Тайна гибели адмирала Макарова. Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг. - Семанов Сергей Николаевич
На праздновании Нового, 1896 года Макаров в очередной раз прощался с Дальним Востоком. Он получил назначение на должность старшего флагмана 1-й флотской дивизии на Балтике. Известие это застало его в Гонконге: здесь стоял на ремонте в доке броненосец «Николай I». И вот снова предстоит путь через половину земного шара — в Кронштадт.
На этот раз он направился на родину через Американский континент. На обычном рейсовом пароходе, то есть в качестве пассажира — весьма странное для него состояние! — Макаров прибыл в Сан-Франциско, город, который он более тридцати лет назад посетил еще безусым кадетом.
Задачи у него имелись свои, но он, как природный дальневосточник, захотел узнать: а как же «русская Америка» Аляска? Как Россия лишилась этих благодатных мест?
— Дорогой сэр, ваша просьба выполнена, вот подлинный акт о продаже Россией Аляски и всего имущества Русско-Американской компании Соединенным Штатам.
Объемистая папка из телячьей кожи легла на стол перед Макаровым. В голове замелькали мысли, которые давно еще будоражили сердце его и товарищей. Текст соглашения 1867 года в России опубликован не был, ходили слухи, что Аляску лишь сдали в аренду на 99 лет (как, к примеру, Панамский канал). Открывая папку, пятидесятилетний адмирал, заволновался, как юноша: а вдруг так? Ну, не я, не сын мой Вадим, но, может, внуки мои увидят Аляску русской?!
Увы… Текст соглашения, написанный великолепным почерком на английском и русском языках, был недвусмысленным: продается… в вечное пользование… в сумме 7 миллионов 200 тысяч долларов США… И подписи русского министра финансов Рейтерна и американского государственного секретаря.
С чувством досады Макаров закрыл папку и возвратил ее любезному архивариусу.
Пересекая огромную страну, Макаров менее всего чувствовал себя просто туристом. И в Вашингтоне, и в Чикаго, и в Нью-Йорке, и в других больших и малых городах Америки он думал прежде всего о деле своей жизни — о русском флоте. Особое впечатление произвела на Макарова работа американских ледоколов на Великих озерах, где он побывал в феврале, в разгар зимы. Несколько сравнительно небольших ледоколов обеспечивали круглогодичное судоходство, а оно было там, в центре Североамериканского континента, очень оживленным.
Мысль о покорении полярных морей занимала Макарова уже давно. Однажды, рассказывал позже капитан Врангель, зимой 1892 года мы со Степаном Осиповичем выходили с заседания Географического общества. Макаров вдруг остановился и сказал:
— Я знаю, как можно достигнуть Северного полюса, но прошу вас об этом никому не говорить: надо построить ледокол такой силы, чтобы он мог ломать полярные льды…
В конце прошлого столетия во всем мире мысль о достижении Северного полюса вызывала огромный интерес. Всеобщее внимание привлекла экспедиция норвежского ученого Фритьофа Нансена в Ледовитый океан.
В 1893 году смелая экспедиция началась. Достичь полюса не удалось: его пароход «Фрам» дрейфовал значительно южнее. Тогда Нансен с одним лишь спутником предпринял отчаянную попытку пройти к полюсу на собачьих упряжках. И это не удалось…
Неудача? Нет, это был грандиозный успех. В 1896 году чудом уцелевшего Нансена с восторгом встречал весь мир. Первый шаг к Северному полюсу был сделан. Дорога проложена. С тех пор «полярная» тема сделалась самой модной, Арктика же вытеснила со страниц газет и журналов прерии Дальнего Запада и джунгли, населенные тарзанами.
Макаров был прежде всего практиком, озабоченным пользой своей страны. Все обдумав, он подаст 9 января 1897 года обстоятельную записку на имя своего бывшего начальника на Дальнем Востоке, ныне управляющего Морским министерством вице-адмирала Тыртова. Здесь Макаров впервые развернет программу освоения Северного морского пути с помощью ледоколов. Нужно сразу же подчеркнуть, что он несколько упрощал сложность преодоления полярных льдов. Например, он полагал, будто торосы (то есть большие нагромождения льда) рассыплются «от хорошего удара ледокола». Однако таких ледоколов не создано до сих пор, а главное — их, видимо, и нет смысла создавать.
