Месть еврея - Рочестер Вера И. (читаем книги бесплатно TXT) 📗

И молодая девушка передала брату свой разговор с банкиром на вечере у барона Кирхберга.

Рудольф слушал ее, опустив голову и покручивая свой тонкий ус.

—   Все же, Валерия, ты напрасно так явно выка­зала пренебрежение этому человеку. Конечно, это—ев­рей, но он миллионер, а ты не знаешь и понять не мо­жешь, как много он может сделать нам зла,— заметил, вздыхая, молодой человек.

—  Он не стесняясь дал мне понять, что дела наши расстроены. Отдал ли ты ему, по крайней мере, ту сумму, о которой говорится в этой записке? — спросила с беспокойством Валерия.

Рудольф ответил не вдруг.

— Надеюсь скоро уплатить.

—  Не скоро, а сегодня же надо расплатиться с этим ростовщиком! — вскричала, горячась, Антуанетта и, схватив за руку графа, продолжала:

—  Рудольф, вы мой друг детства, и если сохранили хоть каплю привязанности ко мне, то позвольте изба­вить вас от этого гнусного обязательства. Я имею в настоящую минуту достаточную сумму денег, возьмите ее и расплатитесь с Мейером и, когда будет можно, вы возвратите мне эту безделицу. Скажите скорей, что вы согласны, в память всех тех сладостей, которыми мы, бывало, так часто делились между собой.

В ее глазах было столько горячей мольбы, что Ру­дольф, вполне побежденный, прижал к своим губам ее ручку.

—   Можно ли отказаться от того, что предлагается таким образом? Принимаю с благодарностью, так как я предан вам душой и телом.

—  Благодарю, благодарю вас, я понимаю, Рудольф, чем вы жертвуете в эту минуту,— сказала молодая де­вушка, краснея.— Теперь до свидания, друзья мои, ка­рета ждет меня, я поеду и вернусь назад. Успокойся, моя маленькая фея, все устроится.

В эту минуту лакей приподнял шелковую портьеру и доложил:

—  Иозеф Леви, агент банкирской конторы «Мейер и сын», пришел к его сиятельству, но узнав, что графа нет дома, просит вас принять его, так как дело не тер­пит отлагательства.

— Хорошо, проведите его в мой кабинет. Пусть по­дождет. Я приду.

II

Посадив Антуанетту в карету, Рудольф поспешно направился в свой кабинет. Остаток пережитого волне­ния докипал еще в нем, и на лице разлито было холод­ное надменное выражение. Он едва ответил на глубокий поклон Леви и, бросив на стол свою записку к Самуи­лу, сказал глухо:

—  Ваш хозяин, вероятно, желает напомнить мне со­держание этого письма, с которым он поступил довольно опрометчиво? Успокойте его и сообщите, что сумма, оз­наченная в записке, будет ему сегодня уплачена сполна.

Он сел и взял книгу, показывая тем, что аудиенция окончена, но так как еврей не уходил, Рудольф взгля­нул с удивлением.

—  Прощайте, господин Леви... Я очень занят.

—  Мне весьма жаль, граф, что беспокою вас так не вовремя,— сказал агент, почтительно кланяясь,— я не премину передать то, что вам угодно было мне сказать, но явился я сюда по другому делу. Наш банкирский дом поручил передать его сиятельству, вашему батюшке, и вам, граф, различные долговые документы, находящиеся во владении господина Мейера, и предупредить вас, что уплата должна быть произведена в течение десяти дней.

Он вынул из своего объемистого портфеля и развер­нул перед изумленным молодым графом длинный спи­сок обязательств и векселей, выданных им и его от­цом разным лицам в городе; сумма представляла такую крупную цифру, что у Рудольфа закружилась голова.

—   Каким образом все эти бумаги попали в ваши руки?

—   Они были предложены нам в уплату и приняты без затруднений нашим банком, который не сомневается в том, что долги будут погашены. Позволю себе еще за­метить вам, граф, что большая часть этих бумаг просро­чена и что десятидневная отсрочка делается только из ува­жения к его сиятельству. Честь имею вам кланяться, граф.

—   Подождите!

Рудольф поспешно написал несколько строк, в кото­рых холодно просил Самуила приехать к нему, чтобы объясниться по поводу возникновения недоразумения.

—   Забыл я вам заявить, что патрон болен,— сказал Леви, принимая письмо.— Господин Мейер-сын ведет все дела, а для переговоров вы потрудитесь обратиться к нему,— и раскланявшись, еврей ушел.

Оставшись один, Рудольф в отчаянии схватился за голову. Уплатить такую сумму было немыслимо, а не заплатить — значило разорение и бесчестие. Он решил сказать все отцу.

Как только старый граф вернулся домой, Рудольф тотчас вошел к нему в кабинет и выслал из комнаты камердинера.

