Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия - Dwyer Philip
Реакция средневекового исторического сообщества на тезисы Фуко могла бы отвадить Пинкера от написания книги, если бы он попытался прочитать хоть что-то из нее. История Фуко - это парадигма опасности, присущей аргументации на основе теории, а не доказательств, оставляющая его работу открытой для изучения учеными-архивистами, которые не стесняются обращать внимание на зияющую пропасть между фуколеанской теорией и реальным историческим опытом. В действительности насилие в Средние века вряд ли было "зрелищем". Англичане отправляли на смерть только самых закоренелых преступников. Палач" не был даже профессией в средневековой Англии, поскольку не было достаточно работы, чтобы держать человека занятым. В этом отношении средневековые англичане также не отличались от остальных европейцев. Как признает Тревор Дин, европейцы вообще испытывали "ужас перед пролитием крови в наказаниях", так что "когда проливалась кровь, это должно было быть оправдано исключительным характером преступления: особенно бесчеловечными действиями, повторным совершением преступления, серьезной угрозой общественной морали". Далекие от "оргий садизма", которые так ярко описывает Пинкер, средневековые казни "обычно проводились на улице, без свидетелей"; а поскольку казни обычно устраивались у городских ворот в качестве предупреждения приезжим, любое сообщение о власти государства обходило жителей города стороной. Возможно, самое главное, что присутствующие на казни не столько наслаждались муками казнимого, сколько участвовали в душераздирающей спасительной драме, призванной примирить кающегося с христианской общиной перед смертью. Судебные процессы по делам об измене были единственным исключением из правил. Они должны были быть жуткими, чтобы удержать будущих мятежников от взятия факела. Когда казнили Дафидда ап Груффидда, его приволокли к месту казни, сожгли его внутренности еще при жизни, повесили, обезглавили, а затем четвертовали, а части его тела разбросали по всей Англии для предупреждения. Однако на протяжении Средневековья подобной казни подвергались лишь немногие политические предатели, что опять-таки не соответствует воображаемой планке Пинкера.
Даже применение пыток в средневековый период было более мягким, чем это представляют Фуко и Пинкер. Важно отметить, что англичане не применяли пытки, но в XIII веке некоторые континентальные суды возродили римскую практику, причем исключительно для получения признания, а не в качестве наказания, как пишет Пинкер. Пытки не были частью обычного судебного процесса; скорее, это было крайнее средство, для тех случаев, когда обвиняемый считался виновным, но доказательства не соответствовали высоким стандартам доказательности ius commune: два свидетеля или признание. Кроме того, закон устанавливал ограничения на его применение: пытки могли применяться только при совершении смертных преступлений; обвиняемого нельзя было калечить или убивать; при пытках должен был постоянно присутствовать врач; пытки не могли применяться дольше, чем требуется для произнесения молитвы, и т.д. Когда речь заходила о правовом обращении с еретиками или ведьмами - преступлениями особо тревожного характера, - неизбежно происходило послабление правил, но инквизитор не получал карт-бланш на то, чтобы поступать по своему усмотрению.
Насилие также не было направлено только на тело. Фуко объясняет применение телесных наказаний средневековой судебной системой как продукт феодальной экономики. Поскольку "деньги и производство... все еще находились на ранней стадии развития", в поисках значимого наказания государство остановилось на теле как "единственной доступной собственности". Пинкер, похоже, в целом согласен с этим тезисом. Конечно, правовые кодексы той эпохи подкрепляют это впечатление. Еще в "Leis Willelme" XII века английское законодательство предписывало кастрацию и ослепление за изнасилование, измену, браконьерство и целый ряд других преступлений. Однако, если посмотреть на ситуацию в целом, можно обнаружить более мягкий подход. Физическое увечье было придумано как милосердная альтернатива смертной казни, но найти вне литературы случаи, когда эти наказания действительно приводились в исполнение, не так просто, как кажется. Как правило, насилие, применяемое государством, было направлено на кошелек человека, хотя даже такие приговоры могли быть отменены, если это было проблематично, например, в случае мирных соглашений, заявлений о бедности или признаний. Даже Робер т Мучемблед, чья собственная история раннего современного насилия отражает многое из того, что говорят Пинкер и Фуко, вынужден признать ненасильственные наказания средневекового государства, в котором "судебные штрафы составляли основу системы". Для читателей Элиаса, Фуко и Пинкера штрафы и компенсации - гораздо менее "сексуальный" способ наказания преступников, но это было эффективное средство обеспечения законности.
