Детектив на исходе века (Российский триллер. Игры капризной дамы) - Трахименок Сергей Александрович
— Нам машина нужна, — еще раз перебил излияния шефа Кроев, — в Кедровку добраться.
— Машина будет. Но на будущее… Гонять ее в оба конца накладно. Можно взять машину в совхозе.
— Не дают ее в совхозе, саботируют.
— Все понятно, вы успели поссориться с руководством совхоза. Это вас не красит. Следователь должен ладить с руководством, находить подход к людям.
— Я следователь, — обозлился Кроев, — следователь, как вы правильно заметили, а не проситель и не побирушка, и я на службе у государства, а не у Клягина.
— Успокойтесь, Александр Петрович, успокойтесь, не горячитесь, — сказал шеф, — вы там с людьми ссоритесь, а я вынужден вашу горячность смягчать, играть роль буфера, а я прокурор, а не буфер. Вот будете на моем месте, тогда и делайте что хотите, ссорьтесь с кем угодно… Короче, машину я вам пришлю часам к восьми. До завтра.
Шеф положил трубку, а Кроев, остыв немного после разговора с прокурором, подумал, что тот прав. Они действительно взяли в оборот Тропина, а Степаненко остался в стороне.
И Кроев направился к бухгалтеру.
Степаненко встретил его в той же полосатой пижаме, в какой видел его Кроев во время следственного эксперимента.
— Как здоровье, Иван Михайлович? — поинтересовался следователь, — вот побеседовать с вами пришел.
У Степаненко был неважный вид, и Кроев не стал употреблять привычное «допросить», чтобы не сделать ему хуже. Он даже не стал предупреждать бухгалтера об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, ограничившись напоминанием о том, что тот должен говорить правду.
— Уточнить хочу одно обстоятельство, — произнес Кроев, когда все формальности с протокольной шапкой были закончены, — который был час, когда приехал Тропин и сообщил о пожаре?
— Не помню, я на часы не смотрел.
— А что вы делали потом, когда он уехал?
— Я уже говорил раньше: оделся и побежал в контору.
— Замок быстро открыли?
— Да.
— Телефон работал?
— Да… я сразу дозвонился.
— Иван Михайлович, — сказал Кроев как можно мягче, — установлено, и довольно точно, что Тропин приехал к вам около двух часов тридцати минут. В пожарную охрану вы дозвонились в три двенадцать. Как получилось, что вы полчаса с лишком «бежали» к конторе?
Степаненко молчал.
— Может быть, у вас неприязненные отношения с Тропиным?
Бухгалтер достал таблетку валидола, положил под язык, собираясь с мыслями, и, наконец, выговорил:
— Дурно мне стало, когда Тропин приехал. Давно у нас ничего такого не было и заорал он диким голосом: «Коровник горит». Я ему что-то ответил, а когда уехал он — плохо себя почувствовал. Валидол под язык положил и прилег на кровать. Сколько лежал — не помню. Только когда к конторке шел — народ уже к ферме бежал, значит, не долго пролежал.
— А раньше почему об этом не сказали, Иван Михайлович?
— Стыдно было за свою слабость, да и значения этому не придал.
— Зря не придали, — сказал Кроев укоризненно, — а мы на Тропина чуть всех собак не навешали.
— Да он стоит того… Вы его еще не знаете.
— Стоит, не стоит — это другой вопрос, — проговорил следователь и стал писать протокол.
Пока он заполнял бланк, Степаненко принял еще одну таблетку и прилег на кровать.
Уже пять лет он жил один. Жена умерла, а дети, отучившись в школах и вузах, разлетелись по области и к нему заглядывали редко. Отделение хирело. Из старых специалистов остались только Конкин да он. Оба они в шестидесятых годах окончили сельхозтехникум: Конкин — отделение зоотехники, Степаненко — бухучета. Но если Конкин после окончания техникума мало изменился, то со Степаненко произошла удивительная метаморфоза. Он отдалился от сельчан, стал носить шляпу, по тем временам это был первейший признак принадлежности к начальству. И даже говорить стал тихо, так, что все замолкали при нем, боясь заглушить его голос. На всех, не имеющих среднего специального образования, смотрел свысока. Любую попытку поговорить с ним запросто воспринимал, как личное оскорбление и обиду. Обидчиков помнил долго и по мелочам им пакостил. Среди обидчиков был и Тропин. Тот всячески издевался над атрибутами интеллигентности бухгалтера, особенно над его пижамой, говоря: «И выдали Ванечке клифт полосатый, носи его, Ваня, носи». А лет двадцать назад, когда в продаже появились первые «Спидолы» и огромный ящик с антенной стал украшением квартиры и двора Степаненко, Тропин уел его особенно болезненно. Заглянув через забор во двор к бухгалтеру, который «прослушивал музыкальные постановки», Тропин сказал, что под такую музыку у него в бане мочалку свистнули.
