Творящие любовь - Гулд Джудит (библиотека электронных книг TXT) 📗
Но ранним утром, перед самым рассветом, ее осенило. Как она раньше не догадалась? Ведь, слава Богу, она живет на Манхэттене! Почему бы ей не пройти прослушивание? Тогда, если ей дадут роль, никто не посмеет остановить ее. Ни за что, если она сумеет проявить себя.
Конечно, со школой ей придется побороться.
Если необходимость — мать изобретательности, то честолюбие — отец хитрости. Шарлотт-Энн раздумывала недолго.
Должно же быть средство избавиться от школы! Она просто прогуляет. Нет никаких причин, чтобы ей не справиться с этой проблемой. Ведь она актриса, разве не так? И если ее поймают, что ж, тем хуже. Стоило рискнуть ради того, чтобы увидеть свое имя на афишах.
Так это и началось — прикрытия, печатание записок «от матери», объясняющих ее отсутствие в школе, «страдания» от многочисленных недомоганий, из-за которых ей приходилось «обращаться к врачу», старательная подделка материнской подписи, переодевание в туалетной комнате Грэнд Сентрал-стейшн. Она придумала себе имя — Карла Холл, так как не хотела пользоваться собственным. Любой актрисе нужен сценический псевдоним, рассудила Шарлотт-Энн. Карла Холл — такое имя легко запомнить. А уж она убедит всех, что его не так-то просто забыть.
Девушка просматривала газеты. Как только ей на глаза попадалось объявление об открытом прослушивании, она тут же «заболевала» и во второй половине дня отправлялась пробовать свои силы, какому бы шоу ни требовались исполнительницы. Казалось, все прослушивания происходили либо на запущенных складах, либо в грязных репетиционных залах с изломанной мебелью в Вест-Сайде.
Пробуждение от грез оказалось жестоким. Шарлотт-Энн ожидала чего-то совершенно другого, но в прослушивании не оказалось ничего хоть отдаленно напоминающего волшебство. В большинстве случаев сценарий попадал к ней в руки только тогда, когда уже надо было громко прочитать несколько строк. Либо выплывешь, либо утонешь. Она чувствовала себя, как молоденький бычок, попавший на скотобойню, подгоняемый огромным жестоким пастухом.
Шарлотт-Энн сама не понимала, как смогла выстоять, бесчисленное количество раз ей уже хотелось все бросить и снова отправиться в школу. Соревнование оказалось куда более жестким, чем ей представлялось. Ей и в голову не приходило, сколько в городе красивых девушек, куда более талантливых, чем она. И у всех было одно желание — стать актрисой.
Шарлотт-Энн быстро научилась узнавать «театральный мусор», как они сами себя называли. У них у всех был голодный вид, они так же жаждали еды, как и успеха. Они обязательно стремились не подчеркивать свою красоту, а старались доказать, что им подходит любая роль. Их одежда была довольно поношенной и небрежной. Казалось, они и внимания не обращают на то, как одеты. Важно только то, что у них в крови горел огонь, а в этом они были уверены. На каждом прослушивании Шарлотт-Энн слишком болезненно ощущала, что одета слишком элегантно и просто сияет здоровьем.
Если прослушивания сами по себе оказались ужасными, то реакция на нее других начинающих актрис была просто мучительной. Шарлотт-Энн ощущала накатывающиеся на нее волны неприкрытой ненависти. Как-то одна девушка толкнула подружку в бок и указала на Шарлотт-Энн пальцем, потом другая изобразила леди, высокомерно подняв подбородок и надевая воображаемые перчатки. Девушка услышала как-то, каким прозвищем они ее наградили — Мисс Богатая Сучка.
У всех на лицах держалось одинаковое ледяное выражение. Шарлотт-Энн могла без труда расшифровать его: «А этой-то что здесь понадобилось? За кого она себя принимает? Если на ней и надето тряпок на сотни долларов, то неужели она думает, что получит роль?»
Девушка чувствовала себя такой одинокой, и ей не к кому было обратиться за поддержкой. Существовали две причины, заставлявшие ее приходить снова и снова: надежда на то, что представится случай проявить свои способности, и вера в собственную исключительность. Она считала, что принадлежит к немногим избранным. Но стоило Шарлотт-Энн посмотреть на остальных, как ее сердце словно проваливалось в яму.
