Василий Блюхер. Книга 1 - Гарин Фабиан Абрамович (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
— Заболел, сынок? — участливо спросила Ульяна. — Я те дам чайный настой из трав, дюже помогает.
Дмитрий Иванович понял, что сын чем-то огорчен, и не тревожил его вопросами. «Сам расскажет», — решил он.
Долго молчал Иван, не шелохнувшись. Наконец он оторвал руки от головы, поднялся и глухим голосом промолвил:
— На зорьке, батя, еду в нашу станицу.
Старик удивленно развел руками:
— Ты что забыл дома?
— Ничего! А проучить кое-кого не мешает.
— Да ты уж толково гуторь. Чего тебе дома-то надобно?
— Я вам, батя, ответил: ничего, но хочу повидать Прова Почивалова, Митрича и погуторить с казаками.
— В загадки не играй.
Иван тяжело вздохнул и с трудом выговорил:
— Умер Прохор Иванович, твой старый друг.
— Царствие ему небесное, — прошептал старик Каширин и, повернувшись к образу, перекрестился.
— Господи Иисусе Христе, — вслед за Кашириным произнесла Ульяна.
— Его на сходе Почивалов в грудь ударил за то, что он вступился за нас, — продолжал Иван. — Общественный приговор подписали — землю нашу забрать. Прохор Иванович распалился, обозвал Почивалова кровососом, а тот все хотел дознаться, где мы.
— Ну и Провушка! Чистая сибирская язва. Вернется сын Прохора — потребует ответа.
— Не вернется, батя, — сказал невесело Иван. — Не хотели мы с Николаем сердце старика растравлять. Убили его сына в бою. А с Провом надо кончать.
— Ты что надумал?
— С полусотней поеду в станицу, созову сход, будем судить Почивалова с Митричем.
— Дозволь мне с тобой, — попросил с горячностью Евсей.
— Уж коли судить Прова, то и я поеду, — твердо заявил Дмитрий Иванович. — Жаль, что Николая нет, хотел бы его думку знать.
В разговор снова вмешался Евсей:
— Не знаю, как бы судил Николай Дмитриевич, а я вот своим умишком считаю, что спуску белым давать нельзя. Насмотрелся я, Дмитрий Иванович, и на фронте и в тылу. Прямо скажу — або мы их, або они нас. Сердобольному места нет. В кажной станице есть свои почиваловы и митричи. Разменяем их — и конец!
— Правильно судишь! — одобрительно отозвался Иван.
Каширин с сыном, Евсей Черноус и полусотня казаков въехали в станицу в полдень другого дня. Над станицей лежало серое, как солдатское сукно, в черных подтеках небо, из степи дул ветер, предвещая снег, а его и так много.
По стежке, протоптанной к станичному правлению, Дмитрий Иванович прошел один. Открыл дверь, и в глаза бросилось хмельное лицо Митрича.
— Дозволь взойти?
— Давай! — ответил пьяным голосом Митрич и, скривившись, икнул. Присмотревшись, он узнал Каширина. — Вернулся? Прогнали красные? Тебе, брат, теперь здеся не жить.
— Это почему же?
— Казаки общественный приговор подписали, — выпалил Митрич. — Их воля.
— Это вы с Провом порешили?
— А хучь бы так.
— На вон, выкуси! — и Дмитрий Иванович повертел дулей перед сизым носом Митрича.
— Супротив станичного атамана идешь? — вспылил Митрич. — Я тебе голову сверну.
— Ты ишо, гад, ответишь за смерть Семушкина. Сдохнешь, бугай!
Митрич бросился на Каширина, но в эту минуту вошел Евсей, поджидавший за дверью.
— Что за шум? — спросил он, подойдя вплотную к Митричу, и осклабился. — Вас, папаша, обижают?
— Откедова ты? — спросил Митрич.
— От атамана Дутова. Он мне наказал харю твою разукрасить моим кулаком.
Митрич, чувствуя себя в западне, боязливо сел за стол и завертел шеей, словно за воротник насыпали колючей мякины. Хмель из головы сразу вышел, осовелыми глазами трусливо смотрел он то на Каширина, то на незнакомого казака.
— Душегуб, — качая головой, сказал Дмитрий Иванович, — сгноил ты Прохора Ивановича, мово верного друга. Не пройдет тебе дарма его смерть.
Митрича подмывало ответить, но в эту минуту дверь отворилась и в правление втолкнули со связанными на спине руками Прова Почивалова. Он молча свалился на лавку, опустив низко голову.
