И шарик вернется… - Метлицкая Мария (читать книги регистрация .TXT) 📗
Лялька ездила к свекрови — так она называла маман своего возлюбленного. Та ходила по дому в черном пеньюаре, рассеянно роняла пепел на ковер и капризным голосом давала указания домработнице. Они с Лялькой долго пили кофе, и мадам ударялась в воспоминания о былой красоте, прежних многочисленных ухажерах и о счастливом и сытном детстве своего обожаемого сынули, «у которого было все, и даже больше, чем все».
Лялька послушно кивала и чувствовала, что ее клонит ко сну.
Однажды она поехала в Товарищеский — просто совсем было тошно. А там, как всегда, тепло, сытно и весело. Пили итальянский вермут и закусывали ананасом, принесенным кем-то из гостей.
Лялька впервые после долгого времени начала смеяться, острить и кокетничать. Гульнара в огромном тазу жарила беляши. После ананаса и вермута начали пить холодную водку и закусывать беляшами, истекавшими горячим соком. Напротив нее сидел очень высокий и худой молодой парень в крупных очках. Лялька посмотрела на него, и он смущенно улыбнулся. По понятным приметам — серому твидовому пиджаку, брюкам в крупный вельветовый рубчик, замшевым, совсем уж нездешним ботинкам — она поняла, что это иностранец. Оказалось — француз, зовут Этьен, работник торгпредства. Холост, из богатой и многодетной семьи. В тот вечер они с Лялькой ушли из Товарищеского вместе, и в первую ночь она осталась у него. На следующий день Этьен предложил ей перевезти к нему свои вещи.
Лялька сомневалась недолго — даже сама удивилась. И вещи перевезла. Правда, через неделю. А через три месяца Этьен предложил ей руку и сердце, а еще дом в Париже и виллу в Кесарии, на берегу Средиземного моря. Да, и еще — ну совсем небольшую, всего две спальни, квартирку в Биаррице.
Лялька была не из тех, кто выпендривался. И потом, к Этьену она испытывала вполне внятные чувства. Да, не было надрыва и бешеной страсти, но были симпатия, уважение, благодарность и сексуальная совместимость — вполне. И еще — в первый раз, в первый раз в жизни у Ляльки исчез страх перед будущим и появились вполне и четко осязаемое душевное спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.
Разве этого мало?
Они стали собирать бесконечные справки и бумаги для разрешения на брак. Издевались над ними — будь здоров! В Грибоедовском загсе тетки с халами на голове, малиновым маникюром и перламутровой помадой, в кримпленовых костюмах и золотых кольцах с красными камнями презрительно и, скорее всего, завистливо кривили накрашенные рты и заворачивали очередные бумаги.
Терпение требовалось адское, нервы у всех были на пределе. Наконец был назначен день бракосочетания. Лялька позвонила вечером Тане. Сказала, что не верит в благополучный исход мероприятия — наверняка в последний момент эти суки что-нибудь придумают. Найдут, к чему придраться. Лялька ревела и хлюпала носом.
– Все будет хорошо, — успокаивала ее Таня. — Ты, главное, до свадьбы не давай. А то вдруг передумает! Целомудрие — залог успешности брака.
Они дружно заржали, ситуация разрядилась. Лялька встала под холодный душ, выпила рюмочку коньяка, забралась в постель, уткнулась в подмышку безмятежно спящего Этьена и через десять минут спокойно уснула. Все-таки нервы у нее были железные. Да и выдержки — не занимать.
Светик
Светик заехала к матери. Та по-прежнему ни на что не реагировала, ходила неумытая и нечесаная. В мойке громоздилась гора засохшей посуды, по столу бегали тараканы. В комнату бабки с дедом вообще не зайти, не для слабонервных. Дед орет благим матом, бабка рыщет в пустом холодильнике и просит жрать. Светик достала из сумки продукты. Бабка схватила батон колбасы, стала рвать зубами и глотать с кожурой. Светика затошнило. Мать на еду смотрела равнодушно.
– Будешь? — спросила Светик.
Мать покачала головой, опустила глаза и стала гладить рукой клеенку.
Светик, отряхнула стул, постелила на него газету, села, закурила и обвела глазами кухню.
– Значит, так… — сказала она и, затушив сигарету, решительно встала. Теперь ей было понятно, что нужно делать. И она не сомневалась, что у нее получится. Главное — тактика и стратегия, а еще — решительность. Этого ей не занимать.
Она поехала к отцу домой. Специально — домой, не на работу. Он жутко смутился, покраснел и замер в дверном проеме.
