Западня - Воинов Александр Исаевич (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
— Кто это? — прошептал он.
— Не знаю, — едва слышно ответила она.
— Румын?
Она пожала плечами.
Егоров взглянул на часы. Одиннадцать утра. Что ж, в это время человек может зайти по делу. Надо только поскорее одеться.
Галстук путался, не хотел завязываться. Наконец он кое-как затянул его немыслимым узлом, влез в пиджак, машинально пощупал во внутреннем кармане свои «плодоягодные» документы потомственного фруктового магната…
Из прихожей донесся тихий голос Тони:
— Кто там?
Ответа Егоров не расслышал. Но тут же щелкнул дверной замок, и что-то тяжелое рухнуло на пол.
— Геня! — позвала Тоня.
Он бросился ей на помощь, сжав в руке столовый нож. Окровавленный, в растерзанном пальто человек лежал в глубоком обмороке, уткнувшись головой в старый сундук.
— Да ведь это Дьяченко! — только сейчас поняла Тоня. — Как он сюда попал?
Они с трудом дотащили мнимого «полицая» до дивана и, уложив, начали раздевать. Да, кто-то его основательно отделал. Под левым глазом синяк почти во всю щеку, на губах запекшаяся кровь. Куда делся тот Дьяченко, который произносил на собраниях громовые речи! Широкое румяное лицо, такое знакомое и в то же время что-то утерявшее. Тоня сразу побежала на кухню, смочила полотенце холодной водой и обтерла ему лицо.
Дьяченко, приоткрыв глаза, тихо застонал.
— Где это тебя? За тобой гнались? — склонившись над Дьяченко, спросил Геннадий.
Минут через десять Дьяченко пришел в себя и рассказал, что с ним случилось.
До города Дьяченко добрался благополучно, хотя несколько раз патрули проверяли его документы. А у вокзала он попал в облаву. Один из полицейских чинов долго и придирчиво рассматривал его командировочное удостоверение, и, когда Дьяченко уже решил, что сейчас его схватят, высокий чин строго приказал ему помочь оперативной группе. Оружия, конечно, ему не дали, но поставили в оцепление вокруг вокзальной площади, чтобы охранять группу задержанных. Вид у них был ужасный. Когда напарник Дьяченко на минутку отлучился в соседнюю лавку, чтобы выпить кружку кваса, Дьяченко — была не была! — подмигнул стоящему мужчине: беги, мол! Тот бросился наутек. Но остальные, не заметив поданного знака, решили, что безоружный полицай может им помешать. Напав на Дьяченко, они скрутили ему руки и приложили головой о стену. Еще бы немного — и крышка.
Когда к нему вернулось сознание, вокруг ожесточенно стреляли. Всеми покинутый, Дьяченко лежал на пустынной улице.
Кто-то посоветовал ему пойти в больницу, но он отказался. Хотелось одного: поскорее убраться подальше от Привокзальной площади. На углу одной из улиц он прислонился к тополю, чтобы собраться с силами, и вдруг, как в тумане, перед ним возникла прибитая к дому табличка: «Пушкинская». И само по себе вспомнилось: «дом двадцать семь».
В тот момент он забыл, что не должен, не имеет права идти к Тоне, он почти инстинктивно нарушил запрет и, лишь слегка опомнившись, начал сознавать всю меру своей вины.
— Вы уж простите меня, ребята! — бормотал он. — Виноват! Очень виноват! У меня словно все соображение выключилось.
Егоров неопределенно хмыкнул:
— Ну, ну!..
— Успокойся, Дьяченко, — строго сказала Тоня. — Подними голову… Вот так… Да не стони ты!
Она положила ему на лоб холодный компресс, потом сняла его, забинтовала голову — умело, как тогда Леону. Теперь он мог, как герой, явиться к своему начальству, которому несомненно уже известно о нападении арестованных на полицая.
Дьяченко оглядел комнату, стол, на котором стояли стаканы с недопитым чаем. Эта видимость домашнего уюта вызвала у него жалость к самому себе.
— Вот черти! — сказал он. — Неплохо устроились. А человека гоните на улицу!
— Не горюй, — усмехнулся Егоров. — Ты ж полицай! Будешь со своими дружками по кабакам шляться. А вот куда податься бедному подло-ягодному фабриканту?
Тоня расхохоталась:
— Ничего, и подло-ягодного пристроим!
Она вспомнила, что Федору Михайловичу нужен помощник. Почему бы ему не взять подручным в свою лавочку Геннадия Егорова?
