Как покорить герцога - Майклз Кейси (книга регистрации TXT) 📗

— Не знаю. Временами, наблюдая, как он прогуливается в одиночестве в сумерках, мне казалось, что он осознал свои ошибки. Очевидно, я заблуждался. Что ты еще узнал?

— В Вене собирается конгресс, чтобы объявить Бони вне закона. Они только ожидают прибытия его жены, чтобы принять решение. Затем мы объединимся с союзниками, Блюхером [11]и с остальными. Одна битва, Раф, одна решающая битва. Именно так, сказали они мне, Железный Герцог видит сейчас положение вещей. Он будет командующим, так что мы наверняка выиграем.

— Даже если он никогда не встречался с Бонапартом на поле боя? Проклятье. Хотелось бы мне там быть.

В дверь постучали, и на пороге появилась Шарлотта.

— Чарли, — сказал он, бросив предупреждающий взгляд Фитцу. — Вы так быстро возвратились с Бонд-стрит? Тебя не измучили мои сестры?

— Разве я выгляжу измученной? — спросила она. — Нет, не отвечай. Ох, сядьте, Фитц. Не вскакивайте на ноги всякий раз, как я вхожу. Поберегите ногу. Вместо этого лучше ответьте, пожалуйста, вы оба. Вы действительно собираетесь возвращаться на континент? Вы еще не навоевались?

Фитц вытолкнул себя из кресла, в которое только что погрузился:

— Пожалуй, оставлю вас побеседовать, а пока пойду разыщу Финеаса, пусть упакует мой багаж. Слава богу, я успел остановить его, когда он собирался разжечь костер из моего мундира.

— Раф! — снова обратилась к нему Шарлотта, когда он продолжал молчать после того, как Фитц покинул комнату.

Раф указал жестом на кресло рядом с камином, почти такое же, как в Ашерст-Холл.

— Сядь, Чарли. И перестань сверлить меня взглядом. Я никуда не собираюсь. А как ты узнала о Бонапарте?

Она села, сбросив туфли и быстро спрятав ноги под юбку.

— Думаю, мы обошли Бонд-стрит дважды, — сказала она, потирая пальцы ног сквозь ткань и явно чувствуя себя свободно с ним здесь, в его кабинете. — А насчет твоего вопроса — вот что я скажу, Раф. Если тебя интересуют слухи, то первым делом ступай в магазин. Слухи приносят светские дамы, выбирающие рулоны тканей для весеннего сезона в Брюсселе. Кстати, одна экзальтированная леди требовала золотые эполеты. Твоя мать, Раф.

— Спаси нас господи. — Раф потер лоб. — Бонапарт на свободе, а она беспокоится о своем гардеробе. О чем она только думает?

— Я говорила тебе, Раф. Брюссель. Женщина, которую модистка называла при мне леди Аксбридж, рассказывала кому-то, что сегодня утром получила письмо от дочери, которая гостит в Париже. В нем она сообщает новость: тигрвырвался на свободу, но она уверена, что все в безопасности, и собирается остаться в Париже до июня, а если возникнет какая-то угроза, переедет в Брюссель, где собирается армия и, скорее всего, балы будут еще роскошнее.

Раф раздраженно усмехнулся:

— Сделано все возможное, чтобы держать в секрете передвижение наших войск. Так ты говоришь, что моя мать собирается в Брюссель?

— Думаю, да. Как только все эти эполеты будут пришиты на ее редингот. Ты действительно не поедешь, Раф? Потому что…

— Потому что у меня обязанности перед сестрами и Ашерст-Холл, и ради этого я не должен сложить там свою чертову голову. Да, Чарли. Я знаю.

— Это очень радует, Раф, но я не это хотела сказать. Я хотела сказать, что беспокоилась бы за тебя и… и мне тебя очень недоставало бы.

— А теперь я скажу, что очень рад слышать это. Спасибо, Шарлотта.

Она опустила глаза, избегая его взгляда.

— Да… не за что. — И снова взглянула на него. — Не знаю, что бы я делала без тебя. Ты мой самый дорогой друг на свете.

Он улыбнулся ей, даже не зная, что сказать в ответ.

Возможно, то, что Шарлотта назвала его самым дорогим другом на свете, было единственным, ради чего он мог зарядить один из дуэльных пистолетов, которые обнаружил в ящике своего стола, и приставить его ко лбу.

— Мне нужно подняться наверх к Лидии, — сказала Шарлотта, снова засовывая ноги в туфли из лакированной кожи. — Как только она узнает, что Фитц покидает нас, она разволнуется.

