Портрет семьи (сборник) - Нестерова Наталья Владимировна (книги хорошего качества .TXT) 📗
Леше остро захотелось дать ему в морду. Леша засунул руки в карманы, чтобы не сорваться.
Они разговаривали, прогуливаясь. В данный момент шли по Кузнецкому Мосту.
— Я не обедал, — сказал Илья и кивнул на витрину ресторана. — Зайдем?
— У меня полтинник в кошельке.
— Значит, не зайдем, — разочарованно сказал Илюша. — Хоть чебурек купи?
Леша купил ему чебурек и стакан воды. Они сидели на скамейке около ЦУМа. С набитым ртом Илья рассказывал, что его служба «и опасна, и трудна», очень секретна, а несознательные приятели постоянно лезут с глупыми просьбами: то долг помоги вернуть, то соседа-буяна приструни, то посодействуй против бесчинств милиции. Скоро дойдет до того, что будут просить пропавшую собачку искать.
И тут же, не замечая противоречия, поведал, как у одного генерала-начальника пропал пес, лабрадор.
— Всех на уши подняли. Через сутки нашли, — гордо поделился Илья.
— Понятно, — усмехнулся Леша, — генеральский лабрадор — не чета рядовой шавке.
— Верно! — без всякого намека на иронию согласился Илья.
— Давай переведем наш разговор, — предложил Леша, — на коммерческую основу. Сколько ты хочешь за сведения, о которых я прошу?
Илья вновь заговорил о служебных трудностях, о том, как непросто ему будет получить нужные санкции. Но есть выход. Леша заявляет, что его домогаются заокеанские плохие дяди. Пишет заявление и еще одну бумажку подписывает о сотрудничестве. Так, мелочь. Время от времени сообщать, чем научная общественность живет. Телефон ставят на прослушку.
У Леши снова зачесались кулаки. Он их не распустил, ради мамы даже не послал Илюшу далеко и энергично. Только процедил:
— Мне это не подходит. Не вербуй!
— Хозяин барин, — пожал плечами Илюша.
— Сколько ты хочешь в тугриках? — спросил Леша.
— Взяток не беру.
— Сколько?
— У тебя, случайно, компьютера нет нового? Портативного лэптопа? Лишнего и навороченного?
«Аппетиты, однако! — мысленно присвистнул Леша. — Верных полторы тысячи баксов! Займу у научного руководителя».
— Будет тебе компьютер.
— Запиши свой телефон и все данные мамочки.
Илья тщательно вытер бумажной салфеткой губы и пальцы, скомкал салфетку и бросил на землю, хотя рядом стояла урна.
Когда-то в детстве мама говорила: «Верный признак некультурного человека — мусорить другим людям. Он не наклонится, чтобы поднять недоброшенное до урны, он выбрасывает окурки из окна квартиры и автомобиля. И еще: у таких плохо с орфографией и пунктуацией».
Леша писал с ошибками и половины нужных запятых не ставил. Следовательно, он наполовину культурный. Аккуратностью излишней не страдает.
Но жлобов, которые гадят вокруг себя, с детства ненавидит!
Илья подал руку для прощания. Пришлось ее пожать.
— Следи за пунктуацией! — сказал Леша.
— Это прикол новый?
— Вроде того.
— «Следи за пунктуацией», — повторил Илья. — Типа: контролируй морду лица и не пукай? Клево! Запомню.
Они пошли в разные стороны. Илья — в контору на Лубянке, Леша — к метро у Большого театра.
Люба
Звонок Сергея и Леши прогнал сон. Люба стала собираться в дорогу. Была глубокая ночь, и требовался максимум физических действий. В противоположность Кире, которая, получив удар судьбы, каменела и замыкалась, Люба в моменты переживаний развивала бурную активность. Если бы она сидела опустив руки, то, наверное, умерла бы от разрыва сердца.
Люба сняла постельное белье, собрала из многочисленных ванных полотенца и отнесла все в подвал, где стояли стиральная машина и сушилка. Запустила машину, вернулась, достала из кладовой чехлы и стала закрывать мягкую мебель.
Чехлы скоро закончились, в ход пошли простыни.
Диваны и стулья, покрытые простынями, смотрелись похоронно-печально. Пришлось открыть бар и выпить пару рюмочек «Пало».