В ту ночь, когда Тропин постучал ему в окно, он действительно испугался, и, правда, пил валидол, и лежал на кровати. Однако задержала бухгалтера не болезнь, а подлая мыслишка отомстить Тропину. Понимал он, что Тропин был на ферме один и пожар возник не без его участия, а даже и без его — все равно. Тропин дежурил — значит, ответственность на нем. И чем тяжелее будут последствия, тем больше достанется Тропину.
«Это тебе за клифт полосатый и мочалку, что в бане свистнули», — злорадствовал Степаненко, лежа на кровати. Но долго лежать на кровати ему не позволило чувство опасности, которой он невольно себя подвергал. Оно и погнало бухгалтера в контору. А теперь его чуть удар не хватил, как точно следователь попал в «неприязненные отношения». Однако Степаненко не дурак — жизнь прожил, его на пушку не возьмешь. Понял он, что попадание было случайным, и успокоился.
Следователь вернулся в контору, когда уже стемнело. В кабинете управляющего был Корж, он говорил с кем-то по телефону.
Кроев подождал, пока опер закончит разговор, и сказал:
— Гора с плеч — хоть что-то увязалось…
— Да? — удивился Корж. — Что же?
— Почти все, — расплылся в улыбке Кроев и рассказал Коржу о допросе Степаненко.
— Да-а, — задумчиво произнес Корж, — действительно кое-что…
Скрипнула дверь, и в кабинет ввалился Конкин.
— Там машина подошла, — сказал он, — водитель передал, что ждет рас.
«Василич недоволен тем, что шеф отправил его на ночь глядя в „Приозерный“, — подумал Кроев, — даже заходить в контору не стал».
— Сейчас, — бросил Конкину Корж, — Глинков подойдет, и мы поедем.
— Не помешаю вам? — спросил управляющий. — Мне бумаги просмотреть надо.
— Нет, нет, — в один голос ответили Корж и Кроев, — это мы вам третий день мешаем.
Конкин сел за стол и, ни к кому не обращаясь, сказал:
— Коровник новый строить будем. Сегодня у Клягина был. Он уже договор заключил, с завтрашнего дня начинаем…
— Все понятно, — моментально отреагировал на это Корж, — а договор заключен с шабашниками.
— Точно, — вздохнул Конкин, — устал я что-то. Нам со Степаненкой давно на пенсию пора, но… специалисты к нам не едут, а начальство не отпускает, говорит, нужны еще…
Из коридора послышались голоса. Затем стремительно открылась дверь, и в кабинет влетел Глинков.
— Там машина ждет, — выпалил он.
— Подождет, — буркнул Кроев.
— …и Тропин повестку требует, говорит, Степаненко ему три дня не оплатит.
— Не нужна ему повестка, — ответил Конкин, — это он дурака валяет.
— Отпусти его домой, — отдал распоряжение Глинкову Корж.
— А что это Тропин никого в деревне не признает, а Степаненко побаивается? — поинтересовался Кроев.
— О, о, — заметил Конкин, — Степаненко у нас самый сильный человек: он тысячами ворочает и на зарплате сидит.
Поговорили еще немного, попрощались с Конкиным и поехали.
В машине Кроева охватила эйфория удачи. Он болтал без умолку, рассказывал анекдоты, сыпал афоризмами из запасов Чубаря, задирал Коржа и Василича. Он и на Глинкова напал бы, но тот вышел на центральной усадьбе.
— Чему радуешься? — спросил Корж.
— Как чему? Все увязалось и стало на свои места — раз, от человека отстали — два. Он хотя и пьяница, и судим, а все же человек, а закон у нас один для всех.
— Ты о чем это?
— О Тропине, конечно, — закипятился Кроев.
