Остатки былой роскоши - Соболева Лариса Павловна (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
Она поправляла прическу, подкрашивала губы у зеркала в прихожей.
– Алька, гадина, не бросай меня одного, – ныл Ежов.
– Рощина боишься? Правильно, Валя, бойся. То, что вы с ним сотворили, даже подлостью не назовешь. Понимаешь, милый, так с людьми нельзя – они ведь разные, не всякий будет сносить ваше битье, есть такие, кто в ответ ядовито укусит.
– Не учи меня морали! – рявкнул Ежов.
– Что ты, Валя, я благодаря тебе слишком аморальная, чтобы учить кого-то морали. Ну все. Не забудь в понедельник отвезти младшего к врачу, у него ухо болело. Меры я приняла, но ребенка должен осмотреть врач. Понял или нет?
– Ты не вернешься и завтра?..
– Нет, – сказала Аля, кротко улыбаясь, – не вернусь! Мы едем за город. Кстати, о птичках. Свою потаскуху Зинку не вздумай привести домой. Я хочу, чтобы мальчики выросли нормальными людьми, не такими, как мы. Грязь они не должны видеть. Не скрипи зубами, это ты у меня в кулаке, не я. До свидания, родной.
Он после ухода жены Валентин Захарович почувствовал себя таким одиноким и несчастным, что от жалости к себе и от злобы едва не зарыдал. Теперь он всех боялся, всех. Куликовский хранит в ментовке отпечатки. Зачем? Явно готовит гадость, прихватить мечтает и засадить. Они, менты, коварны, только и мечтают бросить на нары первых людей, дабы выслужиться перед областным начальством. А тут еще покойник преследует и жена, сука жирная и похотливая, досаждает. Вся жизнь пошла кувырком! Кстати, о жене. Ежов набрал номер знакомого из «Билайна» и, когда тот ответил, спросил:
– Я просил узнать, кто звонил на мобильный Алевтине восьмого мая вечером.
– Звонили с номера, который у нас не зарегистрирован. Я выяснил только, что звонок сделан с мобильника. Собственно, это все, на большее ты не рассчитывай. Кстати, сведения о клиентах не распространяются, только органы имеют право проверять и выяснять.
– Черт знает что! – бросил трубку Ежов. – Не хочет говорить. Мне не хочет! Мне! Сволочь! Ладно, я запомнил.
Выключив свет в комнатах, Валентин Захарович остался сидеть в темноте на кровати, держа пистолет в руке. Когда сон валил его на подушки, он подскакивал и озирался, затем опять жался к стене, вглядываясь в темноту, и ему мерещился Рощин. В конце концов он ушел в спальню к сыновьям: просто невозможно находиться без живых душ рядом.
3
Очередная ночь опустилась на город, а с нею пришли тишина и покой. В небольших городах ночью точно вымирает все живое, но бродить по ним в одиночестве в это время суток опасно. Нечаянно можно набрести на грабителя, а то и на подвыпивших ребят, от которых неизвестно чего ждать. В таких городах часто происходит нечто неординарное, загадочное. Возможно, от царящей в них скуки люди ищут выплеск эмоциям и энергии, только не умеют применять их в мирных целях. А может быть, знание того, что здесь ты застрял навсегда, толкает на непредсказуемые поступки, над которыми потом ломают головы ученые мужи, разгадывая загадку: что есть человек и какого черта ему не хватало?
И вот ночью жители, отложив проблемы, безмятежно спали. Уснула и Зиночка, едва коснувшись головой подушки. Бражник ворочался долго, все же и его одолел сон.
Сабельников, как чувствовал, прихватил в спальню телефон. Лежал на кровати и прижимал его к груди, как драгоценный дар. И вдруг провалился в объятия Морфея, не столь крепкие, как объятия смерти. Николай Ефремович и во сне не находил отдохновения, и во сне смерть пугала, он просыпался, таращился в потолок и заклинал Рощина позвонить. Посреди ночи телефон зазвонил. Но сон был уже крепкий, Николай Ефремович с минуту не мог очнуться, сообразить, что делать, а телефон звонил и звонил. Наконец Сабельников догадался, что надо всего-то поднести трубку к уху.
Голос Рощина он узнал сразу.
– Ты не понял, видимо, но свидания назначаю я, – заговорил тот резко.
– Подожди, Рощин, подожди. У нас есть предложение...
– Поздно. С предложениями вы опоздали ровно на восемь лет. Теперь я не принимаю предложения.
