Осенний бал - Унт Мати Аугустович (книги онлайн полностью txt, fb2) 📗
В ясные летние вечера Аугуст Каськ подслушивал их разговоры. И опять его охватывала ярость. Некоторым клиентам он так бы и полоснул бритвой по горлу. Возможности для этого у него были идеальные, жертва была полностью в его власти. Раз — и одним меньше! Андре Жид назвал бы это беспричинным деянием. Но у Аугуста Каська была на то причина — ведь он в себе вынашивал идею улучшения рода человеческого.
К вечеру небо затянуло дымкой, поднялся ветер. Пыль кружилась по асфальту, свет был удивительно неподвижен. Мужчины посмелей еще топтались на балконах, без устали курили. В одних майках, конечно. Темнело, сгущались облака, предгрозовые сумерки вступили в комнаты. Понемногу все жители попрятались по домам. Некоторые назло грозе стали готовить ужин, разбивали яйца на черные помазанные маслом сковородки. Это самые смелые. В печах и плитах было электричество, сама гроза, и все-таки ее боялись меньше, чем обычного дыма и открытого огня. Аугуст Каськ еще помнил, как несколько десятков лет назад перед грозой печи заливали водой. Аугуст Каськ стоял у окна и ждал. Прошли еще пятеро шумных бродяг, у всех грудь нараспашку, пить, видно, собрались, и исчезли за углом, ушли. Еще какой-то мальчонка описывал на велосипеде круги, но вот и его крикнули домой. Стало еще темнее, тут и там зажигали огонь, как говорили в старину, сарай тоже закрыли, собаки попрятались по конурам. На веревках трепыхалось белье. На березе сломало сухую ветку, она упала на тротуар. Внизу не осталось никого. Прогремел гром, отразившись от облаков и лабиринтов домов. Аугуст Каськ, не раздеваясь, бросился на кровать. Опасно, в темной комнате у каждой вещи электрический потенциал. Висящие брюки напоминали повешенного, у часов было человеческое лицо. Аугуст Каськ прислушался, как усиливается шум дождя, увидел открывшийся ему фиолетовый кусочек неба. На обитый жестью подоконник обрушился дождь. Молнии освещали вымерший город, лиловатые декорации вокруг желтых парков. Но Аугуст Каськ не встал. Он закрыл глаза, но молнии были видны и сквозь веки. Аугуст Каськ не знал, куда молнии ударяют в городе. В дома, в деревья, в провода? Или в громоотводы? Куда-то же надо им ударять. Или в городе они ударяют в облака, борются друг с дружкой? Еще раскат, звон стекла, и вдруг стало удивительно тихо. Аугуст Каськ открыл глаза. Дождь утих. Комната была какая-то чужая. Из розетки в противоположной стене беззвучно появился огненный шар, примерно с электрическую лампочку. Он холодно светился, как лампа дневного света. И так же, как лампа дневного света, освещал на стене каждый бугорок. Медленно, тихо шипя, он миновал спинку стула, отбросив от нее на стены и потолок огромную тень. Аугуст Каськ затаил дыхание. Он надеялся, что шар его не видит, не слышит, не чувствует. Он не хотел его злить, потому что не знал, что этот шар может против него иметь. Он старался избегать всего, что могло бы этот шар потревожить. Шар вдруг ринулся кверху, будто ракета. Повис на потолке и стал ждать. Как будто готовясь к нападению. Или как лампочка, возникшая сама по себе. Не знаю, сколько так продолжалось. Затем раздался мягкий взрыв, как будто с бутылки сорвали пробку или лопнул воздушный шарик. Комната сразу погрузилась во тьму. Все было по-прежнему. Яркий след от шара еще несколько секунд оставался у Аугуста Каська на глазной сетчатке. Затем погас и он. Аугуст Каськ лежал не двигаясь, он как будто боялся, что шар еще существует и в темноте. Он ждал до тех пор, пока не почувствовал слабый запах дыма. Это почему-то подействовало успокаивающе, дало понять, что гостю пришел конец. Аугуст Каськ встал и зажег свет. Комната была пуста, все было в порядке. Он подошел к розетке и увидел, что ее пластмассовая крышка расплавилась. В комнате побывала смерть. А в остальном все было по-прежнему. Аугуст Каськ подошел к окну, поглядел на улицу. Дождь кончился. Асфальт сверкал. Вдали погромыхивал гром. Большие количества энергии нашли выход, внешне же ничего не изменилось. Тысячи вольт псу под хвост. По двору уже шаталась какая-то особь, за ней другая. Обе мужские. Аугуст Каськ снова завалился в постель. И снова ему привиделся огненный шар. Все тише доносился с улицы гром, пока наконец не утих совсем.
