Письмо Софьи - Девиль Александра (книги хорошего качества .TXT) 📗

– Собирался, но ведь не отменил, – вздохнула Софья. – Среди его приближенных мало таких, которые против рабства. Значит, так и будем жить по старым порядкам, никто нам новые не принесет…

– Уж не хочешь ли ты, чтобы сам Наполеон принудил нашего государя к отмене крепостного права? – с лукавым прищуром спросил Юрий.

– Принудил – Боже упаси, но посоветовал. А правда ли, что в Польше Наполеон в новой конституции записал: «Рабство отменяется»?

– Возможно. Но перед этим он завоевал Польшу, как и многие другие страны. А кстати, кто беседовал с тобой на подобные темы?

– Вельсович говорил…

– Вельсович? – воскликнул Юрий с некоторым возмущением. – Это тот поляк, который известен в губернии как учитель танцев и светских манер? Наверное, во время мазурки или полонеза он не только восхвалял тебе Наполеона, но и нашептывал на ушко любезности?

– Да ты ревнуешь, что ли? – удивилась Софья. – Как можно! Ведь этот пан Казимир – пожилой, почтенный человек!

– Ну, в твои семнадцать лет любой сорокалетний мужчина кажется стариком, на самом же деле Вельсович совсем не стар и, по-моему, весьма бодр, – проворчал Юрий.

Его ревность позабавила Софью и даже чем-то ей польстила, но, вместе с тем, девушка почувствовала, что разговор может отклониться от интересующей ее темы. Она приостановилась и, посмотрев на молодого человека внимательным, пытливым взглядом, заметила:

– Мне кажется, Юрий, ты уходишь от ответа. Скажи прямо: точно ли твоим родным все известно обо мне? Не будут ли они противиться нашему браку? Ведь, наверное, прочили тебе в жены родовитую дворянку с большим приданым…

– Дочь Ивана Григорьевича Ниловского – это тоже очень родовитая особа. А твое приданое – это твоя красота, чистота, ум и прочие достоинства. Большего мне не надо. Уверен, что матушка с дядей тоже тебя оценят. Ну, полно сомневаться и изводить меня вопросами. Идем скорее к Домне Гавриловне. Мне не терпится закрепить за собой звание твоего жениха.

Софье еще хотелось услышать от него, что он сам хозяин своей судьбы и не станет подчиняться мнению родичей, даже если все они окажутся против; но она ничего не успела сказать, потому что молодой человек порывисто обнял ее и закрыл ей рот поцелуем.

Со стороны дороги послышался стук колес, и, взглянув Юрию через плечо, девушка увидела приближающийся экипаж.

– Сюда кто-то едет, какие-то военные… – пробормотала она, высвобождаясь из объятий.

Экипаж представлял собой легкую открытую коляску, в которой ехало трое офицеров – причем один из них сидел на облучке и правил лошадьми, явно изображая из себя лихого возницу. Все трое были в коричневых доломанах с желтыми обшлагами, и Софья знала, что такие мундиры носят ахтырские гусары, квартировавшие сейчас в Харькове и Волчанске. Ее догадку подтвердил и Юрий:

– Да это же гусары ахтырского полка! Среди них могут быть и мои знакомцы по турецкой кампании [1]… Ба, да так и есть! Там Ружич!

– И Цинбалов, – с некоторым неудовольствием пробормотала Софья, узнав одного из офицеров – того, что с залихватским видом правил лошадьми.

Василий Цинбалов был местным жителем, сыном харьковских помещиков, хорошо знакомых Домне Гавриловне. Софья встречала его в городе и в имении тетушки, где он бывал принят среди прочих гостей, и составила не лучшее мнение о нем как о болтуне, склонном к бахвальству и сплетням. Впрочем, эти качества Цинбалова ее совершенно не задевали, а потому Софья относилась к нему вполне снисходительно. Фривольничать, особенно в присутствии Домны Гавриловны, он не решался, а на его ехидные намеки девушка всегда умела остроумно ответить.

Из двух сидящих в коляске офицеров один еще издали приветственно помахал рукой Юрию:

– Горецкий, ты ли это? Вот так встреча!

– Здравствуй, Ружич! – с улыбкой откликнулся Юрий.

В момент, когда экипаж поравнялся с Софьей и ее спутником, Цинбалов так резко осадил лошадей, что третий офицер, бывший явно под хмельком, чуть не выпал из коляски.