– Да ты знаешь, сколько мы тебе отвалим, дурак?
– Не волнуйся, свое я заберу без ваших подачек.
– Не понял, тебе не нужны деньги? Мы дадим пятьдесят тысяч! Это нормальная сумма. – Рощин тихо, с сарказмом рассмеялся. – Тебя не устраивает сумма, да? Ну ладно, дадим больше. Шестьдесят тысяч, годится? – Тот же смех. – Семьдесят! Ты слышишь, семьдесят! – Смех громче. – Ну ты грабитель! Семьдесят пять?
– Сто, – сказал Рощин.
– Что? Рощин, ты в уме? У нас... вернее, в банке Фоменко компьютерная система...
– Сто тысяч долларов, и ни центом меньше, – отчеканил Ким. – Завтра в шесть вечера сумма должна быть доставлена в парк на третью аллею от входа, отходящую от центральной аллеи влево. – Николай Ефремович шевелил губами за Рощиным, запоминая каждое слово, а с бодуна голова работала со скрипом. – Сумку с деньгами оставить на скамье и уйти. Это сделать должен один человек, а не все вы скопом. И еще. Меня не интересует, есть у кого-то из вас деньги или нет. Если ты разделишь сумму на семь человек, а у кого-то не будет денег и долю свою он не внесет, примирение не состоится. Либо вся сумма, либо... платите и «за того парня». Понял? И без ментов! Все.
– Рощин, погоди! Рощин, выслушай...
Гудки. Николай Ефремович потянулся к бутылке. А ее оседлал волосатый чертик и гомерически хохотал, показывая кривые и крохотные зубки. Взяв адскую тварь двумя пальцами за хвостик, Сабельников отбросил нахаленка в сторону, как мышку, налил в хрустальный стакан виски и улыбнулся. Деньги, однако, любят и покойники! Дело слажено, банзай!
Арнольда Арнольдовича мучила бессонница. Внутри его образовался коктейль из ужаса и вины, раскаяния и негодования, а еще стыда. Все это в комплексе люди называют совестью, она-то и не давала редактору спать. А еще не давала уснуть уверенность, что все кончено в его жизни. В ночь свидания с Кимом у часовни в его сердце врезался бур и никак оттуда не выходил. Иногда ввинчивался глубже, бывало, немного отпускал, но постоянно находился там.
В эту бессонную ночь Медведкин проживал свою жизнь еще и еще раз. Зачем было столько суеты, гонки за призрачными мечтами? А результат плачевный. Карабкался он по служебной лестнице с упорством маньяка, сметая конкурентов, и докарабкался до затрапезной должности редактора газетенки, о существовании которой за пределами города никто не подозревает. Так стоил ли тот путь таких усилий? Ни одного смелого репортажа. А ведь его считали в университете и в первой газете, где он работал, талантливым. Статьи его печатали в области и в столичных газетах. Потом он женился, переехал сюда из-за квартиры и перестал слать статьи в большие газеты. Выходит, во всем виновата жена, заставившая приехать в этот городок, откуда она родом? Медведкин усмехнулся. Удобно спихнуть ничтожество собственной натуры на жену, но Арнольд Арнольдович в этом вопросе остался честен. Нет, она здесь ни при чем. Человек сам творит свою судьбу – это его право и наказание. И то, к чему он пришел, дело его собственных рук.
Арнольд Арнольдович вздыхал со стоном, ворочался и возвращался мысленно в безрадостное прошлое.
Он многое знал о городе, многое расследовал из профессионального любопытства. Что мешало ему опубликовать журналистские расследования? Трусость. Его, журналиста с редким талантом, устроили житейские радости. И вот он никто. Уважения нет, удовлетворения от работы нет, покоя нет, счастья и подавно нет. Семья? Да, пожалуй, удалась только семья. Славная жена, прекрасные дети, очаровательные внуки, но... им он не может поведать свои тревоги. Стыдно потому что. А ведь так хочется прильнуть к близкому человеку и пооткровенничать! Близкие всегда верили, что папа и муж поступал только правильно. Невдомек им только, что папа и муж обманывал домочадцев, выставляясь дома борцом за свободу слова, а перед Сабельниковым и компанией – лакеем с присказкой «чего изволите». За свободу слова в городе не оставляют на руководящем месте, а он руководил, ибо пел с чужого голоса. Однако дома он вырастал в того человека, которым должен был стать и не стал. Вот так прожита жизнь, целая жизнь. Это называется – мимо лузы.
