Мартовскіе дни 1917 года - Мельгунов Сергей Петрович (лучшие книги онлайн .txt) 📗
Щегловитов был приведен. По вс?м почти воспоминаніям проходит сцена, разыгравшаяся в кулуарах между предс?дателем Думы и считающим себя на д?л? диктатором л?вым депутатом [121]. Из этих мемуарных версій выберем ту, которую дает Ичас: он был не только непосредственным свид?телем, но и д?йствующим лицом; его изложеніе привлекает своей ясной простотой — затерянное к тому же среди газетных сообщеній, оно мен?е изв?стно, ч?м воспоминанія Керенскаго, Родзянко, Суханова, которыя легко сравнить между собой. В то время, когда "300 членов Думы" бродили по "унылым залам", ожидая р?шенія Временнаго Комитета, "два студента с саблями наголо" ввели Щегловитова и обратились к Ичасу с вопросом: гд? Керенскій? "Я вел?л отвести Щегловитова в приставскую комнату и сказал, что сам пойду за Керенским" — разсказывает Ичас. Керенскій отв?тил: "сейчас приду, пусть подождут". "Минут десять мы его ждали. Т?м временем толпа с улицы уже проникла в пом?щеніе и стала окружать нас. Керенскій приб?жал в комнату и громко спросил, озираясь: кто меня звал? Тогда студент, конвоировавшій Щегловитова, указал на арестованнаго. Керенскій взволнованным голосом спросил: "Так вы — Щегловитов?" и... прибавил: "Ив. Гр., вы тот челов?к, который может нанести самый опасный удар ножем в спину революціи, и мы вас в такой момент не можем оставить на свобод?". При этих словах вышел из своего кабинета, окруженный членами Комитета, предс?датель Гос. Думы Родзянко: "Ив. Гр., как вы сюда попали? А. Ф., в?дь в Комитет? постановленія об арест? его не было?" "Я еще до избранія Комитета распорядился его арестовать" — отв?тил Керенскій. "Так пойдемте в кабинет, обсудим этот вопрос. Ив. Гр., пойдемте со мной, посидите, пока мы обсудим этот вопрос" — продолжал Родзянко, протягивая Щегловитову руку. Тогда молодой студент с саблей оборвал предс?дателя Думы: "Не по вашему распоряженію мы его арестовали и не можем отпустить его с вами". "Отведите г. Щегловитова в министерскій павильон и приготовьте ему кровать" — распорядился Керенскій и вошел вм?ст? с комитетскими в кабинет предс?дателя" [122]...
Арест Щегловитова, по словам Керенскаго, вызвал чрезвычайное возбужденіе среди "умеренных" членов Думы. Они настаивали на освобожденіи предс?дателя Гос. Сов?та во имя принципа неприкосновенности членов законодательных собраній, они протестовали против превращенія Гос. Думы в дом тюремнаго заключенія и, в?роятн?е всего, отнюдь еще не желали вступить на революціонный путь. Но фактическій "диктатор" был тверд, несмотря на вс? протесты Врем. Ком., о которых говорит Родзянко. В воспоминаніях Керенскій высказывает удивленіе, как его коллеги не понимали, что освобожденіе Щегловитова в этот момент означало бы не только умаленіе престижа Думы в глазах масс, но и передачу его возмущенной толп? на линчеваніе. Это было безуміе, на которое предвид?вшій посл?дствія будущій генерал-прокурор революціи пойти не мог.
Министерскій павильон быстро наполнился арестованными сановниками — элитой бюрократическаго міра [123]. Сюда приводили арестованных по законным "правительственным" ордерам, выдаваемым от имени членов обоих Испол. Комитетов и их военной комиссіи; сюда поступали приведенные любителями творить самочинно революціонное правосудіе, согласно офиціальному объявленію доставлять сановников и генералов в Таврич. дворец, "буде таковых придется задерживать" (подобныя объявленія могли лишь толкать населеніе на производство арестов); сюда сажали добровольно явившихся в ц?лях самосохраненія — зд?сь они чувствовали себя, как за "каменной ст?ной", по выраженію секретаря Родзянко. В хаос? "черезполосицы" невозможно разобраться и опред?лить случаи, когда вожди революціи в предписаніи арестов проявляли активную иниціативу и когда лишь вынужденно легализировали революціонное беззаконіе. Ордера посылались на бланках, которые были под рукой, и немудрено, напр., что с-р. Мстиславскій, член военной комиссіи, по собственному признанію, заполнил, не им?я на это никакого права, бланки тов. пред. Гос. Думы. Мало понятно, на основаніи каких полномочій чл. Врем. Комитета Караулов, занявшій 28-го временно пост коменданта Тавр. дворца, отдавал 1 марта приказ о немедленном арест? "вс?х чинов наружной и тайной полиціи и корпуса жандармов", но совершенно очевидно, что аресты в этой сред? производились вовсе не в соотв?тствіи с "приказом № 1", как утверждал впосл?дствіи отчет думской "комиссіи по принятію задержанных военных и высших гражданских чинов".