– Держись, Заборский! – со смехом воскликнул Ружич, хватая его за рукав.

– Черт возьми, Цинбалов, ты прямо Нерон на колеснице, так и хочешь угробить бедных христиан, – проворчал Заборский и тут же приосанился, окидывая заинтересованным взглядом Софью.

Ружич спрыгнул на землю и, обменявшись рукопожатием с Горецким, представил его товарищам:

– Рекомендую: мой давний знакомец Юрий Горецкий, когда-то мы с ним служили в одном полку. Он ушел в отставку, кажется, в чине артиллерийского подпоручика.

– Как так: начинал кавалеристом, а сделался артиллеристом? – хохотнул Заборский и, пошатываясь, встал с коляски. – Редкий случай.

– Не обращай внимания на неуклюжие шутки этого субъекта, – сказал Ружич и хлопнул подвыпившего гусара по плечу. – Кстати, зовут его Осип Заборский, и он славится в полку как удачливый игрок, отчаянный спорщик и поклонник Бахуса. А этот лихой возница, – он повернулся к третьему офицеру, – Василий Цинбалов, самый разговорчивый из наших весельчаков.

– А теперь помолчи, Ружич, и дай возможность господину Горецкому представить нас своей даме, – сказал Заборский, подкручивая усы.

Юрий, быстро взглянув на девушку, кивнул в сторону своего знакомого:

– Софья, позвольте представить вам Валериана Ружича, с которым у меня когда-то сложились весьма добрые отношения на службе. Ну а своих товарищей Ружич нам уже отрекомендовал.

– Да меня-то и рекомендовать не надо! – заявил Цинбалов, расшаркиваясь перед девушкой. – Мы с мадемуазель Софи давние знакомые. Кстати, Софья Ивановна Маврина – одна из самых красивых барышень в нашем уезде.

– Цинбалов, да ты невежа, если так говоришь! – воскликнул Заборский. – Какой там уезд! Я уверен, что мадемуазель Софи – самая красивая барышня во всей губернии! Позвольте, сударыня, приложиться к вашей прелестной ручке…

«Приложился» он чересчур долгим поцелуем, так что девушка с досадой выдернула руку и строго заметила:

– Сударь, я не люблю, когда комплименты граничат с фамильярностью.

Ее слова заставили Заборского слегка опешить, да и двое других офицеров на несколько мгновений замолчали. Эта короткая заминка дала Софье возможность лучше их разглядеть. Невысокий, щуплый и юркий брюнет Цинбалов некоторым образом оттенял Заборского, который был рыжеватым, довольно рослым и слегка грузным; его лицо могло бы считаться недурным, но все портили маленькие бегающие глазки неопределенного цвета. Ружич был самым привлекательным из троих: стройный, среднего роста, с правильными чертами смуглого лица, обрамленного черными кудрями, с открытым взглядом больших темных глаз. Его внешность, а также фамилия указывали на происхождение из южных славян, и Софья подумала, что Ружич, вероятно, потомок сербов, в прошлом веке поселившихся между Бахмутом и Луганкой и образовавших два гусарских полка.

Заборский кашлянул и, не желая показывать своего замешательства, с довольно развязным видом спросил:

– Неужто я вас чем-то обидел, красавица?

Софья взглянула на Юрия, и он тотчас включился в разговор:

– Господин Заборский, моя невеста не привыкла к такому фамильярному тону, да и мне это не нравится, извольте быть сдержанней.

Софья даже покраснела от гордости за себя и молодого человека, который только что во всеуслышание объявил ее своей невестой.

– О, так вы имеете удовольствие быть женихом этой очаровательной феи? – усмехнулся Заборский. – Что ж, поздравляю и прошу не метать в меня молнии ваших взглядов.

С этими словами он отвернулся и шагнул к коляске, а Юрий бросил ему вслед:

– Только опьянение оправдывает вашу невольную дерзость, сударь.

– Ну, полно тебе, Горецкий, – примирительно сказал Ружич. – Этак вы и до дуэли дойдете из-за пустяков. Лучше расскажи, чем ты занят сейчас, как оказался здесь.

– Ты знаешь, Валериан, обстоятельства сложились так, что я сделался помещиком, но от военной службы все же не отрекаюсь и в любую минуту готов надеть эполеты.