Первый человек в Риме - Маккалоу Колин (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
— У него прыщи, кожа плохого цвета, — заметил другой врач, грек из Афин. — Он делает упражнения?
— Ему этого не требуется, — сказала Клитумна, но в голосе ее прозвучало едва уловимое сомнение. — По роду своих занятий он гоняется по всему городу, постоянно на ногах, уверяю вас!
— И чем же ты занимаешься, Луций Гавий? — поинтересовался врач-испанец.
— Я — работорговец, — сказал Стих.
Поскольку все участники консилиума, кроме Публия Попиллия, начинали свою жизнь в Риме как рабы, в их глазах вспыхнула злость. Они отошли подальше от больного — под тем предлогом, что им пора уходить.
— Если он захочет сладкого, пусть ограничится медовым вином, — рекомендовал напоследок Публий Попиллий. — Дня два-три лучше воздержаться от еды, а потом, когда он вновь почувствует голод, давай ему нормальную пищу. Обрати внимание, госпожа, я сказал: нормальную! Бобы, а не засахаренные фрукты. Холодные закуски, а не сладости.
Через неделю состояние Стиха улучшилось, но полностью он так и не поправился. Хотя он и ел теперь только питательную и здоровую пищу, его иногда мучили тошнота, рвота, боль и диарея. Приступы были не так сильны, как вначале, но изнурительны. Он начал понемногу терять в весе, но пока этого в доме никто не замечал.
К концу лета он уже не мог дойти до своей конторы в портике Метеллов. Потрясающая книга с иллюстрациями, которую подарил ему Сулла, перестала его интересовать. Он не мог проглотить пищу. Единственное, что ему иногда удавалось, — это выпить медового вина.
К сентябрю у него перебывали все врачи Рима. Диагнозы ставились самые разнообразные, не говоря уже о средствах лечения, особенно после того, как Клитумна прибегла к помощи знахарей.
— Давайте ему кушать все, что он хочет, — советовал один врач.
— Не давайте ему ничего, пусть поголодает, — рекомендовал другой.
— Только бобы! — настаивал врач, последователь Пифагора.
— Успокойтесь, — сказал домашним Стиха носатый Афинодор Сикул. — Что бы это ни было, оно не заразно. Я считаю, что у больного злокачественное образование в пищеводе. Однако следует проследить, чтобы те, кто контактирует с больным, и те, кто чистит его горшок, после этого тщательно мыли руки. Не допускайте их к кухне и к приготовлению пищи.
Прошло еще два дня — и Луций Гавий Стих умер. Вне себя от горя Клитумна после похорон сразу же покинула Рим, умоляя Суллу и Никополис поехать с ней в Цирцею. Там у нее была вилла. Сулла проводил ее до побережья Кампании, однако он и Никополис отказались покинуть Рим.
Возвратившись из Цирцеи, Сулла поцеловал Никополис и выехал из ее комнат.
— Я возвращаюсь в таблиний и свою спальню, — объявил он. — В конце концов, теперь, когда Липкий Стих помер, я — ближайший наследник Клитумны, почти сын.
Он бросил иллюстрированные свитки в ведро и сжег их. С искаженным от омерзения лицом он жестом пригласил Никополис, которая стояла на пороге кабинета.
— Полюбуйся! В этой комнате нет ни пяди чистого, не липкого пространства!
Кувшин медового вина стоял на бесценной консоли из цитрусового дерева. Подняв кувшин, Сулла увидел липкие пятна, въевшиеся в древесину среди изящных завитушек. Процедил сквозь зубы:
— Что за таракан! Прощай же, Липкий Стих!
И швырнул кувшин в открытое окно на колоннаду перистиля. Но кувшин пролетел дальше и разбился на тысячу осколков о цоколь «любимой» статуи Суллы — Аполлона, преследующего Дафну. Огромное пятно густого вина разлилось по гладкому камню и длинными струйками стало стекать на землю.
Метнувшись к окну, Никополис захихикала.
— Ты прав, — сказала женщина. — Сущий таракан!
И послала свою маленькую служанку Бити помыть пьедестал и вытереть тряпкой насухо.
Никто не заметил следов белого порошка, приставшего к мрамору, потому что мрамор был тоже белый. Вода сделала свое дело: порошок исчез.
— Я рада, что ты не попал в саму статую, — сказала Никополис, сидя у Суллы на коленях. Оба смотрели, как Бити отмывает скульптуру.
