Адепт Сергеев - Логинов Святослав Владимирович (читать полную версию книги TXT) 📗
— Киноварь в спирте не растворяется, — скучным голосом сказал Сергеев.
— Ну и хорошо. Не растворится камень, значит и говорить не о чем. И спирт чистым останется, не пропадет.
Сергеев, поняв, куда клонит Конрад, усмехнулся, встал с земли и пошел к технической палатке. Коленька светил ему динамкой. Сергеев отомкнул замочек, из литровой бутыли налил на три четверти в тонкий химический стакан. Осторожно, двумя пальцами опустил камень в спирт. Раздалось тихое шипение, камень исчез, а жидкость окрасилась в густой красный цвет. Коленька от неожиданности перестал нажимать на динамку, свет погас.
— Пей! — зло сказал Сергеев. — Но если это очередной фокус, то смотри у меня!
— Сейчас, — Конрад засуетился, выбежал из палатки, вернулся с поллитровой банкой воды, пожужжал фонариком, разглядывая кровавый раствор, неуверенно пробормотал: — Разбавить бы…
— У Луллия что написано? — спросил Сергеев. — Разбавлять надо?
— Нет вроде. Всего два компонента: спирт и камень.
Коленька опасливо повертел стакан. Красный цвет явно смущал его.
— А ты говорил — не растворится, — пожаловался он. Потом поставил стакан на ящик и признался: — Страшно. Ртуть все-таки. Ивана Грозного, вон, ртутью отравили.
— Да не должна киноварь растворяться! — раздраженно сказал Сергеев. — Как бы иначе линза среди подпочвенных вод сохранилась?
— Подпочвенного спирта в наших краях пока не обнаружено, — попытался шутить Конрад. — А если это не ртуть, то тогда еще страшнее.
— А ты оказывается трус… — протянул Сергеев.
На него вдруг нахлынуло вредное чувство самоподначки, которое заставляло его дважды в год, трясясь от страха, идти на донорский пункт сдавать кровь или, на глазах у тысячного пляжа прыгать с вышки, хотя он панически боялся высоты. Сергеев поднес стакан к губам, внутренне сжался и начал пить. Жгучая и в то же время какая-то пресная жидкость опалила рот, красные струйки стекали по подбородку, горло свела судорога, и Сергеев все глотал и глотал, хотя стакан был давно пуст. Конрад сунул ему в руку банку с водой, Сергеев отхлебнул немного и только тогда смог вдохнуть воздух.
— Силен! — восхитился Коленька. — Сто пятьдесят неразбавленного мелкими глоточками выцедил как лимонад! Ну-ка дай теперь мне…
Сергеев тряс головой и ничего не понимал. В желудке рос огненный ком, при каждом выдохе тошнотворный спиртовый запах бил в нос, голова кружилась любую мысль приходилось вытаскивать наружу сквозь туман. Сергеев безучастно смотрел, как Коленька ополоснул стакан, налил туда спирта, потом запрокинул голову, вылил спирт в рот, отправил следом остатки воды из банки, лишь после этого один раз глотнул и весело сказал:
— Вот как надо.
Они вернулись к костру, подбросили на угли хвороста. Коленька щипал струны гитары и не в такт пел:
Проходит жизнь, проходит жизнь
Как ветерок по полю ржи…
Звуки тоже доходили к Сергееву сквозь туман. У костра появились трое рабочих-землекопов. Один из них по прозванью Саша-Шурик что-то спросил у Конрада. Тот улыбнулся и сделал приглашающий жест в сторону технической палатки. Саша-Шурик повторил вопрос Сергееву. Сергеев не расслышал, но тоже заулыбался и сказал:
— Разумеется! О чем речь?…
В голове звучала песня: «Проходит жизнь, проходит жизнь…"
— А ведь ты теперь бессмертный, — сказал Коленька. — Ну, не совсем, конечно, но триста лет молодости тебе гарантировано.
— Триста лет? — спросил Сергеев. — Триста лет назад Алексей Тишайший правил. Головы рубил на Болоте. Я не хочу триста лет.
— И то верно! — засмеялся Коленька, — зачем тебе столько? Водки не пьешь, женщин не любишь, жена у тебя одна, хорошая, это правда, но через тридцать лет старухой станет, а ты еще жить не начинал. Ха-ха! Придется тебе мещанские добродетели оставить…
— Я не хочу, — повторил Сергеев. Он представил себе старую некрасивую Наташу и заплакал.
Потом было еще что-то, вокруг ходили, говорили, что-то делали, но изо всего Сергеев запомнил только злое лицо Зины, которая яростно терла ему уши и, не в такт двигая губами, пела голосом Коленьки Конрада:
Проходит жизнь, проходит жизнь
Как ветерок по полю ржи…
Сергеев проснулся в палатке. Болела голова. Из-за края откинутого полога появился свежий умытый Конрад, кинул полотенце на свою постель, сказал, блестя зубами:
— Ну ты и надрался вчера! Ты же, вроде, не добавлял. Неужели тебя так со ста пятидесяти грамм развезло? Должно быть, с непривычки, да и товар неразбавленный. Слушай, а ты что, в самом деле вчера киноварь выпил?
— Ну… — сказал Сергеев.
— Может тебя с нее так и повело… Зря ты. Хотя сейчас, кажется, все сроки для отравления уже прошли. Но все равно, зря. Опасно ходишь, другой раз сорваться можно.
Сергеев молча поднялся, нетвердо ступая, прошел в техническую палатку. Железный ящик был открыт, три литровые бутыли, содержимое которых экономно расходовалось на протирку находок при первичной реставрации, были пусты, только на дне одной оставалось грамм двести спирта. Трудное предстоит объяснение непьющему Сергееву с его заслуженным шефом.
В этот день рабочие выходили на объекты неохотно, с опухшими лицами и тяжелыми головами. Расходились по местам, стараясь не смотреть в глаза Сергееву. А самого Сергеева мучило другое. С Константином Егоровичем он как-нибудь объяснится, а вот как быть с камнем? Последнее, что твердо запомнил Сергеев, было зрелище камня, с легким шипением исчезающего от прикосновения жидкости. Ни одно вещество на свете не способно растворяться так быстро. Значит, речь идет уже не о погубленной археологической находке, а о похороненном открытии. А если это действительно камень мудрецов? Тогда впереди триста лет угрызений совести и отчаянных попыток повторить то, что не удалось лучшим из адептов за семьсот лет существования алхимии, и что каким-то чудом сделал никому неведомый герметик из православной Волыни. И еще впереди предсказанный Конрадом кошмар кащеевой жизни, когда умирают все, кто был дорог тебе, меняется самая жизнь, а ты остаешься древней диковиной, словно допетровский стрелец, объявившийся посреди проспекта Калинина.
