Исследование холокоста. Материалы международной Тегеранской конференции 11-12 декабря 2006 года - Платонов Олег Анатольевич
Вы, очевидно, знаете, что в том же интервью, опубликованном Агентством Меер, профессор Бутц поздравил президента Ахмадинежада с тем, что он стал первым среди государственных лидеров мира, который поставил под сомнение ортодоксальную историю о холокосте. Однако некоторые из вас могут не знать, что профессор Бутц — единственный из профессоров в американском университетском городке Соединенных Штатов Америки, и среди десятков тысяч профессиональных ученых, которыми кишат наши университетские городки, единственный, кто публично высказал свои сомнения по поводу истории с газовыми камерами и, таким образом, по поводу «уникальной чудовищности» немцев.
Профессор Бутц опубликовал «Мистификацию XX столетия» в 1976 г., тридцать лет назад. И в течение 30 лет университетское сообщество в Америке осуждает профессора Бутца и его книгу, но в течение 30 лет ни один профессиональный ученый не опубликовал ни единой статьи, ни в одном журнале, печатающем критические материалы, в которой была бы сделана попытка показать, что профессор Бутц был в чем-то неправ.
Полагаю, настал момент признавать, что я сам не профессиональный ученый. Я — любитель. Я не посещал университет. Работа, которой я занимаюсь, настолько проста, что не требует высшего образования. Вам не обязательно даже быть очень умным. Вам надо только иметь желание. Моя работа в том, чтобы находить способы убеждать американцев, и американский профессорский класс в особенности, что ревизионистских исследователей холокоста необходимо поддерживать в их стремлении публиковать свои работы обычным образом, как поддерживают всех других ученых при публикации их работ.
Что может быть более понятным? Что может быть проще?
Итак, не нужно быть гением, чтобы делать то, что делаю я.
С середины 1980-х до начала 1990-х годов я возглавлял программу, субсидированную Институтом исторических исследований, которую мы назвали «Проект средств массовой информации». Институт стал международным центром ревизионистских исследований холокоста. «Проект средств массовой информации» был задуман как долгосрочная программа, целью которой является стремление передать широкой аудитории ревизионистскую теорию посредством «живых» интервью в прямом эфире, посредством радио и телевизионных ток-шоу и новостных программ.
Эта работа должна доказать широкой общественности, что интеллектуальная свобода предполагает предоставление одинаковых возможностей тем, кто верит в рассказы о газовых камерах, и тем из нас, кто этому не верит. Я доказывал, что перспективы интеллектуальной свободы должны пролить «дневной свет» на фактический материал, независимо от того, каковы эти факты, так чтобы и верящие в холокост, и скептики одинаково ясно могли видеть: что так, а что не так.
Природа радио и телевизионных ток-шоу в Америке, и даже новостных программ не позволяет серьезной дискуссии по специфическим историческим вопросам. Двадцать лет назад почти никто в Америке не знал ничего о ревизионистской аргументации. Хозяева радио и слушатели были одинаково возмущены, когда узнали, что я предлагаю свободный обмен мыслями по вопросу о холокосте. Ответы на мои аргументы хозяев программ и слушателей сводились, в основном, к атакам на мой характер, мой интеллект и мою добрую волю. Меня обычно представляли как нечто «любопытное», как представляют животное в зоопарке, на которого можно поглазеть и развлечься.
К приходу 1990-х я появлялся «живьем» более чем в 400 интервью на радио и телевидение, проводя открытые дискуссии по холокосту. Ревизионизм становился количественно известен в Америке. Его не понимали, открыто насмехались и осуждали. Но американцы начинали прислушиваться к нему, понимать, что что-то происходит. В то же время я заслужил национальную репутацию как один из главных «антисемитов» Америки. Может быть, в мире? Какая разница, правда!