– Пройти можно? — Светик отодвинула его плечом. Она сняла плащ — сапоги снимать не стала — и прошла в комнату. Из кухни выглянула «молодуха». Светик бросила на нее презрительный взгляд. Та испуганно скрылась. Отец растерялся и предложил Светику чаю. Она ему не ответила, достала сигарету. Он жалобно проблеял, что у них не курят. И шепнул — Люся в положении!
– А мне начхать! — ответила Светик. — Дай пепельницу!
Отец суетливо пододвинул какую-то хрустальную плошку.
Светик четко и конкретно изложила суть дела. Он, опустив голову, слушал.
– Значит, так, — заключила она. — Деда с бабкой — в хороший дом престарелых. В хороший! — повысила голос она. — А маман — в санаторий. Или как там это называется? Короче, место для постоянного пребывания людей с психическими проблемами. В лучший. Отдельная палата, питание, прогулки и личный психиатр. Кремлевка или что там у вас? А то хорошо устроился! Потомства они, видите ли, ждут! — Она встала, затушила сигарету и тихо так сказала: — Действуй, папуль. Сроку тебе — пару недель. Не жди, пока мать из окна выскочит. Грех на тебе будет. Большой грех. Ну и меня ты знаешь. — Она недобро усмехнулась. — В смысле на что я способна. Так что в твоих интересах сделать все быстро и культурно. — Светик вышла в коридор. — Будь здоров, папуль. Не кашляй!
Через полтора месяца она начала делать ремонт. Материалы, конечно, импортные: плитка югославская, обои итальянские, паркет финский. Мебель всю выкинула. Хоть и неплохая, румынская, но ей казалось, что запах мочи въелся во всё. Пусть будет новое, решила она. Самое-самое, по высшему разряду. К отцу за помощью обращаться не стала. Помогли свои связи.
Съездила к матери в санаторий. Хорошее место — сосны, дорожки, лавочки. Номер убран, телевизор, шелковые шторы, платяной шкаф, кресло, письменный стол. Столовка чистая, запахи приятные. Даже слюну сглотнула. Мать причесана, ногти подстрижены, халатик чистый, тапочки.
Увидела Светика — на лице ни одной эмоции. Сидит за столом и что-то пишет в тетради.
– Что пишешь, мам? — спросила Светик, усаживаясь в кресло.
– Письмо, — смутилась мать.
– А-а, — зевнула дочь. — А кому, если не секрет?
– Не секрет. — Мать покраснела и заправила за ухо прядку волос. — Дочке моей, Светланке, — тихо сказала она.
Светик помолчала и сказала:
– Понятно. Ну, я пойду?
Мать кивнула.
– До свидания. Вы не волнуйтесь, — проговорила она и добавила: — У меня все хорошо. Гуляю по парку. Телевизор смотрю. Уколы мне делают. Витаминные. Да, и булочки здесь дают, — оживилась она, — вкусные такие, с изюмом. — Мать улыбнулась и затянула поясок на халате.
Светик подошла и поцеловала ее в щеку. Мать чуть отклонилась и украдкой вытерла щеку ладонью.
Светик шла по коридору и плакала. «Чертова жизнь! — думала она. — Просто не жизнь, а полное дерьмо. Но сделала я все правильно. По-другому просто невозможно. По-другому мне не выжить».
Она вытерла слезы и быстро пошла к выходу. На дорогу выскочила ярко-рыжая белка и посмотрела на Светика.
– Хорошо тебе! — сказала Светик. — Ни забот, ни хлопот. И у меня все будет хорошо! Слышишь!
Белка повела острым ухом и прыгнула на ветку сосны. Светик вышла на улицу и подняла руку. Машину она поймала быстро.
– В город, — коротко бросила она и отвернулась к окну.
К бабке с дедом Светик не поехала. К чему? У них там и так все есть, а она по ним не скучала. Впрочем, как и они по ней.
Зоя
У Зои начался роман с врачом из соседнего отделения, пузатым дядечкой с тщательно, как ему казалось, замаскированной лысиной. Он был старше ее на восемнадцать лет, женат и имел двоих детей. Сначала переглядывались на конференциях, потом танцевали на Восьмое марта на праздничном вечере. Дальше он пригласил ее в театр, проводил до дома, довольно ловко поцеловал у подъезда. На выходные поехали на турбазу. С ним было не скучно — остряк и весельчак. Не из пошляков. Циник и бабник — это Зоя поняла сразу. Но определенно — человек опытный и неглупый.