Главная же, стержневая мысль Макарова была абсолютно верна. Он был прежде всего военным, и военные задачи интересовали его более, чем коммерческие и научные. И он продолжает: «Полагаю, что содержание большого ледокола на Ледовитом океане может иметь стратегическое значение, дав возможность нам при нужде передвинуть флот в Тихий океан кратчайшим и безопаснейшим в военном отношении путем».
Записка завершалась подписью, краткой, но весомой: «Вице-адмирал С. Макаров» — это высокое звание было присвоено несколько месяцев назад. Новому вице-адмиралу лишь недавно исполнилось сорок восемь лет. Что ж, всего достиг, можно и успокоиться… Но высокий чин ничуть не изменил натуры Макарова.
Тыртов отозвался на это предложение незамедлительно. Уже на следующий день записка Макарова украсилась следующей его резолюцией: «Может быть, идея адмирала и осуществима, но так как она, по моему мнению, никоим образом не может служить на пользу флоту, то и Морское министерство никоим образом не может оказать содействие адмиралу денежными средствами, ни тем более готовыми судами, которыми русский флот вовсе не так богат, чтобы жертвовать их для ученых, к тому же проблематических задач». Ответ, как видно, был не только безусловно отрицательный, но и довольно-таки язвительный.
Макаров, разумеется, не отступил, а обратился за советом к специалистам: что скажут они? Действовал он по обыкновению деловито и напористо. Уже 24 января в Географическом обществе состоялось обсуждение его доклада «Об использовании Ледовитого океана». Собрался узкий круг лиц. Но то был цвет отечественной науки.
Ученые — осторожные люди. Да, интересно, но надо подумать, попробовать, посмотреть… В таком духе высказались некоторые присутствующие, хотя в целом все одобрили макаровскую идею.
Пока все шло неплохо. И даже не шло, а стремительно двигалось. В течение февраля состоялось еще несколько встреч со специалистами, и постепенно их осторожные возражения слабели, а «за» становилось все тверже. 9 февраля Макаров сделал в дневнике такую оптимистическую запись: «…Поехал к Семенову, который был в восторге от проекта…». Речь идет о главе Русского географического общества академике Петре Петровиче Семенове-Тянь-Шанском. Он сразу же поддержал идею Макарова. Знаменитый путешественник и географ, человек широких взглядов, он ясно представлял себе значение полярных плаваний для грядущих судеб России. Несмотря на свой весьма почтенный возраст — ему было на двадцать с лишним лет больше, чем адмиралу, — Петр Петрович выступил в пользу макаровских планов. А влияние старого географа было весьма велико: он состоял в разного рода правительственных комиссиях, был членом Государственного совета.
Решительно выступил в поддержку макаровских планов Менделеев. Великий ученый не был избран в члены академии — ему, как и Макарову, «мешали крутой нрав, принципиальная позиция в любом деле».
Но как бы там ни было, Менделеев в любых случаях оставался Менделеевым, то есть человеком, чье мнение ценилось очень высоко. И не только в ученом мире, но и в правительственных сферах: его часто привлекали в качестве консультанта, советника. Он поддержал макаровское начинание безоговорочно. Его увлекла идея освоения русского Севера (он и сам, кстати говоря, был коренным сибиряком). Менделеев пылко писал Макарову: «По моему мнению, Ваша мысль блистательна и рано или поздно неизбежно выполнится и разовьется в дело большого значения не только научно-географического, но и в живую практику».
Итак, вперед. Макаров пишет Рыкачеву, прося его содействия в Академии наук. «Всякая новая мысль встречается недоверчиво, — осторожничает адмирал, — но я твердо уверен, что мне удастся защитить мое предложение…». А пока собираются ученые заседания и курьеры носят письма в разные учреждения, нетерпеливый Макаров уже торопит свою встречу со льдами. 26 января в дневнике его появляется запись: «Утром устраивали пробу льда на раздавливание. Делал визиты. У нас обед. После обеда все уехали в Коммерческое собрание на спектакль, а я остался с доктором Шидловским испытывать крепость льда».
