Триумф Клементины - Локк Уильям (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
— Раздевайтесь и ложитесь, — скомандовала Клементина, остановившись перед ним, руки в боки. — Или я сама вас раздену и уложу, как ребенка.
Он слабо улыбнулся.
— Я очень благодарен за вашу любезность. По всей вероятности, отдых даст мне успокоение. Мне кажется, что я в нем нуждаюсь.
Он сидел, смотрел прямо перед собой и повторял те же слова.
Клементина прошлась по комнате.
— Ефраим, — сказала она, — мне кажется, что, если бы мы с вами были эти годы больше дружны, вы бы не нуждались в успокоении. Это моя вина. Я очень жалею. Но теперь, когда на нашей ответственности ребенок — я буду следить за вами. Бедняга, — нежно погладила она его по руке, — вы были так одиноки.
Она достала ему пижаму и положила около него на диване.
— Теперь, ради Бога, переодевайтесь и ложитесь.
Пойнтер ждал ее внизу в вестибюле с девочкой на коленях. Китаянка, как языческий идол, сидела поодаль.
— Вот, твоя новая тетя, — сказал Пойнтер, при приближении Клементины.
Ребенок соскользнул с его колен и серьезно посмотрел на нее.
У нее были темные волосы и прозрачная бледность детей востока; вообще, это было хрупкое, изящное создание. Клементина заметила, что у нее были открытые газельи глаза ее отца.
Ребенок протянул ей руку.
— Доброе утро, тетя, — сказала она странным мягким контральто.
Клементина притянула ее к себе.
— Ты поцелуешь меня?
— Конечно.
Она протянула свои маленькие губки. Женщина не устояла. Она прижала ребенка к своей груди, целовала его и давала тысячи ласкательных названий. Когда этот порыв прошел так же внезапно, как и налетел, девочка сказала:
— Мне это нравится. Я хочу еще…
— Бог благословит тебя, дорогая. Я могу это делать целый день.
Одной рукой она придерживала ребенка, а другой — полезла в карман за платком. Найдя его, она шумно высморкалась и взглянула на Пойнтера, который улыбался на них своей серьезной улыбкой.
— Я уверена, что вы ничего не имеете против, если я сейчас безумствую, — заявила она.
— Я ничего не имею против этого.
ГЛАВА XVII
Все время в течение дня, свободное от печальных хлопот, сопровождающих смерть человека, Клементина отдавала девочке. Она изголодалась по любви и, как котенок, выпрашивала ласки. Понемногу на коленях у Клементины она рассказала свою историю. Ее звали Шейла, и она очень любила своего больного отца. Он был так болен, что она только один раз и видела его с тех пор, как они сошли с парохода. Это было вчера и она очень испугалась, потому что он сказал, что уходит к мамми. Ну, а мамми ушла на небо и людей, уходящих на небо, уже больше нельзя увидеть.
Клементина с тоской спросила у нее, помнит ли она, как мамми ушла на небо. О, да. Это было очень давно, когда она была маленькой… Дадди плакал, плакал, плакал… Она также будет плакать, если дадди уйдет на небо… Клементина решила лучше подождать и постепенно приучить ребенка к мысли о вечной разлуке, чем теперь сообщить печальную новость. Сердце ее разрывалось. Иногда Шейла возмущалась и требовала видеть отца; но она немедленно же успокаивалась и обещала быть послушной. У нее постоянно была в руке очень грязная белая плюшевая кошка, ее неразлучная спутница… Они жили в Шанхае, в большом доме, где было много слуг. Но ее отец распустил их, продал всю мебель, и они поехали навсегда, навсегда в Англию. Англия — это такое место, где много зеленых деревьев, травы, коров и цветов. Клементина знает Англию?
— Предположим, что дадди уйдет на небо, поедешь ты жить ко мне? — спросила Клементина.
Шейла серьезно ответила, что она пойдет лучше к ней, чем останется с На. Эта На — новая. Старая На осталась в Шанхае. Ее муж не позволил ей ехать в Англию. Только Клементина должна, как дадди, приласкать ее перед сном. На никогда ее не приласкает. Она наверное не умеет. Дадди, повторила она, как попугай, говорит, что хуже всего иметь няньку, которая не имела своих детей. Она всегда неопытна. Клементина согласилась и, обняв ее, спросила:
— А ты не боишься, Шейла, что я не сумею тебя приласкать?