Мои еврейские друзья теперь стесняются показываться со мной в обществе. А друзья неевреи не уверены, стоит ли им показываться со мной. Появилось все возрастающее согласие по поводу того, что, возможно, просто возможно, что у меня с головой что-то не так. Терять друзей может быть очень болезненно. Но чем больше я говорил о мошенничестве в самой сути свидетельств о холокосте, газовых камерах, тем интереснее становился для меня запрет, табу, на разговоры об этом. И тем более значимым, как я осознал, было это табу.
Затем, в начале 1990-х я принял критичное решение. Вместо того, чтобы продолжать приводить ревизионистские аргументы для радио- и телевизионной аудитории обычным людям, без особых знаний истории холокоста, я запущу очерк-рекламы, или прокламации, в студенческие газеты в университетских городках. Я должен перенести свою работу непосредственно в логово тигра. Прямо туда, где, как я понял, профессиональные ученые ждали возможности съесть меня живьем.
Мой сотрудник по первому очерку, человек который выполнял самую сердцевину работы, был воспитан мусульманином. Ни он, ни я сам, теперь не придерживаемся религии, мы оба «светские», но то, что этот краеугольный камень ревизионистской публицистики был написан в соавторстве мусульманином и христианином — интересная и вдохновляющая ирония. Мне кажется, я впервые говорю об этом публично.
Я опубликовал свой первый полностраничный ревизионистский очерк-рекламу в «The Daily Northwestern», Северо-Западном ежедневнике, студенческой газете Северо-Западного университета вблизи Чикаго. Это произошло 4 апреля 1991 г. Он был озаглавлен «Холокост: сколько в нем лжи?» Текст содержал около 2700 слов. Впервые в американском университетском городке, основные ревизионистские аргументы, бросающие вызов ортодоксальной истории о холокосте были отмечены университетской публикацией. Каждое наблюдение, котороемы делали, отражало банальный ревизионистский аргумент. Но ни один студент никогда не читал подобных аргументов, и ни один профессор никогда не обсуждал ничего подобного. В этих статьях-рекламах мы сообщали нашим читателям следующее:
Нельзя доказать, что государство Германия проводило политику, направленную на уничтожение европейских евреев, или кого-либо еще, подвергая их смерти в газовых камерах или умерщвляя их вследствие злоупотреблений или по небрежности.
Нельзя доказать, что 6 миллионов евреев «были уничтожены» в течение Второй мировой войны.
Нельзя доказать, что газовые камеры существовали в каком-либо лагере в Европе, находящимся под немецким управлением.
Нельзя доказать, что ужасающие картины мертвых и изможденных заключенных, снятые кинохроникой в Дахау, Бухенвальде и Берген-Белсене, — это жертвы преднамеренных убийства и организованного голода.
Нельзя доказать того, на что претендует лобби холокоста, что были «тонны» захваченных немецких документов, подтверждающих массовое убийство евреев и других лиц в смертоносных газовых камерах.
Нельзя доказать, как было предъявлено во время судов по военным преступлениям, что евреев якобы варили для приготовления мыла из их жира, или снимали с них кожу, чтобы делать из нее абажуры.
Нельзя доказать, что во время войны Красный Крест, папа, гуманитарные агентства, союзнические правительства, нейтральные правительства, и такие выдающиеся фигуры, как Рузвельт, Трумэн, Черчилль, Эйзенхауэр, знали о «газовых камерах» и тем не менее не беспокоились по этому поводу.
Через неделю после нашей первой публикации, появившейся в «Ежедневнике Северо-Запада», студенческая газета напечатала письмо из 1250 слов профессора истории и немецкого языка из этого университетского городка. Его зовут Питер Хайес. Он читал курс по изучению холокоста. Он все еще преподает этот курс. Если хоть один человек в Северо-Западном университете был способен оспаривать какой-либо из наших аргументов, то профессор Хейес был этим человеком. Это стало этапным моментом для ревизионизма. Впервые ревизионистский текст о реальном холокосте был опубликован в университетской печати, и впервые, таким образом, профессиональные ученые имели возможность публично продемонстрировать, что хотя бы один ревизионистский аргумент был неверным и почему неверным.