Удивление старика сменилось отчаянием, когда он узнал, в чем дело. В полном изнеможении он опустился в кресло; в первый раз он почувствовал угрызения совес­ти за свою расточительность. Но некогда было преда­ваться бесплодному раскаянию, надлежало придумать, как отвратить угрожающий удар.

Отец и сын высчитали все свои ресурсы, но и прода­жа серебра, фамильных драгоценностей, конюшен, эки­пажей и земли не дала бы надлежащей цифры, не гово­ря уже о неблагоприятных шансах, неизбежных при спешной продаже. Конечно, еврей бы мог выручить свое, продав все с аукциона, но что их ждет после такого скан­дала? Нищета и бесславие, а для Рудольфа неизбеж­ность отставки.

Они обратились к ростовщикам, но безуспешно, мрач­ное отчаяние овладело ими, тем более, что ответа на письмо молодого графа не последовало.

Через день после того в городе распространилась не­ожиданная весть; Авраам Мейер внезапно умер от апо­плексического удара. Через два дня после погребения старого банкира Рудольф получил лаконическую запис­ку, в который Самуил извещал, что если граф желает с ним переговорить, то найдет его от 11 до 3 часов дня в конторе.

Скрепя сердце, отправился молодой граф к Мейеру.

Его тотчас провели в кабинет банкира, который встая ему навстречу и церемонно предложил стул. Оставшись одни, молодые люди с минуту молчали. Смерть отца, по-видимому, сильно подействовала на Самуила, он по­бледнел, похудел, и глубокая складка легла между бро­вей, выражение лица было угрюмо.

—  Мне очень тяжело, господин Мейер,— начал Ру­дольф с глухим раздражением,— говорить о деле, по ко­торому я пришел, и позвольте вам сказать, что я знаю причины, заставляющие вас так действовать. Нехорошо с вашей стороны из мести к такой девочке, как моя сест­ра, разорять семью, чтобы заставить ее нищетой и бес­славием заплатить за оскорбительные слова.

— Вы забываете,— перебил холодно банкир,— что эти слова вашей сестры были внушены ей братом.

—  Ну да, сознаюсь, я причина оскорбления, нанесен­ного вам Валерией, но, господин Мейер, я не первый и не последний из нашего общества следую предрассуд­кам, к которым издавна евреи дают повод.

—  От вас, граф, зависит покончить дело миром, и я полагаю, что до сего дня не давал вам повода жало­ваться на неприятные свойства, которые вы приписыва­ете нашему племени.

—  О, если вы предлагаете дружелюбное соглаше­ние,— оживляясь, сказал граф,— то я от всего сердца извиняюсь за причиненное вам оскорбление. Дайте нам годовую отсрочку, мы переменим образ жизни, прода­дим, что можем, без большого убытка и тогда уплатим вам все сполна.

Презрительная усмешка скользнула по лицу Самуила.

—   Вы ошибаетесь, граф, речь идет не об извинении между нами, я не даю вам ни часа отсрочки и, если че­рез три дня вы не заплатите, наложу запрещение на все ваше имущество. Но есть еще третий выход, и от вас зависит к нему прибегнуть. Тогда я сожгу все докумен­ты и ничего не потребую от вас.

Рудольф глядел на него в недоумении.

—  Я вас не понимаю,— проговорил он.— Что же вы от нас потребуете?

Самуил нервно оттолкнул груду бумаг, лежавших пе­ред ним на столе, и глаза его странно вспыхнули.

—  Выслушайте, граф, вот мои условия: согласитесь выдать за меня графиню Валерию, и я уничтожу все тя­готеющие на вас обязательства.

Кровь бросилась Рудольфу в голову.

—  Вы или с ума сошли, Мейер, или издеваетесь над нашим несчастьем! Валерия — ваша жена! Вы забывае­те, что вы...— он остановился.

—   Еврей,— докончил Самуил дрогнувшим голосом.— Но я перестану быть евреем и скоро сделаюсь христиа­нином, я намерен креститься; сверх того, я уже начал действовать, чтобы купить угасшее баронство и полу­чить от правительства право носить титул барона. Ко­нечно, я предпочел бы иначе получить вашу сестру; но зная, каким препятствием тому служит мое происхож­дение, хватаюсь за всякое средство, чтобы овладеть жен­щиной, которая внушила мне несчастную, безумную, ги­бельную страсть, доводящую человека до преступления. То, что я вам сказал, было причиной смерти моего отца. Когда он узнал о моем намерении принять христианство, с ним сделался апоплексический удар, который его убил. Но вы понимаете, что если даже такое несчастье не мог­ло поколебать моей решимости, следовательно, никакие дальнейшие препятствия меня не остановят. Итак, я пов­торяю: рука вашей сестры или бесчестие. Вы имеете три дня выбора между мной и разорением. Взвесьте все хладнокровно, и мое предложение не покажется вам та­ким нелепым.