«Если бы они только знали!» — воскликнула она про себя. Ей не хотелось отличаться от прочих. Шарлотт-Энн пожертвовала бы всем, чтобы слиться с толпой. Смешно сказать, но суть проблемы состояла в том, что ей нечего было надеть. Ее школьная форма исключалась раз и навсегда. Не могла она надеть и свои собственные вещи, в которых выглядела слишком юной, совсем девчонкой. У нее остался только один выход — постараться выглядеть старше своих законных семнадцати лет. И, как оказалось, для этого ей пришлось позаимствовать платья матери. Хуже было то, что теперь Элизабет-Энн носила дорогую, отлично сшитую одежду, носящую неистребимый отпечаток изысканности.
«Ну что же, это просто еще одна жертва, правда, совершенно лишняя, черт бы ее побрал, — снова и снова убеждала себя Шарлотт-Энн. — Пусть себе смеются за спиной, пусть называют Мисс Богатой Сучкой. Наплевать. Я им всем покажу. Я добьюсь».
Прослушивание следовало за прослушиванием, снова и снова она слышала одно и то же, словно ставили заезженную пластинку:
— Спасибо. Если вы нам понадобитесь, мы вам сообщим. Следующая!
Очень долго Шарлотт-Энн пропускала прослушивания для музыкальных шоу или таких, где требовалось танцевать. Она знала, что никогда не сумеет напеть мелодию или изобразить простейшее танцевальное па. Но потом, вконец отчаявшись, девушка решила попытать счастья и на этом поприще. «Не умру же я», — сказала она самой себе. Что они могут с ней сделать? Ну выгонят в очередной раз.
Речь шла о давно идущем музыкальном ревю «Дотянись до звезд», для которого набирали новый состав. Репетиционный зал, где ожидалось прослушивание, как всегда, находился в районе Сороковых Восточных улиц. В очередной раз это оказалось еще более ветхое здание, чем те, в которых ей приходилось бывать раньше. Шарлотт-Энн была двадцать восьмой из примерно пятидесяти девушек, многих она видела на предыдущих прослушиваниях. Вроде бы пока еще никто не получил роль. Между девушками возникло некое чувство товарищества. Многие знали друг друга и старались скрасить знакомым ожидание.
Шарлотт-Энн тихо сидела на одной из потертых банкеток, дожидаясь своей очереди. Ее била дрожь. Время шло, с каждой минутой в ней росло чувство страха.
Одна за одной девушки входили в репетиционный зал, пели под аккомпанемент расстроенного пианино. У всех так хорошо получалось. Даже через закрытую дверь ей было достаточно слышно.
«Господи! — взмолилась она. — Я не могу петь или читать ноты. Я даже танцевать не умею. Я только выставлю себя на посмешище».
Не успела она произнести эти слова, как кто-то громко произнес:
— Карла Холл!
Шарлотт-Энн похолодела. Ее вызвали еще раз, и она как-то сумела встать, заставить ноги двигаться, ее покачивало. Она вооружилась единственным доступным ей оружием — распрямила плечи и приняла холодный, непреклонный, достойный настоящей леди вид.
Огромный зал был пуст и темен. Пианино стояло так, чтобы исполнитель видел его. В дальнем конце, в тени, сидели четверо мужчин и женщина. Молодой человек в мешковатых брюках вручил ей листок с нотами. Шарлотт-Энн глуповато уставилась на него, потом повернулась к пианисту. Он казался серым и неопрятным, его почти скрывала завеса сигарного дыма. Заиграло расстроенное пианино. Она посмотрела на листок с неподдающимися расшифровке нотами, зажатый в руке, и глубоко вздохнула. Может быть, ей удастся выкрутиться. Она достаточно наслушалась за последние два часа, как другие исполняли эту песню.
Шарлотт-Энн раскрыла было рот, но не смогла произнести ни звука. Пианист, сыграв вступление, остановился. В ужасе она взглянула на пятерку в конце зала, но они как будто не обращали на нее никакого внимания. Медленно Шарлотт-Энн повернулась лицом к пианисту, вращавшему глазами. Он начал сначала.
И опять ничего.
Молодой человек в мешковатых брюках подошел к ней и, вырвав листок с нотами из ее рук, широко открыл дверь:
