Банальная история - Витич Райдо (е книги TXT) 📗
— В столь плотном графике на личную жизнь время остается?
— Святые праздники, — кивнул он, пристально разглядывая меня. Было в его взгляде все, что хотела бы видеть женщина: восхищение, сродное обожанию, задумчивая печаль, робость и желание прикоснуться. — А ты красивая, — выдохнул он в лицо. И пахло от него мятой и анисом. Любимый запах детских капель от кашля.
Я невольно поддалась к Олегу.
— И что?
— Удивительно. Красивая, но словно не настоящая. Кожа у тебя светиться. У нас дома, статуэтка есть, маме подарили: Диана — охотница из горного хрусталя. Ты на нее похожа.
— Такая же крепкая и большая?
— Хрупкая настолько, что прикасаться страшно.
— Вот и держите руки подальше от ценного экспоната.
— Хорошо, — согласился он. Присел рядом на стол, смирно сложив руки на коленях. Я немного огорчилась и сама не могла объяснить отчего?
— Ты вообще, надолго здесь? — спросил Олег.
— Как Алеша скажет, — буркнула я.
— Строг?
— Справедлив. Напроказничала я, вспомнить стыдно.
— По этому поводу жить здесь останешься?
— Нет, надеюсь выбраться еще до июня.
— Как выберешься — позвонишь?
— Зачем?
— Отметим освобождение. Соком, понятно.
— Да, на остальное у меня стойкая непереносимость образовалась.
И тут появился Алеша. Вошел и застыл на пороге.
— Э-э-э..я… Извините, Алексей Дмитриевич, — вскочил Олег и получил недовольный, презрительный взгляд и повелительный кивок головы — вон!
— Подожди! Алеша, прими, пожалуйста, пересдачу…
— Вы свободны молодой человек, — процедил он, и Олега смыло за дверь.
Я вздохнула:
— Лёшенька, зачем так-то? Мальчику нужен зачет.
— А тебе — мальчик.
— Ревнуешь? Глупо. Твой студент спас меня от синдрома похмелья, а ты бросил меня — бессердечный. Должна же быть хоть какая-то компенсация спасителю?
— Обойдется, — бросил Алеша и согнал меня со стола, делая вид, что ищет особо ценные бумаги.
— Это несправедливо. Я чуть не умерла, а ты и спасибо Олегу не сказал, за помощь мне.
— Олегу? Ах, да… Анечка, а кто виноват, что ты "чуть не умерла"?
— Вино-водочные изделия, — буркнула я и принялась ластиться к брату, чувствуя безмерную вину перед ним. Он выглядел очень уставшим. — Алеша, я больше не буду, клянусь! Честное имиджмейкерское!
Алеша качнул головой, вяло улыбнулся. Я возликовала — сдается! Почти простил. Что еще нужно для полного счастья? Ах, да…
— Алеша, ваши саблезубые сплетницы вывесили транспаранты о том, что я прибыла в ваше отделение в нетранспортабельном виде.
— Пусть.
— Тебя это не беспокоит?
— Нет, абсолютно. Нужно же о чем-то говорить? Сегодня о тебе, завтра обо мне, послезавтра о прелестях стирального порошка.
Я облегченно вздохнула — минус одна забота. И вина.
— Лешенька-а…ну, поставь ты ему зачет? Пожа-алуйста-а…
— Анечка…
— Нет, я, правда, больше так не буду, честно, честно!
Алеша приобнял меня, с улыбкой заглянул в глаза:
— Знаешь, кого ты мне напоминаешь? Обезьянку. Анекдот такой есть: "Лев попал в яму, мечется по ней, а выбраться не может. Обезьянка увидела и давай на ветке скакать: вот ведь какая тупица! А еще царь-зверей! Как же ты в ловушку-то угодил? Вот глупец какой! Идиот! Ни глаз, ни ума. А сук взял и подломился. Обезьяна в яму ко льву упала. Лев к ней, а она — Лева, ты не поверишь! Все поняла, все осознала — спустилась извиниться!"
Я засмеялась — Алеша был не подражаем в роли изворотливой обезьянки.
— Хороший анекдот, но не про меня. Я действительно все осознала. И ты уж поставь бедному студенту зачет, по доброте душевной, а? Ну, или в честь столь знаменательного события?
— Анечка, этот студент самая серая посредственность третьего курса. Я поставлю ему зачет лишь за крепкие знания, а не за красивые глазки.
— А у него красивые глазки? — округлила я свои. Алеша успокоенно вздохнул и обнял меня. С минуту мы молчали, и тут я некстати спросила:
— Алеша, а если он мне понравился?
