Испытание верностью - Арсентьева Ольга (читать полную версию книги .TXT) 📗
Карл, надо полагать, ответил отрицательно, потому что завхоз сказала:
– Ну, стало быть, в другой раз. Да, у нас все хорошо. Сейчас я ее позову.
Аделаида, ползавшая по полу в поисках рассыпанного, замерла, прижав к груди катушку ниток.
Завхоз принесла на кухню телефонный аппарат, заботливо поправила длинный шнур, чтобы тот ни за что не цеплялся, и вышла, прикрыв за собой дверь.
100
Клаус захлопнул дневник и с довольным видом потянулся.
– Я тут такую историю сочинил, – поведал он Карлу, – такую историю… про тебя и прекрасную горянку.
Карл не отозвался.
Он сидел, оседлав стул, положив руки на спинку и опустив на них голову, перед журнальным столиком, на котором лежал мобильный телефон.
– Ты же мне так ничего и не рассказал, – несколько обиженно продолжал Клаус, – вот я и вынужден был сочинить. Хочешь послушать?
Снова никакого ответа.
Авторское самолюбие Клауса оказалось серьезно задето (ничто, даже отрицательная критика, не огорчает писателя так, как равнодушие к его произведению).
В то же время Клаус был не из тех, кто легко и быстро сдается.
Он с важностью откашлялся, поправил несуществующий галстук-бабочку, раскрыл дневник, возложил его на несуществующий пюпитр и небрежным жестом руки отмел несуществующие аплодисменты.
– Называется – Рыцарь Сирени, – провозгласил Клаус. – Рыцарь – это ты, а Сирени – потому что ее полным-полно вокруг твоего дома в Цюрихе; даже непонятно, как ты летом не задыхаешься от запаха, у меня, например, от него голова болит…
По-прежнему игнорируя реакцию аудитории (вернее, отсутствие таковой), Клаус начал читать.
Он читал долго, не меньше часа, повышая и понижая в нужных местах голос, делая идеологически обоснованные, тщательно выверенные паузы и скупые, но необходимые по ходу повествования жесты.
И все это время, кроме особенно драматических моментов, когда у него самого захватывало дух от безбрежного полета собственной фантазии, он наблюдал за Карлом.
Если верить наблюдениям, Карл дернулся дважды.
Первый раз это произошло, когда Клаус описывал встречу Рыцаря с Принцессой Эдельвейсов, живущей высоко в горах. Принцесса, понятное дело, сразу же и бесповоротно в него влюбилась – он явился к ней этаким израненным, покрытым кровью врагов героем, в одиночку сразившимся с целом войском сарацин и освободившим от них ее горное королевство.
Но Рыцарь, храня верность своей Даме, живущей очень-очень далеко на севере, в озерной стране, и оттого прозывающейся Леди Серебряного Озера, сразу же и бесповоротно отказал Принцессе – отчего та, ясен перец, жутко расстроилась и прыгнула с самой высокой скалы в самое глубокое ущелье.
– Да все с ней в порядке, с принцессой, – утешил Клаус дико взглянувшего на него Карла, – она же не просто так прыгнула, а с парашютом. Хобби у нее было такое – чуть что не по ней, сразу прыгать. Да и папаша-король подсуетился, подарил любимой дочке пару замков и целую ораву трубадуров – чтобы не слишком расстраивалась…
Читая этот эпизод, Клаус сам давился от хохота, до того все с принцессой вышло прикольно, а Карл только губы скривил в усмешке и снова уставился на свой телефон.
Второй раз господин Роджерс среагировал, когда Клаус описывал жизнь Озерной Леди.
Ей, между прочим, тоже досталось. Муж проведал про ее шашни с Рыцарем и заточил красавицу в башню. Не то что сбежать к возлюбленному – весточку передать ему было нельзя, потому что муж отобрал у Дамы мобильный телефон, отключил в башне доступ к Интернету и вдобавок свернул шеи всем ее почтовым голубям.
Да еще и наврал бедной женщине, что Рыцарь как отправился в крестовый поход, так там, в сарацинских землях, и сгинул. Одни говорят, что убили его, другие – что, наоборот, женился он на сарацинской красотке и та уже нарожала ему кучу детей.