— Полюбуйтесь, батя! Доверенный Дутова, убийца Прохора Ивановича. Сегодня мы ему покажем, где раки зимуют, а завтра — его выродку, Сашке.
— Не губи меня, Каширин, — глухим голосом взмолился Почивалов. — Никто Прохора не убивал, своей смертью помер.
— А землю отцовскую отобрал? — вскипел Иван. — По какому праву?
Почивалов поднял на Ивана глаза, налитые гневом, и закусил губы.
К вечеру собрался сход. Иван Каширин взволнованно произнес речь.
— Станичники, — закончил он, — не дутовы и почиваловы будут править Россией, а народ. Погубил Пров Семушкина, всякого погубит, кто ему суперечить будет. Царское время сгинуло и никогда не вернется.
— Ишь какой, — возразил ему рыжеусый казак, — без царя-то и выходит антимония.
— Советская власть будет, а не антимония, — блестя глазами, ответил Иван.
— Коммуния, — снова подзадорил с места рыжеусый.
Каширин пропустил мимо ушей и продолжал:
— Я офицер, но всякий казак мне братеник, потому нас одна казачья земля вскормила.
— А иногородние? — не унимался рыжеусый.
— Разве они хуже нас? — спросил Иван.
— Доехали, станичники! С иногородними побратались, а нам, казакам, больше привилегий нет. Поравнялись, значитца.
— Да, поравнялись! — властно сказал Каширин. — Всех в России поравняем.
— Спасибочка! — ехидно откликнулся казак и поклонился в пояс.
— Не об том сейчас речь, а о Почивалове и Митриче. Собакам — собачья смерть. За кровь невинного казака Прохора Ивановича требуется ответ. Кто за то, чтобы покарать Почивалова и Митрича?
Каширины первыми подняли руки, а за ними не совсем уверенно и другие.
— Мы уезжаем, но вернемся. Сила у нас большая, Дутову скоро придет конец.
Отряд уехал, уводя с собой Почивалова и Митрича, которых Евсей вел на веревке. Далеко за околицей их расстреляли и засыпали снегом.
Сашка Почивалов тайком прошел к особняку Надежды Илларионовны, воровато озираясь по сторонам. Он опасался, что шпики могут заметить его и донести атаману. Не снести тогда есаулу головы. И снова, как в тот памятный вечер, когда он относил Дутову пакет от Сукина, Сашка подавлял в себе страх.
На звонок никто не откликнулся. Сашка уж со брался с горечью уйти, но неожиданно дверь отворилась и на пороге показалась Надежда Илларионовна.
— Заходите! — тихо произнесла она. — Где он?
Сашка понял, на кого она намекает, и так же тихо ответил:
— В гостях у Барановского.
Сашка прошел в спальню Надежды Илларионовны, опустился на пружинистую тахту. Радость, с которой он шел сюда, предвкушая встречу, исчезла, уступив место неуверенности. Движения его стали неловкими, в ушах стояла давящая глухота: то ответит невпопад, то переспросит несколько раз.
Надежда Илларионовна сразу почувствовала его настороженность. Приняв независимый вид, она с язвительной усмешкой произнесла:
— Вам бы погоны труса, а не есаула.
Слова ударили Сашку хлыстом по лицу. Тяжело дыша, он поспешно встал и прерывистым голосом сказал:
— Вы его плохо знаете. В вашей постели он кутенок, зато в штабе — волк. Дознается — заклюет меня и вас.
— Я не из трусливого десятка, — смело ответила Надежда Илларионовна и, обхватив руками Сашкину голову, приблизила к себе и прижалась к его губам.
В этот полночный час Дутов сидел у Барановского за столом, накрытым белоснежной скатертью. По одну сторону развалился в кресле грузный Барановский, председатель «Комитета спасения родины», бывший оренбургский городской голова, по другую — пышная, с копной рыжих волос, женщина, его разведённая дочь, лет тридцати пяти, в черном муаровом платье с глубоким вырезом. Дутов с непроницаемой холодностью смотрел на Барановского, его дочь и остальных гостей, а они видели в нем главу Российского государства. «Вот только такой может взять власть в свои руки, — думал Барановский, — и заставить себе подчиниться. Будущее выглядит довольно заманчиво, особенно если он, Дутов, обратит благосклонное внимание на мою дочь. А вот она может завлечь его и подчинить себе. На то она и женщина».
