Обрученные - Каунди (Конди) Элли (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
На лице Ливи разочарование, я стараюсь изобразить полное безразличие.
Инструктаж подходит к концу.
— Цель восхождения на Большой холм иная. На его вершину вы не пойдете. Общество просило нас использовать ваши восхождения, чтобы пометить все препятствия на пути к вершине. — Инструктор жестом указывает на сумки, сваленные в кучу у его ног. — В сумках полоски из красной ткани. Каждая пара берет одну сумку. Приклеивайте маркеры к веткам упавших деревьев, перед практически непроходимыми чащами и так далее. Позднее по Вашим следам пройдет команда, ликвидирует помеченные вами препятствия и проложит тропинку к вершине холма.
Они собираются проложить через холм мощеные дорожки. Хорошо хоть дедушка не увидит этого.
— А что, если у нас не хватит полосок? — жалобно спрашивает Лон. — Холм не чистили годами. Там везде препятствия! Нам чуть ли не каждое дерево придется отмечать!
— Если у вас закончатся полоски, собирайте Камни и складывайте из них пирамиды, — говорит инструктор. Он поворачивается к Каю: — Вы можете сложить пирамиду?
После недолгого колебания Кай отвечает:
— Да.
— Покажите им.
Кай собирает несколько камешков вокруг нас и начинает складывать — самые крупные внизу, потом поменьше и так до верха. Наверху один камешек. Его руки двигаются проворно и уверенно, как тогда, когда он учил меня писать. Пирамида кажется шаткой, но не падает.
— Видите? Это просто, — говорит инструктор. — А позже я свистну, и вы начнете обратный спуск. Если потеряете дорогу, свистите. — Он раздает нам одинаковые металлические свистки. — Это будет нетрудно. Только идите вниз тем же путем, которым поднимались.
Его плохо скрытое пренебрежение к нам обычно забавляет меня. Но сегодня я его понимаю. Я сама чувствую отвращение, когда думаю, как мы покорно лезем снова и снова на свои маленькие холмики по первому слову. Как мы по приказу чиновников отдаем им самое дорогое и ценное. И никогда не боремся.
Нас уже почти не видно остальным, когда Кай поворачивается ко мне и я поворачиваюсь к нему. На мгновение мне кажется, что он хочет дотронуться до меня. Я больше чувствую, чем вижу, что его рука делает слабое движение по направлению ко мне, но затем снова падает вниз. И я разочарована сильнее, чем сегодня утром, когда открыла шкаф и не нашла на обычном месте медальона.
— Ты в порядке? — спрашивает он. — Прошлой ночью они обыскивали дома. Я не знал об этом, пока не вернулся с работы.
— Я в порядке.
— Мой артефакт...
Это все, что его беспокоит? Я гневно шепчу:
— Он в твоей клумбе. Зарыт под новыми розами. Откопай его и получишь снова.
— Я не об артефакте думаю, — говорит он, и, хотя он пока до меня не дотронулся, я согрета огнем его глаз. — Я не спал всю ночь, боялся, что из-за него ты попадешь в беду. Я беспокоюсь о тебе.
Эти слова звучат тихо здесь под деревьями, но в моем сердце они звучат громче, чем все Сто песен, спетые одновременно. И под его глазами тени, потому что он не спал, а думал обо мне. Мне хочется дотронуться до кожи под его глазами. Здесь особенно заметна его ранимость, и от моего прикосновения ему станет легче. А потом мои пальцы пробежали бы по его скуле. А потом вниз, к губам и к тому месту, где подбородок переходит в шею, а от шеи к линии плеч. Мне нравятся места, где одно встречается с другим: глаз — со щекой, запястье — с рукой. Что-то останавливает меня, я делаю шаг назад.
— Как ты...
— Мне помог кое-кто.
— Ксандер, — говорит он.
Как он догадался?
— Ксандер, — соглашаюсь я.
Какое-то время мы молчим. Я стою поодаль и вижу его всего. Потом он поворачивается и снова начинает пробираться между деревьями. Идем медленно; подлесок такой густой и запутанный, что это больше похоже на лазанье, чем на ходьбу. Упавшие деревья никто не убирает, и они лежат на земле, как гигантские кости.
— Вчера... — начинаю я. Я должна спросить, Хотя мой вопрос может показаться непоследовательным. — Вчера ты учил Ливи писать?
Кай снова останавливается и смотрит на меня. Его глаза кажутся почти зелеными под пологом деревьев.