— А мне жаль, — сказал Сулла, но вид у него был очень довольный.
— Жаль? Луций Корнелий, эти восхитительные краски статуи были бы испорчены! Хорошо, что цоколь каменный и не раскрашен.
Верхняя губа Суллы вздернулась, обнажив зубы.
— Ох! Почему так получается, что меня всегда окружают безвкусные дураки? — воскликнул он, сталкивая Никополис со своих колен.
Пятно исчезло полностью. Бити выжала тряпку и вылила воду из таза на анютины глазки.
— Бити! — крикнул Сулла. — Вымой руки, девочка, очень хорошо вымой! Неизвестно, от чего умер Стих, а он очень любил медовое вино. Давай, иди!
Вся засияв от счастья, что Сулла заметил ее, Бити ушла.
— Сегодня я увидел очень интересного молодого человека, — сказал Гай Марий Публию Рутилию Руфу.
Они стояли возле храма Теллус-Земли в Каринах — одном из самых богатых кварталов Рима, по соседству с домом Рутилия Руфа. В этот ветреный день здесь приветливо светило солнышко.
— Здесь солнца больше, чем в моем перистиле, — заметил Рутилий Руф, подводя своего гостя к деревянной скамье возле просторного, но обветшалого храма. — Исконными древними богами пренебрегают в наши дни, особенно моей дорогой Теллус, — продолжал он. — Все нынче бьют поклоны Великой Матери Азийской и забыли, что Риму лучше бы молиться своей собственной Земле!
Гай Марий заговорил о своей встрече с интересным человеком, чтобы предотвратить угрожающую ему проповедь об исконных римских богах — самых древних, самых призрачных и таинственных. Прием сработал. Рутилий Руф всегда был неравнодушен к интересным людям любого возраста и пола.
— И кто же это был? — спросил он, подставляя лицо лучам солнца и жмурясь от удовольствия, словно старый пес.
— Молодой Марк Ливий Друз. Ему лет семнадцать-восемнадцать.
— Мой племянник Друз?
Марий изумленно повернулся:
— Как? Он?..
— Да, если, конечно, твой «интересный молодой человек» — сын Марка Ливия Друза, который одержал победу в январе и намерен выставить свою кандидатуру на должность цензора на следующий год, — сказал Рутилий Руф.
Марий засмеялся, качая головой:
— О, как неловко! Почему я никогда не запоминаю таких вещей?!
— Просто моя жена Ливия никогда не выходила на люди. Никогда не обедала со мной в присутствии гостей. Она умерла несколько лет назад. Она — это я говорю так, просто чтобы освежить твою рассеянную память — была сестрой отца интересующего тебя юноши… Ливии Друзы склонны, к сожалению, подавлять своих женщин. Замечательная у меня была жена. Подарила мне двух чудесных детей, никогда мне не перечила. Я высоко ценил ее.
— Я знаю, — смущенно проговорил Марий. Ему не нравилось, когда его так «ловили». Неужели он никогда их всех так и не запомнит? Но действительно, хотя Рутилий Руф и был его давним другом, Марий ни разу не видел его застенчивую жену. — Ты должен снова жениться, — сказал он наконец, в восторге от собственной недавней женитьбы.
— Чтобы составить тебе компанию? Нет уж, спасибо! Я нашел выход своим чувствам — пишу письма. — Руф открыл свой синий глаз и посмотрел на Мария. — Кстати, чем тебе так приглянулся мой племянник Друз?
— За последнюю неделю ко мне обратилось несколько групп италийских союзников. Все они принадлежали к разным народам, и все горько жаловались, что Рим злоупотребляет рекрутами, — медленно проговорил Марий. — Я считаю, что у них есть веские основания для жалоб. Вот уж лет десять, если не более, почти каждый консул бездумно жертвует жизнями своих солдат, словно люди — скворцы или воробьи! И всегда первыми гибнут италийские союзники, потому что вошло в привычку пускать их в бой впереди римлян в любом столкновении, где предполагаются большие потери. Редкий консул считается с тем обстоятельством, что италийские солдаты принадлежат своему народу и именно он платит за них, а не Рим.
Рутилий Руф никогда не возражал против завуалированных дискуссий. Он слишком хорошо знал Мария, чтобы понять: то, о чем сейчас говорил старый друг, не имело никакого отношения к его племяннику Друзу. И охотно поддержал это явное отклонение от темы:
