Глаз бури - Мурашова Екатерина Вадимовна (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
В романах, которые Софи любила читать в детстве и ранней юности, обязательно кого-нибудь похищали или пленили. С тех пор она помнила, что, оказавшись в плену, романные герои очень любили подробно (страниц на пять) разглядывать место, в котором их заточили, замечая мельчайшие, зачастую самые неожиданные детали, вроде трещины на боку кувшина с водой или паучка, пробиравшегося среди соломинок подстилки. Впрочем, ни глиняных кувшинов, ни охапки соломы в месте, где очутилась Софи, не было и в помине. Обстановка в полутьме казалась (или на самом деле была?) богатой и изысканной, но Софи не собиралась ее разглядывать на манер романных героев. По ее мнению, человека, которого куда-то засунули против его воли, должны по настоящему интересовать только два предмета обстановки – дверь и окно.
Подойдя к двери, Софи подергала ее, убедилась, что она заперта, и начала стучать сначала кулаками, а потом и ногами. С двери посыпались кусочки белой и золотой краски. Никто не отозвался. Софи прислушалась. Откуда-то неслись звуки рояля и, кажется, пение. Играли Вагнера. Софи от рождения была немузыкальна, но Вагнера и немецкие марши любил Павел Петрович, а маменька, напротив, считала этого композитора слишком тяжеловесным и излишне напыщенным. Софи в пику Наталье Андреевне полагала, что музыка Вагнера ей близка. От ее стука в дверь игра на рояли не прекратилась. – «Что ж, – Софи пожала плечами. – Тем лучше для меня. Или хуже. Увидим.»
Она подождала еще немного, потом подняла изящную табуретку с изогнутыми ножками, подошла с ней к окну и ударила ножками по стеклу. Осколки посыпались на пол и между рамами почему-то не со звоном, а с тревожным шелестом. Не особенно заботясь о своих руках и понимая, что времени у нее не много, Софи обломила острые торчащие края, залезла на подоконник и потянулась к ставням. Они были заперты снаружи, что было возможно в одном-единственном случае: покои, в которых томилась Софи, находились на первом этаже. Софи снова подняла табуретку двумя руками и изо всех сил ударила в ставни, надеясь сбить задвижку, замок или хотя бы привлечь чье-нибудь внимание. Одновременно с ударами она пронзительно вопила:
– Спасите! Помогите! Режут! Убивают!
В дверном замке провернулся ключ, изогнутая бронзовая ручка наклонилась к полу. Софи, которая все время оглядывалась на дверь, заметила это, быстро отбежала от окна к двери, отошла в сторону и подняла табуретку над головой, намереваясь обрушить ее на голову тому, кто войдет.
Дверь распахнулась резко, как от сильного толчка, но никто не появился. Не расставаясь с табуреткой, Софи осторожно выглянула в темный коридор. Тут же сильные руки подхватили ее и куда-то поволокли. Софи выронила табуретку, но продолжала вопить и отбиваться. В промежутках между воплями она пыталась укусить или оцарапать мучителя, и по-видимому, достигала цели, потому что с его стороны раздавалось глухое шипение и еле слышные ругательства.
Глава 9
В которой читатель знакомится с обитателями коммуны на Рождественской, Туманов получает письмо от Недоброжелателя, а Софи обретает свободу с помощью бронзового кувшина
Коммуна располагалась в сером и мрачном доходном доме на 4й Рождественской улице. Вход из двора-колодца. Дородный пожилой дворник проводил Дуню и двух молодых людей явно неодобрительным взглядом. На лестнице пахло керосином, рыбьей требухой и пригоревшей пшенной кашей.
Последний, пятый этаж. Дверь не заперта. Две смежные комнаты с потертыми, кое-где ободранными обоями, прихожая с натоптанной осенней грязью и крохотная кухня. На столе, полу, полках – книги, журналы, стаканы, статистические листки, какие-то записи, сделанные разными подчерками. Две кровати, застеленные тонкими суконными одеялами. На одной из них сидит сутулая женщина с папиросой в руке и делала какие-то пометки в журнале. Волосы у нее давно немытые или больные, плотно зачесанные назад и стянутые на затылке.
Услышав вошедших, женщина подняла голову, отвела руку с папиросой и глядела со спокойным вопросом. Стало заметно, что она еще молода и у нее очень красивые глаза – темно-серые с синевой, переходящие в черноту по краям радужки.
Дуня не знала, что сказать, поэтому молчала. Гриша поморщился, потом натянул на лицо вежливую улыбку.
– Здравствуйте, Матрена. Можно ли мне Олю увидеть?
– Здравствуйте, – хором поздоровались Дуня и Аркадий.
Матрена кивнула, неторопливо отложила журнал, встала с кровати и всем по очереди, начиная с Дуни, протянула руку. Пальцы у Матрены были сухие и сильные.
– Оля спит. У нее ночью была встреча, – сообщила она, мотнув подбородком в сторону соседней комнаты, проход в которую был занавешен потертой плюшевой занавесью. – Если дело срочное, могу разбудить.
– К сожалению, да. Срочное, – Гриша склонил голову.
– Хорошо, сейчас разбужу, подождите здесь. Присаживайтесь. Семен! – крикнула она в сторону кухни. – Поставь самовар. И погляди: у нас, кажется, еще с вечера плюшки остались…
Невидимый Семен пробормотал что-то согласное и тут же чем-то загремел, должно быть, насыпая угля в самовар, Гриша сделал протестующий жест, но Матрена не обратила на него внимания и скрылась за занавеской.
Буквально через минуту из соседней комнаты появилась Оля. В лице ее не было ничего сонного, помятого, раскрытого. Казалось, она спала вполглаза и стоя, как боевой конь.
– Гриша! – удивилась она. – Здравствуйте все! Вы, кажется, Евдокия? Простите… Мы не представлены. Аркадий? Очень приятно. Чем обязаны?
– Ольга! – одернула подругу Матрена. – Чего ты опять антимонии разводишь? Чай, не на приеме. Не надо этого людям. Садитесь, говорю, все, где место найдете, сейчас чай будем пить…
– Благодарю, Матрена, но на чай совершенно нет времени, – решительно отказался Гриша, понимая уже, что поговорить с Олей наедине не удастся. – Софи пропала, похищена вчера невесть кем. Она с вами накоротке или нет, мне не докладывает. Я теперь пришел на всякий случай узнать: не от ваших ли дел все идет…
– Софи похищена?! – Матрена удивленно и вроде бы даже слегка пренебрежительно подняла широкие брови. – Что за романический бред?! Кому это надо? Когда? Как?
Услышав про черную карету и человека в маске и черном плаще, она нервически захохотала и потянулась за папиросой. Гриша сжал кулаки, у Дуни на глаза навернулись слезы.
– Ежели все это правда, надо искать среди артистов, балаганщиков, прочей им подобной шушеры, – отсмеявшись и закурив, сказала Матрена. – Есть у нее такие знакомые? – и сама же себе ответила. – Не слыхала ни разу. Впрочем, у нашей Софи вполне могли возникнуть какие-нибудь идеи… Например, описать в следующем романе жизнь циркачей. А отсюда уже рукой подать…
Оля все это время молчала, комкая на груди платок, и все бледнела, покрываясь уже какой-то неживой, известочной желтизной. Дуня смотрела на нее с тревогой, в голове ее сменяли друг друга медицинские диагнозы.
– Я знаю этого циркача! – вдруг горячо воскликнула Оля. – И это я во всем виновата! Я! Я обещала ему, но как-то не складывалось все. А он… Он не захотел больше ждать! И я не сказала Софи, чтобы она… Он на все способен! Едем! Едем сейчас же!
Девушка пошатнулась и вынуждена была схватиться за железную спинку кровати. Дуня сделала шаг вперед, чтобы при надобности поддержать ее. Матрена нахмурилась.
– В чем ты виновата? Кому ты обещала? Что? Что вообще за история между тобой и Софи?
– Машенька, прости, я тебе потом все объясню. Сейчас вовсе времени нет. Едемте, господа! Едемте, Евдокия!
Оля оттолкнулась от кровати и почти бегом бросилась к выходу, едва не столкнувшись в дверях с Семеном, который нес из кухни готовый самовар.
Ничего не понимающие Гриша, Дуня и Аркадий последовали за ней. Напоследок Дуня вежливо улыбнулась Матрене и поздоровалась с Семеном. Семен, большеногий и большерукий, в синей студенческой тужурке, поставил самовар на пороге и проводил всех изумленным взглядом.