— Конечно нет, — отвечает он. — Она спросила, что мы с тобой делали накануне. Она видела, как мы писали. Мы не были достаточно осторожны.
Я чувствую себя глупо, но мне стало легче.
— Я сказал, что показывал тебе, как надо рисовать деревья.
Он кладет около меня веточку и начинает ею рисовать что-то похожее на листья. Затем кладет веточку рядом, она должна изображать ствол дерева. И смотрю на его руки и не знаю, что делать дальше.
— Никто не рисует после окончания начальной школы.
— Знаю, — отвечает он, — но это хотя бы не запрещено.
Я лезу в сумку, достаю полоску красной ткани и привязываю ее к ветке упавшего дерева рядом с Каем. Опускаю глаза и смотрю на свои пальцы, которые завязывают полоску в узел.
— Извини. За то, что я вчера так себя вела. — Когда я выпрямляюсь, Кай уже впереди.
— Не извиняйся, — отвечает Кай, отрывая от куста клубок вьющихся зеленых стеблей, чтобы мы могли пройти. Он бросает клубок мне, и я ловлю его в изумлении. — Мне было приятно, что ты меня ревнуешь. — Он улыбается, и будто солнце освещает лес.
Стараюсь не улыбнуться в ответ.
— Кто сказал, что я ревную?
— Никто, — отвечает он. — Сам догадался. Давно наблюдаю за людьми.
— Зачем ты дал мне свой артефакт со стрелкой? — спрашиваю я. — Он красивый. Но я не была уверена...
— Никто, кроме моих родителей, не знает, что он у меня есть, — говорит он. — Когда Эми дала мне твой медальон, чтобы вернуть тебе, я заметил, как они похожи, и мне захотелось, чтобы ты увидела и мой артефакт.
Внезапно я слышу в его голосе чувство одиночества и другое чувство, от выражения которого его удерживает инстинкт самосохранения. «Мне захотелось, чтобы ты увидела меня». Потому что эта золотая вещица со стрелкой — часть его истории. Кай хочет, чтобы кто-нибудь его увидел.
Он хочет, чтобы я его увидела.
Мои руки тянутся к нему. Но я не могу так предать Ксандера после всего, что он для меня сделал. После того что только вчера вечером он спас нас обоих — Кая и меня.
Но есть что-то, что я могу дать Каю, никому не изменяя, потому что это только мое и не принадлежит Ксандеру. Стихотворение.
Я хочу прочесть ему только еще несколько строк, но, начав, трудно остановиться, и я читаю все. Слова связаны между собой. Некоторые вещи возданы для того, чтобы быть вместе.
— Эти слова нельзя назвать мирными, — замечает Кай.
— Да.
— Тогда почему они меня успокаивают? — спрашивает он удивленно. — Я не понимаю.
В молчании мы прокладываем свой путь сквозь все более густой подлесок. Стихотворение звучит в наших ушах.
Теперь я знаю, что хочу сказать.
— Думаю, это потому, что, когда слышишь эти строки, понимаешь: мы не единственные, кто так чувствует.
— Прочти его еще раз, — просит Кай мягко. Его дыхание прерывисто, голос звучит сипло.
Весь остаток времени, пока мы не слышим свисток инструктора, мы движемся к вершине холма, повторяя друг другу стихотворение, как песню. И эта песня известна только нам двоим.
Перед тем как покинуть лес, Кай снова учит меня писать мое имя на мягкой земле под одним из упавших деревьев. Мы низко склоняемся с красными полосками в руках. Если кто-нибудь подойдет и увидит нас, мы сделаем вид, что привязываем полоски к стволу. У меня не сразу получается буква «s», но мне нравится, как она выглядит: будто что-то колышется на ветру. Простую палочку с точкой над ней в букве «i» выучить легко, а как писать «а», я уже знаю.
Я пишу каждую букву своего имени курсивом и связываю их между собой. Рука Кая рядом с моей рукой, чтобы помочь. Мы не совсем прикасаемся друг к другу, но я чувствую тепло его руки и изгиб его тела, склоненного надо мной, когда я пишу. Cassia.
— Мое имя, — говорю я, отклонившись и глядя на буквы. Они неровные, написаны менее уверенно, чем буквы, которые пишет Кай. Если кто-то пройдет мимо и взглянет, он может вообще не понять, что это буквы. Но я-то знаю, что это. — Что дальше?