— Чем? — мгновенно насторожился брат.
— Не знаю. В том-то и дело, что не знаю.
— Тебе многие нравятся.
— Нет, Алеша, так — никто. Здесь что-то другое…
Именно так все и началось. Я еще не поняла, что грядут перемены, а Алеша уже прочувствовал их, предугадал, и затаился. Стал с особым вниманием отслеживать каждый мой шаг, каждый телефонный разговор, каждую встречу. Третировать Олега с той особой изощренностью, что невозможно четко обозначить и вменить в вину. Ему понадобилась одна фраза, сказанная в задумчивости, чтобы понять последствия этой встречи, просчитать возможные варианты. Мне — два года, прежде чем я поняла, что Олег — это серьезно. Это не детская любовь в пику братьям, не увлечение во имя становления личности. Это — не прошлое, а настоящее и, возможно, будущее. То, что и могло меня либо окончательно спасти, либо окончательно погубить.
Мы прошли по притихшим коридорам больницы и остановились у палаты N 207. За дверью было тихо настолько, что я поежилась от предчувствия чего-то страшного.
— С ним все хорошо, — подбодрил меня Алеша. — Спит, наверное. Передачу мы ему еще утром привезли: книги, фрукты и прочее. Так что он ни в чем не нуждается, разве что… Ладно, иди, я здесь подожду.
И нахмурился — мой затравленный взгляд ему не нравился. Мне его — непримиримый и настороженный.
Я решительно толкнула дверь и шагнула в палату.
Олег не спал. Сидел на кровати, сложив руки на коленях, и разглядывал свои тапочки, облитые светом ночника. Вид осунувшийся, больной, но от общения с Сергеем осталась на память лишь поджившая ранка на губе.
Он вскинул на меня взгляд:
— Аня? — он видимо не ждал меня и оттого не верил, что я материальна.
— Олег, Олежка, что ж ты наделал? — бросилась к нему, села рядом, принялась осматривать голову, лицо, шею. Длинная, тонкая царапина слева расстроила меня. — Олежа, зачем? Почему?!
— Не надо, Аня, — он сморщился, словно боролся со слезами, убрал мои руки от лица, но из своих ладоней не выпустил. Так и сидел, рассматривая их, поглаживая пальцами. И зашептал, не смея смотреть в мои глаза. — Прости меня, Анечка милая…Я так устал. Устал от вечного страха потерять тебя. Совсем запутался, потерял себя. Я чувствую себя никчемным, отупевшим и старым, как скелет австралопитека. Не знаю, что делать? Совершаю одну глупость за другой. Что я на тебя сорвался? Как мог себе подобное позволить? Почему твой братец не убил меня за это? Не хотел марать руки? Понимаю, мне самому противно…
— Давай уедем куда-нибудь? Отдохнем.
— От себя не уедешь и не отдохнешь, Аня. Как ты меня еще терпишь? Господи, я так хочу заснуть и проснуться в то время, когда еще учился в институте. Еще уважал себя, был оптимистом-пофигистом. Помнишь?
— Да.
— А как мы с тобой встретились?
Я улыбнулась: только что вспоминала.
— Мне ведь тогда нужен был зачет, а не ты. Вот такая я корыстная сволочь, Аня. Я ничего не выучил, завис до утра в общежитии мединститута. А утром зачеты, и не у Гармана, как предполагалось, а у самого Шабурина. Знаешь, как твоего брата студенты звали за глаза? Скат. В смысле — гад. Если 30 процентов из группы сдали — ура! Сча-астье…Стою я в самых отвратительных предчувствиях и таком же физическом состоянии и понимаю — не сдам. А тут, словно Бог мои молитвы услышал — ты из палаты вышла — "бледнолицая девица из фарфора высшего сорта". Колязин тебя так охарактеризовал. Девочки сразу оглядывать начали. Катя Васнецова зашептала: сестра Самого. Девица своевольная и вредная. Буянка и алкоголичка. Что брат, что сестра. Сюда ее привез, не постеснялся, наверное, не впервой в таком состоянии сестричку наблюдать всему отделению. Я и смекнул — а что? Дальше дело техники: подошел, предложил помощь, засветился. Только одно не учел — сердце свое. Ты глянула на меня и все… не объяснишь — что? А все — понимаешь? Наверное, именно это необъяснимое с материальной точки зрения, состояние люди любовью с первого взгляда называют. Только тогда я этого еще не осознавал, не думал даже…