного корпуса Львовского политехнического института. Внушительных размеров старинное здание с классической колоннадой воспринималось как храм науки. Широкая парадная лестница вела на второй этаж, где размещался большой двухсветный актовый зал. Он был украшен одиннадцатью полотнами великого польского художника Яна Матейко[39]. Картины символизировали технический прогресс человечества.
Декан архитектурного факультета Юрий Лозовой любезной улыбкой встретил меня в своем просторном кабинете. Документы, представленные для допуска к приемным экзаменам, произвели на него очень благоприятное впечатление, которого он не скрывал.
– Я рад притоку на факультет таких, как вы, обветренных суровой жизнью молодых людей. Конкурс на одно место в этом году очень высокий. Отбор будет жесткий. Вы проходите вне конкурса, если результаты экзаменов окажутся положительными. Желаю удачи!
Мне выдали направление в общежитие, которое размещалось в благоустроенном комплексе бывшего польского кадетского училища. Это был своего рода мини-городок с полным набором вспомогательных служб – магазином, киноконцертным залом, баней, прачечной и другими помещениями. Недалеко от общежития привольно раскинулся живописный Стрыйский парк. Над его прудами свесились плакучие ивы, омывая свои длинные ветви в прозрачных водах. Меня подселили в комнату, где уже обосновались три абитуриента. Они, как и я, были приезжими из разных городов Украины. Мы быстро нашли общий язык. Общность интересов и незначительная разница в возрасте этому способствовали. Самого старшего звали Рувим. Он был уроженец небольшого городка Шепетовка Каменец-Подольской области. Из-за тяжелого ранения относился к категории инвалидов войны. Я был младше его на два года. Могучего телосложения Василий и весельчак Юрий еще не достигли двадцатилетнего возраста. Все трое готовились к поступлению на родственный архитектуре факультет промышленного и гражданского строительства. Раньше всех просыпался Рувим, которому мы сразу присвоили кличку Старик. Он тормошил нас, приговаривая:
– Просыпайтесь, лежебоки! Петушок пропел давно!
Мы мчались в студенческую столовую, где проглатывали опостылевшую пшенную кашу и яичницу. Все это запивали суррогатным кофе или подобием чайного напитка. Почти весь день перебегали из одной аудитории в другую, где маститые преподаватели вталкивали в наши мозги необходимые знания для сдачи вступительных экзаменов. На архитектурном факультете, кроме общих предметов для всех специальностей, два дополнительных экзамена были определяющими. Это рисунок и черчение. Они проводились в первую очередь. После них, как правило, был наибольший отсев. Поэтому я ежедневно проводил долгие часы перед мольбертом на кафедре рисунка. Основным оружием был карандаш: с его помощью на листах ватмана появлялись изображения гипсовых скульптур (античные образы из греческой мифологии). Ретушь с учетом игры света и тени придавала рисункам объемность. Помимо зарисовки гипсовых скульптур и архитектурных обломов[40] проводились занятия с живой натурой. Позировали обнаженные или полуобнаженные женщины и мужчины. Многие неискушенные абитуриенты смущенно хихикали. Мудрый пожилой преподаватель поучал:
– Запомните отныне раз и навсегда. Нет ничего прекраснее и совершеннее человеческого тела! Гениальные художники в своих лучших картинах с величайшим вдохновением изображали ни с чем не сравнимую гармонию обнаженных фигур. Для вас, будущих архитекторов, они должны стать эталоном пропорций и масштаба! Без познания этих азов вы никогда не постигнете тонкости нашей великой профессии!
Обходя каждого абитуриента, он терпеливо объяснял последовательный процесс графического выполнения рисунка. Зато на занятиях по черчению мы столкнулись с откровенной враждебностью. Местные абитуриенты с мягким подхалимажем называли преподавателя «шановный пан Кернякевич». Общение было только на украинском и польском языках. На русскую речь он не реагировал. Единственная надежда оставалась на самоподготовку по учебникам. Много внимания я уделил и подготовке к экзаменам по точным математическим предметам. Перерешал большое количество задач из учебников.