«Точно на год уезжаю. Зачем все укутала? — спросила себя Люба, оглядываясь по сторонам. И ответила: — Чтобы действовать!»
Она положила на кровать чемодан и стала его заполнять. Потом второй чемодан… Если бы собиралась в спокойном состоянии, то не набрала бы столько вещей. Но сейчас казалось: надо все. Люба напрочь забыла, что в Москве есть и фен, и банный халат, и шампуни, и комнатные тапочки, что летние босоножки ей не понадобятся, а крем для загара не пригодится.
В пять утра Люба позвонила Хуану, велела срочно явиться и вызвала такси. Хуан пришел заспанный, по зимнему времени одетый в джинсы и рубаху, но в шлепанцах на босу ногу. Люба ни разу не видела его в носках, ботинках или другой приличной обуви.
Она перечисляла, что нужно сделать и как следить за домом. Хуан протяжно зевал и повторял:
— Си, сеньора! Но сэ преокупэ (не беспокойтесь).
— Я мучо преокупэ (много беспокойтесь). Ты, болван, знаю, будешь целыми днями тут на диване валяться и телевизор смотреть!
— Но сой (я не) волван! Какой есть период, сеньора?
— Не знаю, может, месяц меня не будет, а то и больше.
— Карашо!
— Смотри мне! — Люба погрозила пальцем. — Я буду телефонировать и экзаменировать!
— О’кей!
Оба знали, что понимают друг друга только при личном общении, львиную долю которого составляют мимика и жесты. А по телефону им разговаривать бесполезно, только с переводчиком.
В такси напряжение отпустило, и Люба соснула. Очнулась, когда подъезжали к аэропорту в столице Майорки, городе Пальма. Таксист вежливо осведомился, куда летит сеньора. Услышав «в Москву», он почтительно отозвался о русской зиме и вспомнил Сибирь.
— Сибирь! Будь она неладна! — простонала Люба.
Прилетев в Барселону, Люба не пересела на московский самолет, а отправилась в меховой салон.
Как будет «шуба» по-испански, а также «норка», «песец» или «каракуль», она не знала. Поэтому таксисту объяснила: вези меня в самый дорогой магазин, где много толстых пальто из кошек и собак (эти слова она знала). Взгляд таксиста, который Люба поймала в зеркале, был полон почтения и ужаса. Он пролепетал, что в Барселоне не шьют пальто из кошек. А вы, сеньора, из какой страны? Из России?
Там ходят в одежде из домашних животных? Люба не знала, как сказать про диких животных, но решила, что «ядовитые» (а ядовитый плющ она отлично помнила) — это недалеко от диких. Услышав о странных привычках русских носить пальто из ядовитых животных, таксист еще более впечатлился.
Он привез Любу к дорогому салону, где были выставлены меховые модели по астрономическим ценам.
Внес туда вслед за Любой ее чемоданы, тепло попрощался, получив щедрые чаевые.
Люба фасоны не рассматривала, для нее главным были теплосберегающие данные.
— Эту, эту и эту! — указала она последовательно на шубы из черно-бурой лисы, белого песца и норки, комбинированной с соболем.
Примерила — годятся. А дальше состоялся диалог, в котором участвовали три продавца, хозяин салона и Люба. Ее требования приводили меховщиков в состояние, близкое к обмороку. По мнению Любы, шубы — мех, шелковая подкладка и более ничего — годились на теплую португальскую и испанскую зиму. Люба полагала, что в них околеет в Москве. И просила подшить под подкладку двойной слой синтепона или ватина. Интересовалась, нельзя ли подбить шубы пухом, при этом использовала словосочетание «подушка и одеяло из утки».
Ей говорили про эксклюзивность моделей, в которых каждый шов — произведение искусства. А сеньора хочет все изуродовать?
— Зима! Инбьерно по-вашему. Понимаете? Сибирь! Холодильник! (Люба употребила слово, обозначающее именно холодильник как кухонную мебель.)
— Импосибле (невозможно)! — заламывал руки хозяин ателье.
— Знаю я ваше импосибле! Посибле! Посибле! Плачу! — достала платиновую кредитную карточку и выразительно помахала ею в воздухе.
У хозяина загорелись глаза. Но гордость кутюрье страдала, он чуть не плакал. Три продавца наперебой что-то втолковывали Любе. Они говорили быстро, она ничего не понимала, да и не старалась понять то, что не считала важным.