В этот ночной час все, наверно, уже спали в микрорайоне, даже самые бессонные, даже те, кто встает раньше всех. Надо думать, спали, не светилось ни одно окно. Но на окнах могли быть плотные гардины, а свет ведь мог и гореть? Тут надо бы проверить потребление энергии в такой час. Но в квартирах много приборов, которые работают сами по себе: холодильники, невыключенные проигрыватели, тусклые ночные лампочки, которые сторожат плохой сон и далеко не светят. Полная темнота еще не означает сон, это каждый знает. Кто бодрствует от радости, кто от печали, кто от боли, кто от забав.
Прошла запоздалая прохожая. Стук высоких каблуков по асфальту действовал на Аугуста Каська эротически.
3
В ту же ночь, после того как гроза прошла, архитектор Маурер возвращался от друга домой. Они выпили бутылку коньяка, говорили. Маурер несколько раз вставал и собирался уходить, но ему было хорошо у друга, когда на дворе бушевала гроза, и он оставался. Они говорили про внешнюю политику, как это водится у мужчин, обсудили проблемы Китая и Ближнего Востока, обменялись мыслями насчет Израиля. Друг высказал несколько замечаний в адрес одного иностранного президента, сказал, как он, будь он на месте этого президента, разрешил бы тот или иной вопрос. Маурер в свою очередь сказал, что он бы сделал на месте этого президента. Когда ударил гром (тот самый, от которого в комнате Аугуста Каська появился огненный шар величиной с электрическую лампочку), они кончили говорить о политике и стали обсуждать климат. Друг Маурера считал, что климат изменился, ученые же врут, что нет. А что им еще остается, заметил друг, на хлеб-то надо зарабатывать. Еще они говорили о надвигающемся оледенении и обсуждали, какими средствами его предотвратить, и тут Маурер поднялся из теплого кресла и решил идти, тем более что дождь уже кончился.
И вот он шел на свежем воздухе, один, засунув руки в карманы, мыча про себя какую-то мелодию. Он был в хорошем настроении, глядел на рваные клочки облаков, мчавшихся поверх нагромождений домов. Мустамяэ в эту ночь выглядело романтично, и Маурер испытывал гордость творца, хотя, как уже говорилось, и не принадлежал к числу главных авторов этого жилого района. Луна то выглядывала, то снова скрывалась, как в дни первой любви, перед Маурером открывался вдохновенный пейзаж, ритмичный и драматический даже без людей. Мауреру вспомнились виденные в детстве литографии, иллюстрации Доре. Пропасти в скалистых горах, благородные разбойники, плачущие девы, одинокие всадники, несущие радостную весть. Да, сказал Маурер мужественно, города — это наше будущее. И как только некоторые могут выступать против рождаемости. Жизнь — великое благо, и ее надо умножать, как только возможно. Каждый человек — это уникум, каждый нерожденный ребенок — это убийство. Если человечество возрастет в десять раз, в десять же раз возрастет и количество Бетховенов и Толстых, растроганно подумал Маурер. Встречный ветер возбуждал в нем героические мысли. Во тьме человек всемогущ, излишние ощущения выключены. Днем мешает избыток всяких мелочей. Ночь — это звездный час, как в буквальном, так и в переносном смысле. Долгое время ему никто не попадался навстречу, а когда наконец попался встречный, он оказался весьма симпатичным. Потом Маурер шел один, потом ему попался новый встречный, и он тоже оказался весьма симпатичным, во всяком случае ни в коей мере не неприятным. Даже взгляды их встретились! В этом микрорайоне Маурер никогда не испытывал ни малейших опасений. Он помнил старые городские районы пятидесятых годов с бандами злобных бродяг, помнил о легендарных главарях по кличке Граф, Князь или Король. Более того, он помнил даже слухи, ходившие в начале пятидесятых (или еще раньше), о тайных колбасных фабриках, перерабатывавших человеческое мясо. Маурер помнил даже места и пустыри, где, по предположениям, должны были находиться эти каннибальские предприятия. Он помнил рассказ одной спасшейся жертвы, которую, перед тем как убить, якобы выкупали в ванне (туша ведь должна быть чистая!). Этот приговоренный смог потом рассказать только то, что, находясь в ванне, он слышал гудок паровоза, значит бойня находилась где-то поблизости от железнодорожной станции. Но ему чудесным образом удалось сбежать. Разумеется, все это был вздор, но Маурер и теперь вспоминал все эти злостные слухи с содроганием. Человек рациональный и рассудительный, он вынужден был себе признаться, что, действительно, были моменты, когда он верил, что фабрики по переработке человеческого мяса не плод коллективного воображения, а что они существуют на самом деле, в самом конкретном виде, и вовсе не в абстрактной или аллегорической форме. Видимо, мой далекий предок в джунглях съел своих собратьев, с некоторой натугой пошутил Маурер, как вспомнишь, страх берет. Но теперь это было лишь воспоминание, хотя и нехорошее. Маурер восхищался порядком в новых районах, вежливостью жителей. За свою жизнь он немало повидал безобразного, захватил даже кусок войны и потому не мог до конца поверить, что люди на самом деле полностью исправились (что они добры, Маурер верил всегда, но теперь стал думать, что преувеличивает).