Все эти историографические выкладки не означают, что историки единодушно отвергают Элиаса, Фуко или Пинкера. Среди ранних модернистов, в частности, есть сильный контингент сторонников мнения о том, что общество с течением времени становилось все менее жестоким, в частности: Роберт Мучемблед (2011), Джеймс Шарп (2016) и Мэтью Локвуд (2017). Что ранние модернисты видят в теориях уменьшения насилия, чего не замечают медиевисты? Объяснение, возможно, кроется в интенсификации насилия в XVI и XVII веках. Многие виды насилия, которые часто ошибочно ассоциируются со средневековым миром, на самом деле были ранним модерном. Например, порка не была наказанием, применявшимся средневековым государством; впервые она была введена в судах общего права в соответствии с Законом Генриха VIII о бродягах 1530 г. (22 Hen. VIII, c. 12) в качестве меры устрашения за бродяжничество. Парламент, видимо, счел наказание эффективным, поскольку законодательство XVI-XVII веков расширило сферу его применения, включив в нее также незаконнорожденность, попрошайничество, пьянство, сексуальные преступления и даже сумасшествие. Безусловно, тюдоровский режим стал первооткрывателем широкого спектра новых форм наказания, граничащих с жестокими и необычными. При Генрихе VII парламент ввел клеймение людей в качестве уголовной практики: по закону 1487 г. лица, претендующие на духовное звание, должны были клеймиться на большом пальце буквой "Т" (вор) или "М" (убийца), чтобы на теле осужденного преступника было публично объявлено о его преступном прошлом (в этом смысле осужденный фактически носит свои "документы" на теле). В XVI-XVII вв. чиновники расширили функциональность этой практики, используя клейма для обозначения самых разных преступных деяний: A (abjuror), V (vagabond), F (fraymaker) или B (blasphemer), а само клеймо размещалось на большом пальце, щеке, лбу или груди преступника. Прибивание уха преступника к столбу также было тюдоровским новшеством. Печально известный Томас Барри, осужденный за подстрекательство к клевете за распространение слухов о смерти короля, умер в 1538 г. от шока после суточного стояния на столбе на рыночной площади Ньюбери, оба уха которого были пробиты гвоздями. Удаление ушей и рук материализовалось в качестве наказания за многочисленные преступления и во времена правления Генриха VIII. Кроме того, печально известный король был ответственен за введение рабства по найму и смерти через кипячение. Во время правления его дочери Елизаветы парламент принял закон, предписывающий отрезание ушей и вырезание ноздрей для тех, кто занимается подлогом. Все более жестокие наказания в английском общем праве , возможно, были разработаны по образцу континентальной тенденции. В немецком мире Конституция уголовного права Каролины (ок. 1532 г.) "проложила путь к более широкому применению судебных пыток и телесных наказаний", что, по мнению Гая Гельтнера, характерно также для французов и голландцев раннего Нового времени. Безусловно, судебные эксперименты такого масштаба отражают широко распространенную напряженность, вызванную бесчисленными недугами раннего Нового времени: религиозной реформацией, повальным увлечением ведьмами, периодическими вспышками чумы и потогонной болезни, эндемическими войнами и экономической депрессией. Укоренившиеся в этой сложной эпохе ранние модернисты, видимо, воспринимают все, что приходит после нее, как глоток свежего воздуха. Конечно, с точки зрения медиевиста, самого существования этого периода достаточно, чтобы разрушить линейный взгляд Пинкера на историю.