101
Так что ей, Даме, ничего не остается, как вымолить у мужа прощение и вернуться в законные супружеские объятия…
Тут Карл снова взглянул на Клауса. Ага, сказал себе Клаус, значит, есть все-таки Дама.
– Да ты не волнуйся, с Дамой тоже все в порядке, – заверил его Клаус. – Вернется она к мужу, как же… Зачем ей это надо, после Рыцаря-то…
– А я и не волнуюсь, – ответил Карл.
– Ну да, ну да, конечно… только, я смотрю, ты все время на телефон пялишься. Гипнотизируешь его, что ли? Позвони мне, позвони. А что, самому позвонить слабо?
Карл бросил на него косой взгляд.
– Учить меня вздумал?
– А почему бы и нет? – проникновенно произнес Клаус. – Почему бы и нет? То есть великого и недосягаемого профессора Роджерса, конечно же, ни за что, никогда в жизни… а вот болвана и кретина самонадеянного почему бы и не поучить?..
Карл, перегнувшись, схватил с кровати подушку и зашвырнул ею в Клауса.
То-то же, подумал тот, глядя, как профессор, сдвинув брови, набирает номер.
Клаус не спеша нагнулся, поднял подушку, отряхнул ее и положил на место.
Закрыл дневник (потом как-нибудь, в другой раз дочитаю) и убрал его в чемодан (наконец-то цивилизация! Чтоб я еще хоть раз в жизни надел рюкзак…).
После чего, вздернув подбородок, неторопливо и с достоинством удалился на балкон, который, как и положено приличной непальской гостинице, охраняли два глиняных, покрытых голубой и зеленой мозаикой дракона.
Ковырнув пальцем отстающую мозаику и кинув снисходительный взгляд на звезды (ничего особенного, видали мы и поярче, и покрупнее), Клаус навострил уши.
К сожалению, Карл стал говорить не на немецком, не на английском и даже не на китайском, который Клаус почти уже начал понимать, а на каком-то совершенно незнакомом языке.
Тут Клаус вспомнил, что профессор весной ездил в Россию и в лицее поговаривали, что вернулся он оттуда каким-то другим.
Ага, сказал себе Клаус.
Его вконец разошедшееся воображение мигом нарисовало пышную синеглазую красавицу в сарафане и кокошнике, с длинной русой косой, припавшую к старинному телефонному аппарату, а вокруг красавицы – огромных бородатых казаков, танцующих в обнимку с бурыми медведями «Калинку-малинку» и пьющих прямо из горла знаменитую русскую водку «Stolichnaja».
Аделаида схватила трубку.
– Ты… Ты вернулся… Господи, как я рада!..
– Делла… Я еще в Катманду, но скоро вернусь. Как ты?
Аделаида, в конце своих размышлений твердо решившая не расстраивать и не беспокоить его, по крайней мере, по телефону, хотела сказать в ответ что-нибудь легкое, похвастаться, например, своими успехами в немецком – Alles, мол, ist in Ordnung. Но вместо этого, неожиданно для себя, сразу же и выпалила:
– Я беременна!
В шести тысячах километрах от нее Карл уронил трубку.
102
– Профессор! Что с вами!? То есть с тобой?! Черт, где-то же здесь был нашатырь!
Не найдя нашатырного спирта, Клаус подскочил к впавшему то ли в оцепенение, то ли просто в глубокую задумчивость профессору и схватил его за плечи.
Тот машинально отмахнулся – легкое, почти незаметное движение рукой, от которого тем не менее Клаус попятился и сел, разгромив хрупкий, инкрустированный мозаикой столик.
Вопреки опасениям товарища с Карлом ничего плохого не случилось.
Наоборот, впервые за последние несколько дней он почувствовал себя удивительно спокойным.
Это было спокойствие совершенно особого рода.
Подобное ощущение испытывает человек, который… который, ну, скажем, после затяжного полета в вертикальном направлении, навстречу стремительно разворачивающемуся ландшафту, вдруг почувствовал мощный рывок раскрывшегося за спиной парашюта.
Или человек, который после многочасового плавания по морю с обломком доски и по соседству с хищными треугольными плавниками неожиданно осознал, что его колени ударились о песок.
Или человек, который долго, очень долго брел впотьмах по незнакомому топкому болоту и внезапно увидел впереди свет от костра, людей, еду и средство от комаров.