Керенскій с перваго же момента сд?лался вершителем судьбы представителей того режима, который свергла революція. Может быть, поэтому естественно, что его имя вн? зависимости от офиціальнаго поста, который он занял 2-го марта, оказалось особо т?сно сопряженным с волной арестов, прокатившейся по Петербургу. Отм?чая "поразительную планом?рность" арестов, несмотря на неоднократное, будто бы, объявленіе со стороны Врем. Ком, об их "незаконом?рности", Родзянко намекает на специфическую роль Керенскаго — по крайней м?р? воинскіе чины, производившіе аресты, указывали "имя члена Гос. Думы Керенскаго, как руководителя их д?йствіями" [124]. В своем стремленіи охранить революцію от насилія ("в благородных усиліях", чтобы "Тавр. дворец не обагрился кровью") Керенскій проявлял временами, д?йствительно, чрезм?рное рвеніе. С н?которой наивностью разсказывает он сам эпизод, им?вшій м?сто при арест? б. мин. вн. д. и юстиціи Макарова. Гд?-то и к?м-то арестованный Макаров был освобожден депутатами по "сердечной доброт?": они не понимали, что только арестом и проявленіем изв?стной строгости — повторяет Керенскій свой излюбленный мотив — можно было воспрепятствовать массовым судам Линча. Керенскій сп?шит исправить оплошность депутатов, не подумавших о том, что сд?лано было бы с этим бывшим министром, если бы господа демагоги и агенты-провокаторы узнали об освобожденіи министра, знаменитаго своей неосмотрительной фразой в Дум? по поводу ленских разстр?лов в 12-ом году: "так было и так будет" (этой фраз? тогда придали н?сколько иной смысл, ч?м тот, который вкладывал в нее ее произносившій). Узнав, что б. министр Макаров, боясь ночью возвращаться домой, нашел себ? пристанище в частной квартир?, расположенной в антресолях дворца, член Гос. Думы Керенскій, захватив двух вооруженных солдат, б?гом поднялся наверх; перепугал даму, ему открывшую дверь на звонок, извинился, арестовал Макарова и водворил его в министерскій павильон. Д?ло, конечно, было не только в личной экспансивности лидера думской трудовой группы. В?роятно, и соображенія о гуманности привлечены были в данном случа? мемуаристом задним числом. Эпизод скор?е надо объяснить сугубо отрицательным отношеніем Керенскаго, выступавшаго в роли разоблачителя ленских событій, к тогдашнему министру вн. д., заслужившему, однако, общественную амнистію своим независимым поведеніем в посл?дній період царскаго правленія, когда он вызвал неблаговоленіе к себ? со стороны имп. А. Ф. и должен был покинуть министерскій пост. И, может быть, не так уже не правы были т? члены Думы, которые рекомендовали арестованному и освобожденному Коковцову, как он разсказывает в воспоминаніях, итти скор?е домой, пока на него "не набрел Керенскій".
Побуждала ли обстановка в Таврическом дворц? перваго марта к принятію таких экстраординарных м?р, если даже допустить, что имя Макарова было пенавистно масс? так же, как оно ненавистно было Керенскому? Мемуаристы противоположнаго лагеря по иным, конечно, основаніям явно сгущают атмосферу. Прим?ром может служить пов?ствованіе все тоге же Шульгина. Он чрезвычайно картинно разсказывает, как в Дум? "поб?жало особое волненіе", когда пришел добровольно арестовываться или отдаться "под покровительство Гос. Думы" Протопопов (это было в тот же вечер, когда произошел эпизод с Макаровым), и как Керенскій проявил вс? силы своего "актерскаго дарованія". От озлобленной толпы распутинскому ставленнику "ждать ничего хорошаго не приходилось". "И в то же мгновеніе я увид?л в зеркал? — живописует Шульгин — как бурно распахнулась дверь... и ворвался Керенскій. Он был бл?ден, глаза гор?ли... рука поднята. Этой протянутой рукой он как-бы р?зал толпу... — Не см?ть прикасаться к этому челов?ку... Вс? замерли... И толпа разступилась... Керенскій проб?жал мимо, как горящій факел революціоннаго правосудія, а за ним влекли тщедушную фигуру в помятом пальто, окруженную штыками"... Сам Керенскій разсказал о появленіи Протопопова в Дум? мен?е картинно с вн?шней стороны, ч?м то сд?лал сторонній очевидец происходившаго. По словам Керенскаго, его в одном из корридоров дворца остановила фигура страннаго вида, обратившаяся к нему с титулованіем "Ваше Превосходительство". Это оказался Протопопов. И Керенскій провел, не вызвав ничьего вниманія, этого наибол?е ненавистнаго в Россіи челов?ка в "павильон министров". Сам Протопопов так разсказал о своем арест? в дневник?: "Я спросил какого-то студента провести меня в Исп. Ком. Узнав, кто я, он вц?пился в мою руку. "Этого не надо, я не уб?гу, раз сам сюда пришел" — сказал я; он оставил меня. Стали звать А. Ф. Керенскаго. Он пришел и, сказав строго, что его одного надо слушать, ибо кругом кричали солдаты, штатскіе и офицеры, повел меня в павильон министров, гд? я оказался под арестом". Еще бол?е прозаична была отм?тка в № 3 "Изв?стій" комитета журналистов, утверждавшая, что появленіе Протопопова не вызвало в Дум? никаких страстей.
