Отрок. Ближний круг: Ближний круг. Стезя и место. Богам – божье, людям – людское - Красницкий Евгений
– Виднее, что здесь, что в Ратном, только одному человеку! – продолжил Мишка, чеканя слова. – И человек этот не ты, а сотник Корней! Он посчитал нужным крестить язычников быстро, и приказ этот будет выполнен, желаешь ты этого или не желаешь! Сроку тебе – три дня, считая сегодняшний. Если послезавтра к вечеру обряд не будет проведен, ладья уйдет в Ратное без тебя, а ты пойдешь пешком через Нинеину весь! Потом сотник погонит тебя обратно, ты его знаешь – даже не задумается. А чтобы бодрости тебе придать, тетку Алену к тебе приставит!
Отец Михаил по-прежнему лежал не шевелясь и прикрыв глаза, но румянец начал расползаться у него со щек на все лицо, и Мишкины губы, помимо его воли, начали растягиваться в улыбке – похоже, тетка Алена могла воздействовать на отца Михаила сильнее, чем вся ратнинская сотня.
– Буде же ты и дальше пожелаешь упрямиться, – продолжил Мишка, подавив улыбку, – то на тебе свет клином не сошелся – привезем попа из Княжьего погоста, он посговорчивее будет. Ты же задумайся, как после всего этого будешь жить в Ратном. Мы – воинские люди, мы не только сами приказы исполняем, но нам еще и обидно бывает, когда другие приказы исполнять отказываются. Гнев сотника бывает страшен, но многократно страшнее обида всей сотни!
Мишка хлопнул ладонями по коленям и поднялся с лавки.
– Лежи и думай, отче! Очень крепко думай, что значит в воинском поселении не исполнить приказ военачальника. Пошли, Матвей, потом болезного навестишь.
Угадал Мишка правильно – через день весь «Нинеин контингент» с надлежащими обрядами и песнопениями был загнан в воды реки Пивени, подобно тому как были загнаны в Днепр киевляне за сто тридцать семь лет до этого. Артемий дирижировал хором, Роська суетился, указывая, кому куда идти и что делать, Петька с двумя помощниками записывал новые имена отроков (запросто могут забыть или перепутать), а Мишка возвышался в седле, начальственным оком озирая торжественное действо.
Потом пришлось спешиться и троекратно облобызаться с каждым из семидесяти четырех новообращенных, называя их братьями во Христе и новыми именами. Анна Павловна оправила на каждом из отроков надетый на шею крест, нашла для каждого ласковое слово и пообещала, что девки вышьют новым братьям во Христе их имена на рубахах. Девки, все в новомодных мантильях, пребывали тут же, вгоняя новообращенных отроков в краску пламенными взглядами. Мишка готов был поклясться, что парни согласились бы еще хоть десять раз окунуться в Пивень, лишь бы после этого их лобзал не старшина, а кто-нибудь из «бабьего батальона».
Пока длилась процедура поздравлений, ладья отчалила и двинулась вниз по течению, увозя с собой отца Михаила заодно со всеми создаваемыми им проблемами. Попрощаться монах не счел нужным.
– Ты чем, сынок, так своего друга изобидел? – Анна-старшая ловко организовала тет-а-тет, жестом отправив своих подчиненных в крепость и «тормознув» собравшегося подойти Роську. – Службу правил без радости, а напутственное слово и вообще говорил, будто не на крещении, а на похоронах. Из-за чего повздорили-то?
Несмотря на строгий вид матери, Мишка догадывался, что поспешным отъездом монаха она вовсе не огорчена. Скорее ее обеспокоила размолвка сына со священником, дружеские отношения с которым она всячески приветствовала.
– Пришлось объяснить ему, мама, что здесь не монастырь и приказы сотника надо исполнять так же, как и в Ратном.
– И он из-за этого так обиделся?
– Ну… погорячился я немного, когда объяснял.
– Немного? Да ты его чуть не убил!
– Он меня тоже недавно чуть не убил!
«Чего спрашивать, если и так уже все знает? В воспитательных целях?»
Анна Павловна немного помолчала, огладила морду Зверя, которого Мишка держал под уздцы, и огорошила сына вопросом:
– Почему Матвею молчать не велел? Не подумал или намеренно?
– Намеренно… прадеда Агея вспомнил, ну и… в общем, пусть знают!