Егоров жестом радушного хозяина налил рюмку и придвинул Дьяченко:
— Ну, тяпни для крепости духа французского коньячку и шпарь поскорее отсюда!
Тот опрокинул коньяк в рот, прищелкнул языком и закрыл глаза.
— Не хочется, ребята, идти! Ой, не хочется!.. Такая это грязная работа. — Он поднялся, взглянул на себя в потемневшее зеркало, висевшее в простенке. — Красавец! Ну не полицай, а звезда Голливуда!
— Особенно у тебя нос хорош, Дьяченко! — улыбнулась Тоня. — Раздулся и посинел, как луковица. Я, например, не люблю носы, которые словно между дверьми сжимали.
— Какой еще Дьяченко, фрейлейн? Перед вами Иван Данилович Макагоненко! Желаю здравствовать!
— До свиданья, господин Макагоненко, — в тон ему сказала Тоня.
— Вот что, — предложил Егоров. — Давай-ка на всякий случай назначим сегодня встречу — ровно в шесть у памятника Дюку!
Дьяченко застегнул пальто, надвинул на уши фуражку, чтобы прикрыть повязку, и взялся за ручку двери.
— Хорошо, когда существуют на свете родные души! — искренне сказал он на прощанье, решительно распахнул дверь и вышел.
В глубине прихожей звякнула щеколда, и все стихло.
— А теперь уходи и ты, — сказала Тоня.
— Куда? — Егоров сидел на диване с опущенными плечами.
— Куда-нибудь! Сюда может прийти Петреску. Вы не должны встречаться. Да и мне, собственно, пора к Федору Михайловичу, в лавочку. Встретимся через два часа в сквере на Соборной площади.
Глава третья
С Федором Михайловичем она договорилась в одну минуту. Он согласился пока что укрыть Егорова в своем доме на Пересыпи.
Конечно, Тоня могла бы добраться до Соборной площади и минуя комендатуру, но она так спешила встретиться с Егоровым, так боялась, что, не дождавшись ее, он уйдет и тогда все опять усложнится и запутается, что решила пойти ближайшим путем.
Еще издали увидела она ненавистный подъезд, около которого прохаживался часовой. Невольно замедлила шаг, захотелось повернуть обратно. Впрочем, чего бояться? Раза три за эти десять дней она благополучно проходила мимо этого мрачного дома и никого не встретила. Пройдет и сейчас,
— Наконец-то, фрейлейн Тоня! Вы, конечно, спешите ко мне?
Офицер, тот самый, с которым она однажды беседовала, приветливо улыбался ей. Суховатые, в синих прожилках щеки его раскраснелись, он тяжело дышал. Очевидно, догонял ее, а это было ему уже не по силам.
— Зайдемте, зайдемте, фрейлейн Тоня. Нам есть о чем поговорить. — И, взяв под локоток, Штуммер настойчиво повел Тоню к парадному входу.
«Теперь конец», — подумала Тоня, поднимаясь по лестнице вслед за офицером, который шел впереди, позвякивая ключами, собранными на колечко.
Все эти дни она только и думала о том, что Штуммер и Фолькенец сами оставят ее в покое. Но нет, как видно, ее все время держат на прицеле; не случайно же так обеспокоен Леон — он, вероятно, все знает, но не может ей этого сказать.
Опять знакомая комната со стульями, напомнившими учительскую.
— Садитесь, фрейлейн! Снимайте пальто. Нам надо поговорить не спеша.
Тоня продолжала стоять у двери. Совсем близко, в двух кварталах отсюда, по скверу мечется Егоров, и каждая минута ожидания кажется ему вечностью, и скоро он поймет, что с ней стряслась беда.
— Раздевайтесь, фрейлейн! — повторил офицер с вежливой настойчивостью.
Тоня медленно сняла пальто, повесила его рядом с шинелью на круглую деревянную вешалку и, пригладив волосы, осторожно присела на край стула.
— Я вижу, фрейлейн, вам нелегко живется, — проговорил офицер, сочувственно оглядывая ее с ног до головы. — Петреску должен был бы о вас позаботиться — ведь вы спасли ему жизнь! Но… к сожалению, румыны не всегда бывают джентльменами. Ничего, — уже весело сказал он, — мы это исправим! А теперь давайте познакомимся. Меня зовут Генрих Штуммер… — Он снял трубку зазвонившего телефона и коротко сказал: — Штейнбах?.. Уже здесь? Пусть зайдет!
