Пророчество орла - Скэрроу Саймон (читать книги онлайн бесплатно полностью без .TXT) 📗

Единственным, что нарушало спокойствие скользивших по водной глади посудин, были безумные вопли человека, подвергавшегося таким пыткам, какие он не мог вообразить даже в самых жутких кошмарах.

Глава вторая

— Рим… Ну, ни хрена же себе! — проворчал, поднимаясь со своего матраса и морщась от страшной головной боли, центурион Макрон. — Я все еще в Риме.

Пробивавшийся сквозь треснувший ставень и пересекавший комнату луч света упал ему прямо на лицо. Он зажмурился, покрепче сжав веки, и сделал глубокий вздох. Накануне вечером Макрон опять напился до бесчувствия и теперь, как обычно, давал себе молчаливый зарок никогда больше не прикасаться к дешевому вину. Последние три месяца, можно сказать, прошли под знаком таких зароков. Правда, особенно тревожный характер эта тенденция стала приобретать в последние дни, когда Макроном начало овладевать сомнение в том, удастся ли вообще ему и его другу Катону получить новое назначение. Казалось, будто с тех пор, как они расстались со Вторым легионом и отплыли из Британии в Рим, миновала уже целая вечность [1]. Макрону не терпелось вернуться на военную службу, и он полагал, что уж где-нибудь, в одном из множества легионов, рассредоточенных по рубежам необъятной Римской империи, должны сыскаться вакансии. Однако походило на то, что все до единого центурионы, несшие армейскую службу, пребывали в добром здравии и в отставку не собирались. Или это, угрюмо размышлял Макрон, или некие силы сговорились не допускать его с Катоном до действительной службы, заставив дожидаться положенных выплат. По глубокому убеждению Макрона, так разбрасываться его знаниями и долгим опытом решительно никуда не годилось, не говоря уж о том, что было скверным началом и для Катона, возведенного в ранг центуриона меньше чем год назад.

Разлепив наконец веки, Макрон уставился через голый дощатый пол на другую сторону маленькой комнатушки, где из-под нескольких слоев покрывавших его плащей и одеял виднелись темные кудри его приятеля, растянувшегося на набитом соломой потертом тюфяке, бывшем, когда они сняли эту каморку, чуть ли не единственным предметом ее обстановки.

— Катон, — негромко окликнул друга Макрон, но ни отклика, ни даже шевеления не последовало.

«Крепко, должно быть, паренек дрыхнет, — подумалось Макрону. — Впрочем, и ладно, пусть себе спит».

Сейчас, в конце января, по утрам было холодно, и вставать до того, как солнце хоть немного прогреет этот битком набитый народом город, все равно не имело смысла. Ладно и то, что здесь не бывает такой стужи, какую им пришлось пережить прошлой зимой в Британии. Сырость, холод, вечно поднимавшийся над болотами туман овладевали сердцами легионеров, вызывая тоскливые мысли о доме. Но вот сейчас он, Макрон, был дома — и исходил раздражением и злобой из-за убогой, бессмысленной жизни, которую ему приходилось здесь вести.

Подняв руку, Макрон принялся чесать голову, проклиная вшей, населявших, похоже, каждый уголок этого старого, запущенного дома со сдающимися внаем комнатушками.

— Проклятые вши, как всегда, при деле, — проворчал он. — А кроме них, до нас, похоже, никому нет дела.

По сути, его сетования были более чем справедливы. Большую часть последних двух лет они с Катоном провели, сражаясь с дикими племенами Британии, и в том, что в конечном счете Каратак и его кельтские орды потерпели поражение, была и их заслуга. И что они получили в награду за все опасности и лишения? Сырую каморку в осыпающемся доходном доме, в трущобном районе Субура, где им приходится дожидаться возвращения на действительную службу. Хуже того, из-за всякого рода бюрократического крючкотворства им с самого возращения в Рим ничего не платили, так что Макрону с Катоном приходилось проживать те деньги, которые они привезли из Британии.