Мать снова немного помолчала, и опять ее реплика оказалась совершенно неожиданной:
– Взрослеешь, сынок. Как тебе Алексей?
«А как мне Алексей? Хрен его знает. Чего она услышать хочет? Комплимент, хулу? Догадывается, что я оцениваю его как будущего отчима? А может быть, это извечное женское желание понять: чего же ей самой хочется? Не-е-т, в этих делах я вам, маман, не советчик. В оценках даже такой опытной и разумной женщины, как вы, все равно доминируют эмоции, и рациональные аргументы на них влияют слабовато».
– Не знаю, мам, он у нас недавно, да еще и в непривычном для себя положении пребывает – беглец, одиночка, от милости деда зависящий. Алексей же к другому привык – людьми командовать, самому себе хозяином быть. Сходила б ты к Нинее, она с Алексеем разговаривала, как-то поняла его – она же умеет.
– И правда, сходить, что ли? – было непонятно, довольна мать ответом или нет. – Ладно, Мишаня, ступай, вон Роська весь извелся, а там, вон гляди, Стерв чего-то машет. Всем ты нужен… воевода.
«Интересно: материн вопрос про Алексея означает, что тянуть с замужеством она не намерена, или я что-то не так понял?»
– Минька! – Роська так и кипел от возмущения. – Мне Матвей сейчас сказал… как ты мог? На святого человека…
– Ты меня учить собрался? – ответ получился резким, даже злым, чего Роська, разумеется, не заслуживал.
– Виноват, господин старшина! – Роська не на шутку обиделся. – Дозволь идти?
– Рось, не обижайся, – Мишка постарался максимально смягчить тон. – Так надо было, пойми. Командир может быть только один.
– Так точно, господин старшина! Дозволь идти?
– Перестань, Рось! Ну что ты как чужой? Я думал, что как раз ты-то первый все правильно и поймешь, – Мишка положил крестнику руку на плечо и почувствовал, что Роська с трудом удерживается, чтобы не стряхнуть ее. – Приходи вечером, поговорим, ты сам поймешь, что иначе нельзя было. Придешь?
– …Приду…
– И всех наших приводи, надо посидеть, обсудить многое… Ты смотри: наставники новые появились, семь десятков новобранцев, крепость строим. У каждого же из вас какие-то мысли есть, что-то подсказать, посоветовать можете или спросить, поспорить. Понимаешь меня?
– Угу.
– Ну тогда я жду вечером!
– Угу.
«Вид все равно обиженный. Хам вы трамвайный, сэр Майкл. Нельзя ближников обижать, вообще никого обижать нельзя… без необходимости. Всем мил, конечно, не будешь, но вот так, без причины… М-да, нехорошо получилось».
Стерв, в отличие от Роськи, был невозмутим, как индейский вождь. Сидя на бревне, спокойно дождался, пока Мишка подойдет к нему сам, вежливо поднялся навстречу и вроде бы безразличным голосом поинтересовался:
– Михайла, пленного допрашивать сам будешь или Алексея позовем?
– Какого пленного? Дядька Стерв, ты что, за болотом «языка» добыл?
– Ну. Ты же сам велел. Он уже неделю в погребе сидит – Алексей не велел попу показывать. Так звать Алексея-то?
– Погоди, ты сначала расскажи, что сам видел. Давай-ка тут на бревнышке посидим, а потом уже решим, что делать будем. Болото широкое, перейти трудно?
– Широкое, чуть не полдня перебираться пришлось, – принялся обстоятельно отчитываться Стерв, – но трясин особых нет, дно почти везде неглубоко и твердое, хотя, если дороги не знать, можно и с головой окунуться. Ближе к тому берегу островок есть, и на нем избушка поставлена. По всему видно, что постоянно в ней не живут, а устроено там все так, как нужно для людей, возвращающихся издалека и после непростых дел. Дрова запасены, два котла – большой и маленький, запас еды, чистое полотно для перевязок, кой-какие лекарства. Одновременно могут разместиться человек шесть-семь, а если потесниться, то и десяток. И запасов на десяток человек, даже если есть несколько раненых, хватит дня на два-три.
Я так думаю, что эту избушку для того и держали, чтобы те, кто возвращается, могли передохнуть, раненых перевязать, заночевать, если темнота на болоте застанет. Но в последнее время там никого не было, похоже, что, после того как они на нашем берегу в ловушку попали, больше там не ходили.