— О, вы… вы так ласковы, — прошептала Шейла.
Кто была ее мать? Клементина не имела никакого понятия. Хаммерслэй никогда не сообщал ей о своей женитьбе. Последний раз она видела его шесть лет тому назад. Ребенок был, приблизительно, лет пяти с половиной. Хаммерслэй, по-видимому, женился как раз перед отъездом из Англии. Он никому не сказал об этом ни слова. Но Вилль Хаммерслэй поступал так всю свою жизнь. Он принадлежал к тем людям, которые только дают, но сами ничего не требуют; он был поверенным всех, кто только его знал, а тайну радостей и печалей своей жизни скрывал за своими смеющимися глазами.
Одна из его тайн — изящная тайна, лежавшая на ее руках — появилась на свет, облеклась в плоть и кровь, и она с Квистусом отвечала за нее. Судьба свела здесь их жизни. Благодаря лежащему там холодному, застывшему человеку, комизм положения оказывался слишком трагичным, чтобы улыбаться. Она решила обратиться к Пойнтеру. Он поможет ей своим разумным советом и своим знанием людей, как помогал в хлопотах о погребении. Но Квистус! Он был такой же ребенок. Боясь, что Шейла чересчур расположится в его пользу, она все же описала ей в лучших красках нового дядю.
— Он ваш муж? — спросила Шейла.
— Боже избави, нет! — оскорбилась Клементина нелепым предположениям. — Почему это пришло тебе в голову, дитя?
Оказалось, что ее маленькая приятельница в Шанхае Дора Смит имела дядю и тетку, которые были мужем и женой. Она решила, что все дяди и тети между собой женаты.
— Как вы думаете, понравится ему мое платье? — спросила Шейла.
Клементина в первый раз за весь день расхохоталась над этим проявлением женского тщеславия.
— Как ты думаешь, а мое ему понравится?
Шейла критически посмотрела на грязноватую, скверно сшитую блузу и старую синюю юбку и покраснела. Она минуту помолчала.
— Он наверное скажет, что ему нравится, — уклончиво ответила она.
Клементина заметила лукавую искорку в глазах Пойнтера.
— Восточная дипломатия, — заметила она.
Он покачал головой.
— Вы ошибаетесь. Смотрите глубже.
Клементина спутала длинные волосы ребенка.
— Боюсь, что мне придется еще многому поучиться.
— В самой восхитительной школе на свете, — добавил Пойнтер.
Квистус вышел в четыре часа бледный и разбитый из своей комнаты и нашел Клементину в душной и темной библиотеке. Полчаса тому назад она уложила ребенка спать, приставила к ней плюшевую кошку и китайскую няньку, и села писать Томми письмо. По вине ли скверных перьев отеля или по своей художественной привычке, но лиловая полоса чернил уже тянулась по ее щеке. Она написала Томми:
«Я думаю, что вы хотите знать, что случилось. Я нашла своего бедного друга уже мертвым. По всей вероятности, Елисейские поля не кажутся ему такими прекрасными, как английские луга, по которым тосковала его душа. К моему удивлению, он оставил на попечение мое и вашего дяди — ребенка. Ваш дядя болен и сам нуждается в заботах. Совершенно себе не представляю, что будет со всеми вами, беспомощными цыплятами, пока я буду писать чьи-нибудь брюки… Когда-то я была художником, теперь я — наседка. Ваша Клементина». Она написала в том же духе Этте и, когда вышел Квистус, — надписывала конверты. Она повернулась.
— Лучше?
— Благодарю вас. Мне ужасно стыдно, что я до сих пор спал.
— Великолепно, что вы спали, — возразила она. — Иначе вы бы слегли; вы были недалеки от этого.
— Могу я вам теперь помочь в печальных хлопотах, необходимых при данных обстоятельствах?
— Уже все сделано, — заявила Клементина. — Садитесь.
Квистус немедленно повиновался. У него был очень утомленный вид, как будто он только что встал после долгой болезни.
Он провел рукой по глазам:
— Насколько я помню, там был запечатанный конверт и ребенок. Мне кажется, теперь можно познакомиться с содержанием пакета?