— Лидия разволнуется? Я всегда считал ее слишком уравновешенной, это даже вызывало тревогу.

Шарлотта улыбнулась:

— Она кажется такой спокойной лишь потому, что Николь слишком бойкая. Раф?.. — произнесла она и умолкла.

— Да, Чарли?

Но Шарлотта больше ничего не сказала, продолжая стоять на том же месте, глядя ему в лицо.

— Я была… то есть, когда я случайно услышала то, что говорила леди Аксбридж, у меня сердце так сжалось от страха за тебя, что мне все казалось, что я не успею. И всю дорогу я пыталась найти доводы, чтобы ты не оставлял… не оставлял своих сестер.

Раф взял ее руку — она была холодна как лед — и прижался губами к запястью.

— Поверь, я никуда не собираюсь, — сказал он спокойно. — Я дал себе обещание в тот вечер, когда узнал, что мои дядя и кузены сделали с тобой. Я никогда не оставлю тебя, Чарли, и ты всегда будешь со мной в безопасности.

Она отдернула руку, внезапно напрягшись.

— Как… как вы великодушны, ваша светлость… что решили стать моим покровителем. Теперь я буду вашей подопечной, а вы — моим опекуном? У меня есть родители, ты знаешь, Раф. Я не сирота, которую ты приютил после шторма. Да и вообще я не сирота.

Раф вздрогнул от своей бестактности. И это после того, как в последние несколько месяцев им удалось так сблизиться. Но он все испортил, он сам себе вырыл яму и теперь не видит выхода.

— Я тебя обидел? Я только имел в виду, что ты не должна бояться меня. Что я никогда даже не подумаю… Нет, не совсем так. Я имею в виду, что, конечно, не прямо сейчас, но, возможно, достаточно скоро… если ты решишь, что чувствуешь себя в безопасности со мной, то я тогда…

— Что тогда, Раф? — спросила она, склонив голову, словно пытаясь разглядеть мысли в его голове, несомненно возмутившие ее. Ее глаза медленно сузились, а губы вытянулись в тонкую линию. — Ты считаешь, что со мной что-то неблагополучно? Так вот почему ты был так… так добр,обращался со мной, словно с хрустальной статуэткой? Ты считаешь, что я в чем-то ущербная? Где-то в глубинах моей души?

— О боже, нет! — со всей искренностью воскликнул он. — Твоя душа лучше, разумней, чем у любого, кого я знаю.

— Тогда в чем дело, Раф? Твое участие какое-то особое? Ты считаешь, что твоя семья неотступно преследует меня денно и нощно, но я делаю при этом хорошую мину, хотя меня пугает весь мир и особенно ты?

— Я — Дотри, Чарли, — сказал он, подумав, не благоразумней ли будет отступить на пару шагов. — И я целовал тебя, ты знаешь, и не совсем уверен, что прежде попросил у тебя разрешения.

Он наблюдал, как она смаргивает слезы; наверняка это были слезы. Но слезы чего? Гнева? Досады? Разрушил ли он только что все после этих месяцев попыток исправить то, что сделала его семья, успокоить страх, который он ощущал в ее дрожащем теле, когда осмелился обнимать ее, целовать ее?

Она подошла ближе и взяла его за руки.

— Прости, Раф. Я думаю только о себе. Я теперь вижу, что поставила тебя в совершенно невозможное положение, когда рассказала о Гарольде… и той ночи. Ты самый лучший изо всех добрых, порядочных людей. Я уже говорила тебе это и повторяю сейчас. Я не боюсь тебя. Я… я любила тебя когда-то. Думаю, так же, как Лидия, которая убеждает себя, что любит Фитца. Я любила тебя, но та девочка, которой я была, любила мальчика, которым ты был тогда. Теперь я пытаюсь узнать мужчину, которым ты стал. И мне… очень нравится этот мужчина, Раф.

Он медленно склонял голову к ее голове, но остановился, когда она сжала его руки.

— Ты прав, Раф. Кое в чем ты прав. Я не думаю, что уже готова ко всему… ко всему, что обычно происходит с влюбленными женщинами, независимо от того, что я чувствую к тебе. То, что я видела той ночью на конюшне Ашерст-Холл, было так жестоко и гадко. То, что они делали со мной, было унизительно…

— Тебе нужно избавиться от этих воспоминаний, Чарли. Джордж и Гарольд не были нормальными людьми. Их интересовали только собственные извращенные желания. Не меряй этим аршином всех мужчин. И меня тоже, пожалуйста.