Разные дни войны (Дневник писателя) - Симонов Константин Михайлович (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
Мы ходили снаружи перед блиндажом и довольно долго молчали. Потом Мехлис сказал:
- У немцев метеорология есть составная часть военной пауки. Они ждут погоды для наступления, как летчик для кругосветного полета. Ждут и пять дней, и десять, и пятнадцать, сколько им нужно. И дожидаются идеальной погоды. И в эту идеальную погоду идеально используют все, что могут использовать. А нас они давно изучили, изучили наше упрямство. Есть погода, нет погоды, раз решили, значит, будем наступать. И они это учитывают и к этому готовятся. Раз мы уже назначили день, то не отменим ни при каких обстоятельствах.
Свистнул снаряд и разорвался где-то далеко сзади. Я вспомнил рассказ Бориса Смирнова о том, как он сидел на пункте наведения авиации вместе с несколькими солдатами-артиллеристами. Им только что подвезли суп, и они ели его из котелков. В это время начался немецкий артналет. Когда снаряды свистели и рвались далеко сзади, солдаты, усмехаясь, говорили про них: "Это не наш, это генеральский пошел... И это генеральский... А вот это наш". Солдат, сорвав с головы пилотку, прежде чем лечь, накрывал ею котелок с супом.
- Ну да, - сказал Мехлис. - Снарядов-то иногда много бывает за день, а суп один. Если земля в него попадет, никто второй порции не привезет...
Уже шел четвертый или пятый час наступления. Погода становилась немножко лучше, но артподготовка, которая должна была обеспечить прорыв, не обеспечила его. Оставались надежды на авиацию в случае, если погода существенно улучшится. Гречко продолжал отдавать приказания по телефону, настаивал на необходимости продвинуться до Прухно. Но в воздухе уже Чувствовалось, что на сегодня наступление не удалось. Я пошел повидать Альперта, которому скверная погода тоже мешала. Интересных снимков не предвиделось. - Долго вы еще здесь пробудете? - спросил меня Альперт, с тоской глядя на продолжавшее сыпать дождем небо. - Да нет, думаю, скоро поедем.
- Сегодня тут нам, по-моему, нечего делать, - сказал он. - Я должен был с ним согласиться. Пожалуй, делать нам тут Действительно было уже нечего, только портить людям настроение своим присутствием.
Когда я вернулся, Мехлис у входа в блиндаж разговаривал с Гречко.
- Значит, никаких перемен?
- Да, досадно, - сказал Гречко. - Справа домиков не заняли, и слева никаких перемен.
Он явно не старался приукрашивать положение и говорил спокойно, с некоторой ноткой горечи.
- Да, нового уже, значит, ничего. Что сделано во время разведки боем, то и сделано, - сказал Мехлис.
- Еще человек двадцать пленных взяли, - сказал Гречко. Мехлис простился с Гречко и, отойдя несколько шагов от блиндажа, вдруг спросил:
- Хотел поехать отсюда в 38-ю, но сил нет. Не ложился сегодня. Поеду в штаб фронта сейчас, посплю. А вы? - спросил он меня.
Я ответил, что, наверное, тоже скоро поеду, но пока еще немного побуду здесь. И пошел проводить его до машин.
Обе машины Мехлиса стояли уже на ходу, на дороге, но адъютантов не было, они куда-то ушли, и один из водителей побежал за ними. Приходилось ждать.
Мы довольно долго стояли с Мехлисом и смотрели на кладбище вблизи от дороги, около большого фольварка, обнесенное аккуратной оградой. Внутри этой ограды поднималось пятьдесят или шестьдесят больших и малых, сбитых из досок и выкрашенных желтой и красной краской пирамид и пирамидок. Под большими пирамидами были братские могилы солдат и сержантов, под малыми пирамидками были похоронены офицеры. Немолодой солдат, держа в руках бумажку, наверно, с памяткой, окунал в ведерко кисть и масляной краской писал фамилии на той пирамиде, на которой их еще не было. Я вошел в ограду. Мехлис тоже. Одна, вторая, третья... У солдат были по большей части украинские фамилии, и я обратил на это внимание Мехлиса.
- Да, да, - сказал он. - Пехота в последнее время пополняется за счет Западной Украины, Белоруссии, в особенности Западной Украины. А это самый прожорливый род войск.
Я спросил, правду ли я слышал, что старший командный состав, начиная от майора, есть приказание хоронить на родине. Правда это или нет?
- Возят на родину, - сказал Мехлис. - Бывает. Но указания такого нет. Оно было бы неверным.
- Почему? - спросил я.
- А потому, что тут своего рода диалектика. С одной стороны, казалось бы, можно отвезти офицера и похоронить на родине, а с другой стороны, разве можно разделять так людей после смерти? Солдаты будут говорить: с немцами боролись вместе, а хоронят отдельно. Нет, это нехорошо, это неверно, - сухо сказал он. И, помолчав, добавил: - Это вредно.
Снова помолчав, сказал, что сейчас это дело упорядочено. Офицеров приказано хоронить только в населенных пунктах, старших офицеров только в городах, а на родину никого не возить.
Адъютанты Мехлиса появились, он уехал, а я пошел обратно к Исаеву. Мы вспомнили с ним о Мурманске, где впервые в начале войны встречались, а потом о Москве.
- У вас есть в Москве квартира? - спросил я его.
- Насколько это можно назвать квартирой, - усмехнулся он. - Восемь метров на восьмом этаже, без лифта, жена и дети.
- А где вы жили до войны?
- В военном городке. И сразу оттуда попал на войну. Исаев вместе со мной зашел к Гречко. Я, чувствуя, что в такой день, как сегодня, я здесь лишний, и чем дальше, тем больше, поспешил откланяться.
- Всего доброго, - сказал Гречко. - Приезжайте в другой раз. Сегодня вы здесь ничего для себя хорошего и интересного уже не увидите.
Лицо его было печально, спокойные руки потирали одна другую. При всем своем спокойствии он в душе переживал неудачу дня, и это чувствовалось.
Мы вместе с Войковым и Альпертом сели на "виллис" и поехали обратно в штаб 38-й. Выехав, долго колесили по грязной дороге, ехали мимо артиллерийских позиций, мимо отстрелявших утром пушек. У пушек под плащ-палатками сидели артиллеристы, курили, перекусывали. Сделав свое дело, отстрелявшись, усталые и промокшие, они казались сейчас равнодушными ко всему на свете.
Часть пути мы проехали по той самой дороге, по которой я когда-то, в первый день наступления, 10 марта, вместе с Петровым ехал из 38-й в 1-ю гвардейскую. Я с грустью вспомнил Ивана Ефимовича. Погода в тот день тоже была плохая, по-другому, чем сегодня, но тоже плохая. Дорога, которая раньше шла вдоль недавнего переднего края, сейчас уже не напоминала о нем. На ней не было ни трупов, ни брошенного оружия. Только на перекрестке стоял грузовик, а рядом с ним лежали на земле опрокинутая повозка и сбитая машиной окровавленная, еще дергающаяся лошадь. Над лошадью возился повозочный, распрягая ее, а регулировщик, положив на капот грузовика блокнот, писал протокол...