Между тем, несмотря на стылое, промозглое, зимнее утро, город за ставнями пробуждался, и с улицы уже доносился разноголосый гомон. Макрон поежился, поплотней запахнул наброшенный на широкие плечи армейский плащ, поднялся, морщась от пульсирующей боли в черепе, на ноги, прошел через комнату к окну и, отцепив шнур от косо вбитого гвоздя, удерживавшего две деревянные створки в закрытом положении, отвел одну из них, треснувшую, в сторону. Ржавые петли протестующе заскрипели, а в комнату влилось разом столько света, что Макрон от неожиданности прищурился. Правда, только на миг. Перед ним снова открылась, казалось бы, уже столь знакомая панорама Рима, и при виде величайшего из городов мира он не мог не ощутить благоговения. Доходный дом был построен на «простонародной» стороне холма Эсквилин, и из окон его верхних этажей был виден не только расстилавшийся внизу, переполненный народом грязный муравейник Субуры, но и высившиеся вдалеке, обступая Форум, дворцы и храмы, а за ними склады, теснившиеся у берегов Тибра.

Ему говорили, что в пределах городских стен Рима обитает чуть ли не миллион человек, и, глядя на город оттуда, где стоял сейчас Макрон, этому легко можно было поверить. Казалось, что ниже по склону все было хаотично застроено стоявшими впритык зданиями, о существовании проходов между которыми порой можно было лишь догадываться, поскольку узкие проулки перекрывались выступавшими вперед верхними этажами грязных кирпичных строений. Над городом постоянно висел густой дым бесчисленных очагов, печей и жаровен, такой едкий, что он забивал даже вонь, исходившую от сыромятни на дальнем конце улицы. Даже сейчас, после трех месяцев пребывания в столице, Макрон так и не привык к здешним запахам: улицы провоняли дерьмом и прогнившими объедками, к которым не прикоснулся бы и самый убогий нищий. И все эти улицы были битком забиты людьми: рабами, торговцами, купцами и ремесленниками. Собравшиеся со всех концов Империи, они одевались каждый на свой лад, создавая невообразимое смешение фасонов и стилей. В толпе выделялись сновавшие в поисках развлечений, если не стояли в очередях за раздаваемым бесплатно зерновым пайком, апатичные свободнорожденные римские граждане, а порой ее рассекали носилки богачей, которых рабы проносили над толпой. Те прижимали к носам флакончики с благовониями, перебивая гнилостную вонь более приятными ароматами.

Такова была реальность столичной жизни, которой Макрон к настоящему времени был сыт по горло. Он не переставал дивиться тому, как вся эта людская масса терпит подобное надругательство над своими чувствами и не бежит из города подальше в поисках свежести, чистоты и свободы. Самому ему казалось, что Рим скоро сведет его с ума.

Опершись локтями на истертый подоконник, Макрон высунулся в окошко и взглянул на затененную улицу, над которой высился доходный дом. Его взгляд скользнул по кирпичной кладке под окном вниз, к мостовой; двигавшиеся по ней люди с высоты верхнего этажа казались похожими на суетливых насекомых с четырьмя конечностями, никчемных и быстро пропадающих из вида, удаляясь по сумрачной улице в обоих направлениях. Комната находилось на пятом этаже: Макрону в жизни не доводилось бывать на большей высоте в строении, возведенном человеком, и хотя ему пора бы привыкнуть, он все равно ощутил легкое головокружение.

— Дерьмо…

— Это ты о чем?

Обернувшись, Макрон увидел, что Катон проснулся: потягивается, зевает и трет глаза.

— О себе. Чувствую себя полным дерьмом.

Катон окинул друга оценивающим взглядом и неодобрительно покачал головой.

— Ты и выглядишь полным дерьмом.

— Ну спасибо!

— Лучше бы тебе привести себя в порядок.

— Зачем? За каким хреном? Стоит ли утруждаться, если остаток дня все равно придется изнывать от безделья?

— Мы солдаты, нам распускаться негоже. Привыкнем, потом будет не отвыкнуть. Да и вообще, легионер всегда и везде легионер. Не ты ли сам мне это твердил?

— Я твердил? — Макрон поднял бровь. — Должно быть, это с перепою.

— С чего ты взял?

— Ладно, хватит, — проворчал Макрон, чувствуя, что головокружение усиливается. — Мне надо еще отдохнуть.